[Михаэль фон Барток]

первая, наверное, глава в моей карьере, полностью посвященная романтической линии.
старею, не иначе, становлюсь сентиментальным.

Добавлено через 1 минуту
- Ты сумасшедший, Каллен Киран! Ты просто сумасшедший! – прошептала Вильда, прижимаясь к нему. Каллен поцеловал девушку, сначала легко, потом с большей страстью, и потянулся руками к декольте ее платья. Вильда с нешуточной силой ударила его руке.
- Ты точно хочешь повиснуть, как когда-то твой дядя?
- Я хочу… - начал Каллен, но Вильда, отстранившись, язвительно сказала.
- Мне отлично известно, чего ты хочешь. Думаю, иначе ты не полез бы в бурю, в замок своего злейшего врага.
- Если бы ты не хотела того же, могла бы не скидывать мне веревку. – усмехнулся Каллен. – Да хватит уже бояться отца! Сейчас он точно не войдет, чтобы меня повесить, а тебя бросить в темницу. Во-первых, он в лагере на перевале Таорхейн. Во-вторых, в твоей комнате такая дверь, что не прорвется рота рейтаров!
Каллен вытащил из поясной сумки плоскую серебряную флягу, открутил крышку и глотнул «живого огня».
- Когда-нибудь я принесу с собой целый бочонок, подарю его твоему отцу и попрошу твоей руки.
- Все шутишь?
- Сегодня не вижу повода грустить.
Каллен, в густых черных волосах которого еще не растаяла снежная крупа, стоял перед Вильдой, сохраняя на лице обычное выражение насмешки. Он, в самом деле, прополз сотню футов по отвесной каменной смене, цепляясь за сброшенную из окна веревку. Каллен не пользовался ни крючьями, ни какими-то иными приспособлениями. Только железные пальцы и врожденная ловкость уроженца горной части Киммерии. Вдруг он, без предупреждения, бросил Вильде флягу, которую она поймала с необычайной ловкостью.
Вильда сделала большой глоток, на глаза у нее чуть не навернулись слезы. Она начала расстегивать платье.
- Наверное, и я не себе! – сказала она.
- Дочь графа Остейна сошла с ума от любви к сыну вождя Круммохов. – уточнил Каллен, тоже начиная освобождаться от одежды.
- Так и есть, Каллен. Будь ты проклят! – сказала Вильда, но слова ее не соответствовали тону, которым были сказаны. – Помоги уже с этими крючками!
Когда они, целуясь и лаская друг друга, сделали несколько шагов к крови, Вильда запнулась о старого, седого волкодава Круммоха, который теперь большую часть дня спал, но не потерял пока ни одного зуба, и продолжал считаться грозным стражем. Вот только при появлении в окне Каллена, верный пес даже головы не поднял.
Да, за двенадцать лет все они сильно изменились.
Но если волкодав просто завершал свою недолгую жизнь, то Каллен и Вильда только вступили в расцвет молодости.
Каллен из нескладного, тощего подростка с репьями в волосах, превратился в высокого, стройного, но сильного молодого мужчину. Он был по-настоящему красив, но не изнеженной красотой придворного щеголя. Как и полагается члену клана Круммох, Каллен был воином и разбойником, скотокрадом, браконьером и уже убил на поединках чести семь человек.
А Вильда к шестнадцати годам, неожиданно для всех, даже для себя самой, превратилась из конопатой толстушки в настоящую красавицу. Веснушки остались при ней, но черты некогда круглого и неказистого лица вдруг будто расправились и оформились. Чуть вздернутый нос, пухлые губы, почти по-кошачьи зеленые глаза. Граф Остейн утверждал, что Вильда теперь – вылитая ее мать в те же годы. Былая пухлость девушки сменилась такой соблазнительной фигурой, что завидев Вильду, даже восьмидесятилетние старцы норовили выпрямить спину и расправить плечи, а уж мужчины молодые только что шею не сворачивали, провожая ее взглядом. К тому же, от отца ей достался рост, в Вильде теперь было почти шесть футов.
Ей было девятнадцать, и отец никак не мог отыскать подходящую партию для наследницы.
Если бы Остейн узнал о связи дочери с молодым вожаком Круммохов, гнев его был бы ужасен. Но люди нередко удивительно слепы в отношении ближних. Согласно распространенной шутке муж (или жена) узнают о неверности своей половины позже всех. Что уж говорить об отцах (и матерях), которые о похождениях своих детей могут не узнать вообще никогда.
Двумя годами раньше Каллен, привычно презрев опасность, явился в город.
Объявление о том, что каждый Круммох должен быть повешен, неоднократно обновленное со времен детской встречи Каллена и Вильды, все еще висело на воротах.
Но Каллен был одет по столичной моде, и назвался Кираном, бароном Гленнкаррен, наследником Доналла Круммоха Гленнкаррена, Стража Границ. Настоящий Киран Гленкаррен, на которого Каллен походил точно так же, как на любого другого молодого киммерийца, (но все же не как на родного брата), находился сейчас в Гвареле, но Остейн знать об этом был не обязан. На случай внезапного обнаружения, у Каллена имелось два пистолета, каждый из которых пробивал в упор рейтарскую кирасу, меч и быстрые ноги.
По счастью ничего из этого не понадобилось. Каллен, три года на самом деле проживший при дворе барона Доналла, произвел и на Остейна, и на его приближенных хорошее впечатление. Они увидели в нем не разбойника с гор, а представителя знатного рода. А что пригнанные им лошади были переклейменные, так в Пограничье этим было никого не удивить. Хорошие манеры и дорогие костюмы, возможно и отличали отпрысков знатных семей от живущих кланами варваров с гор. Но эти щеголи точно так же, как их далекие родичи, принимали участие во взаимных набегах, были по локоть запачканы кровью, и ничего постыдного в продаже краденых лошадей или овец не видели.
В знак особого расположения Кирана Гленкаррена усадили за стол с самим графом. Там-то он вновь увидел Вильду. И, несмотря на то, что прежде они встречались лишь один раз, а девушка разительно изменилась, сразу же узнал хозяйку волкодава.
Старый пес Круммох подошел к гостю, ткнулся огромной остроносой головой в его колено, и дружелюбно завилял хвостом.
- Никогда не видел, чтобы он так кого-то приветствовал! Клянусь Кромом, видел я пару славных рыцарей, которых старый негодяй лишил дорогой одежды и самоуважения! – со смехом возгласил граф Остейн.
Вильда же не сразу узнала в статном красавце былого босоного горца. Да, что-то смутно знакомое мелькнуло в его чертах. Но неожиданное добродушие Круммоха вдруг подсказало девушке, кем может быть этот человек.
В общем, ко второй перемене блюд Вильда рассказами барона Кирана совершенно зачарована, а к третьему танцу, когда он, склоняясь к ее уху ближе, чем позволяли приличия, шепнул свое настоящее имя, влюбилась.
Сам же Каллен, на следующее утро покинувший гостеприимный замок (немалых усилий стоило отклонить предложение отправиться на охоту, а еще больших усилий стоило отказать вежливо, не обидев хозяина), уже в пути обнаружил, что его преследуют воспоминания о зеленых глазах Вильды, ее манере шутить, и конечно, о прелестях, что скрывало платье.
Настроение у него было столь приподнятое, что он выбранил себя, потому что Остейн – старый враг, и вообще, в его годы уже положено думать о вещах реальных, а не витать головой в облаках. Вильда Остейн больше походила на несбыточную грезу, чем на реальную девушку. Однако врожденная тяга к приключениям, стократ усиленная тягой к рