Продолжаем...
3. Ученица
Каюта Паксимена находилась на нижней палубе, ближе к корме. У двери стояли двое королевских гвардейцев, и непросто было разобраться, поставлены они охранять покой учёного наставника королевы или сторожить его самого. Во всяком случае, никто, помимо самой королевы, доступа в каюту Паксимена не имел – и даже капитан этих гвардейцев не видел медикуса с того момента, что они отчалили из Атлы.
Юная королева безмолвно развела два указательных пальца, показывая знак гвардейцам расступиться. Те также молча ей повиновались, и она своим ключом открыла дверь. Каюта Паксимена больше походила на лабораторию: какие-то мудрёные приборы, колбы с жидкостями, склянки с порошками, сундучки и ящички, два стула, два стола, кресло, гамак-постель. Ни одного окна, ни даже крохотного иллюминатора. Стены гладкие, без соединительных швов, без единой трещинки, из какого дерева, не разберёшь; да дерево ли это вообще? Лампа, висевшая на потолке, давала мягкий серебристый свет.
Учёный медикус, похрапывая, спал за письменным столом. И так сидел, объятый сном: в очках, держа одной рукой стило, другой – кусок папируса с неведомыми письменами.
Девушка со змеиной диадемой в волосах закрыла за собой дверь, подошла к столу и мягким, ласковым движением коснулась Паксимена. Тот сразу пробудился, глянул на часы, затем снял очки и устремил на юную воспитанницу живой, внимательный взгляд.
– Отец, мне нужно, чтобы ты покинул это судно. Сейчас – так скоро, как сумеешь.
И, предвосхищая его вопросы, добавила:
– Яхту преследуют морские разбойники. Я повелела капитану уходить в открытый океан, сказала, что спешу к тебе спросить совета.
– Но ты, конечно, всё уже сама решила.
Это был не вопрос, это было утверждение. Голос у медикуса оказался низким и скрипучим, слова звучали неразборчиво; но она его всегда прекрасно понимала. Вот и теперь, кивнув, она сказала:
– Тампо надеется удрать в столицу, выдать там меня и выкупить себе прощение новых властей, кем бы они ни были. А я, лишь потеряв престол Атлаи, внезапно поняла, что он мне и не нужен. Я не хочу быть королевой смрадных джунглей! Так скучно управлять людьми, которые остались в прошлом и живут им! Они пусты и безнадёжны, и равнодушны к славе, и их не привлекает красота. Что я могла бы дать им, если они этого не ценят? Ты сам мне говорил, отец: вся подлинная жизнь кипит на севере, у хайборийцев! Я так хочу увидеть этот дивный мир! Я так хочу им насладиться! И показать ему себя. А если мне понравится, то покорить его!
Паксимен вздохнул, прикрыл глаза.
– Мне стоило бы догадаться, доченька, что рано или поздно этим всё закончится. С твоим-то темпераментом трон в Атле – словно золотая цепь, капкан или удавка...
Она рассмеялась и поцеловала его в щёку.
– Что «всё закончится»? Всё только начинается, всё впереди! Я благодарна богам, которые послали мне морских разбойников и подсказали этим верный выбор. Я закрываю старую страницу своей жизни и открываю новую. Ты, Паксимен, единственный в той прежней жизни, кто мне дорог, кого и в новую возьму с собой! Поэтому теперь мы расстаёмся, ты исчезнешь, а я тебя потом сама найду.
Паксимен открыл глаза – в них были боль и горечь, и усталость, и тоска. Но он не возражал: он знал, что это бесполезно. Только уточнил:
– Ты хочешь, чтобы я покинул яхту? В океане?
Она кивнула.
– Ты уже проделывал подобный опыт, когда спасал меня, новорождённую.
– Это было так давно, доченька. Я был моложе и сильнее... Я и не знал, что это просто невозможно!
– Твой подвиг спас тогда нам жизнь, отец! Теперь меня спасать не нужно, ты себя спаси: вот всё, о чём тебя прошу.
Она опустилась на колени перед ним, взяла его руку и тепло поцеловала. Не глядя на неё, Паксимен ответил:
– По-твоему, это был подвиг... Он стоил мне четыре года жизни. Ты думаешь, еще четыре года, это минимум, у меня в запасе есть?
– Ну, что за вздор, отец! У тебя десятилетия! Ты нужен мне. Я без тебя не мыслю собственную жизнь!
Он невесело усмехнулся:
– Скажи лучше, я единственный, кого ты не готова отправлять к богам... во всяком случае, до той поры, пока я остаюсь тебе полезен.
Юная королева поднялась с колен и встала рядом.
– Ты будешь нужен мне всегда! Оставь дурные мысли, просто сделай это – выживи, спасись! А не спасёшься сам – я попрошу кузину Тхутмертари, она прикажет своим демонам найти твою пропащую душонку, ну и, помучить хорошенько, чтобы не показалось мало, пару тысяч лет!
Медикус охнул, смертельно побледнел, отпрянул, чуть не свалившись со своего кресла.
– И даже не шути так, ни за что и никогда, или беду накличешь, страшную беду: и на себя, и на своё потомство, на всех, кто будет тебе дорог... Боги-боги, что это за чудо, кого я тут взрастил?
Она бросила взгляд на древнюю статуэтку, стоявшую в алтарной нише в глубине каюты. Статуэтка изображала женщину с удивительно похожими чертами лица. Это была Мефрес, легендарная стигийская императрица, правившая тысячи лет тому назад, чьё имя заставляло трепетать могущественных владык Ахерона.
– Возможно, будущую повелительницу величайшей из земных империй! Когда я окажусь достойной этого престола, я думаю, он сам найдёт меня. Но не теперь. Нет, не теперь! И не в Атлае... Ты не забудь, я по рождению – принцесса Стигии! Да, кстати – где шары?
– Шары? Те самые шары из Кеми?
– Шары, отец. Всё остальное я возьму сама. Итак?
Не имея сил к сопротивлению, бледный, как мел, медикус указал ей на небольшую кожаную сумку. Она кивнула, известным ей хитрым образом отомкнула сумку, пересчитала содержимое, на мгновение задумалась, потом прикрепила сумку к себе на пояс. Среди запасов каюты-лаборатории она нашла две крохотные склянки, также взяла какой-то воск, втёрла его себе за уши, другую мазь нанесла подмышки, также надела перстень, с виду безыскусный, а свой, с королевской печатью, сняла и выбросила вон. Потом нашла две чёрные перчатки, надела их, смочила концы пальцев в некоей мутной субстанции из змеевидной тубы.
Учёный Паксимен с тревогой наблюдал за её приготовлениями. Не выдержав, он, наконец, сказал с упрёком:
– Все эти люди оказались здесь по доброй воле, следуя за тобой, рискуя своей жизнью для одной тебя.
– И как мне не принять такую героическую жертву? – улыбнулась она. – Пожалуй, я её приму!
– Боги-боги... – простонал Паксимен. – Моя вина, я старый олух! Я передал тебе полезные умения, но не подумал вовсе о душевных качествах... Меня, возможно, извиняет только то, что я не твой родной отец; у меня не было прав учить тебя основам человеческой морали. А твоему настоящему отцу, принцу Хеврену, и твоей матери, королеве Ксантиппе, не было, как видно, до того никакого дела...
– Ну, будет тебе хныкать и переживать. Нашёл время! Не медикус, а вылитый жрец Митры. Тьфу! – она топнула ногой и сделала в воздухе знак Змея. – Ты думай лучше, как скорей исполнить мою волю! Иначе ты меня разочаруешь так, что я сама тебя отвергну, я выброшу тебя из головы, из памяти, и отовсюду, где ты есть.
Эти жестокие слова привели медикуса в чувство. Он быстро встал из-за стола, собрался, подошёл к наречённой дочери и прошептал:
– За дверью двое... могут помешать.
– Где? Тебе, должно быть, померещилось спросонья. Никого здесь нет!
Она резко распахнула дверь каюты, возникла в проёме, стремительно развела руки, коснувшись перчатками одной точки на шеях гвардейцев. Столь же безмолвно, как стояли, они упали навзничь. Не оглядываясь и не останавливаясь, быстрая и грациозная, точно пантера, она устремилась прочь.
– Камия, постой!
– Ну, что ещё, отец?
– Я не прошу тебя быть осторожной и беречь себя; я знаю, дочка, это невозможно. Но помни главное, чему я научил тебя: боги ревнивы, боги алчны, богам скучно! Они живут здесь слишком долго, они пресыщены деяниями смертных, их так непросто удивить! Но если ты не станешь посягать на их богатства, их достоинство, их грёзы; если не будешь даже и пытаться стать им вровень или же возвыситься над божествами; если сумеешь хитроумно и искусно развлекать богов – властительные боги будут дорожить тобой, и в самой безнадежной ситуации они сумеют уберечь тебя!
Учёный медикус перевёл дух и добавил:
– Эта аксиома выведена мной для всех богов, что светлых, и что тёмных, или же, так называемых нейтральных. Митра от Сета, Крома или Эрлика, или Иштар, или Асуры отличается только в глазах испуганных людей! Ты не пытайся, следуя за миллионами глупцов, угождать богам и не надейся заслужить их милость – но ты их просто удиви, а лучше – восхити своей игрой, они оценят! Позволь им аплодировать тебе на мировой арене. Ты, для себя, считай их не богами, но зрителями твоего театра. С твоими-то способностями и умениями ты так добьешься много большего, чем восседая на престолах королей!
Она вернулась и от всей души расцеловала Паксимена.
– Да, вот таким тебя люблю, такой отец необходим мне. До встречи! Жди меня.
Он плакал, провожая её долгим и печальным взглядом.
– До встречи, моя радость. Я выберусь, я буду ждать тебя...
Быстро сгущались сумерки. Загадочный чёрный корабль, что преследовала «Тигрица», был уже близко. До него, казалось, всего ничего – но догнать и взять на абордаж пока никак не получалось. По его палубам сновали какие-то люди, их было мало, и они передвигались очень быстро, оставаясь трудными мишенями для стрел. Конан немного различал их лица; однако чем эти люди заняты, пока не мог понять.
Белит вся извелась в азарте этой удивительной погони. Старый Нъяга тихо молился каким-то своим духам и время от времени бросал тревожные взгляды назад, туда, где осталась земля. Кушитский берег давно исчез из видимости. Теперь повсюду, куда доставал человеческий взор, была одна вода, темная вода без конца и края. Никогда еще «Тигрица» не заходила так далеко в безжалостные бездны океана.
Вдруг горестно завыл какой-то голос. Этот вой подхватили. Нахмурившись, Белит прикрикнула на своих корсаров:
– Ну-ка, заткнитесь, псы! Я не позволю никому испортить мне победу!
– Эти-то заткнутся, – мрачно сказал Конан, обнимая свою возлюбленную. – А как заткнёшь меня? Послушай! Ночь на носу. Мы не кошки, не волшебники, не жмурики, мы не умеем драться в темноте. К тому же, мы не знаем, какие нас сюрпризы ждут на этом распроклятом корабле. А они нас ждут, к шаману не ходи – понятно. Кто управляет этой чёрной посудиной, либо выжил из ума, что на таком судёнышке полез так далеко от суши, либо слишком силён, причём, неплохо знает себе истинную цену. Что, в сущности, для нас одно и то же – дело гиблое. Послушай, отпусти его! Оно того не стоит.
Белит дала Конану пощечину и выскольнула из его могучих объятий.
– О, Иштар! Теперь, когда я всё же догнала их, – отпустить, остаться без добычи?! А ну-ка, псы, ещё нажмите! Мы его почти настигли!
Конан скептически хмыкнул. Это «почти» длилось уже битый час. Точно хозяева чёрного корабля нарочно играли с ними – с Конаном, с Белит, с «Тигрицей». Недобрые предчувствия обуревали Конана, перерастая в мрачную уверенность.
– Не хочешь отпускать – так дай поджечь эту проклятую лоханку! Я обмотаю стрелу паклей, подожгу и выпущу вон в тот паскудный парус со змеиной мордой, видишь? У нас и свет появится, согласна?
Прекрасная шемитка обратила к нему своё лицо, искаженное обидой и гневом:
– Ты издеваешься? Корабль подожжёшь – сгорит моя добыча!.. Ну, поднажмите, верные псы, ради вашей Белит!!
В этот момент на чёрном корабле что-то взорвалось, потом ещё раз и ещё; из середины судна пошёл сизый дым.
– Кишки Нергала! – выругался Конан. – И что это, Нъяга, по-твоему, не магия, не колдовство?!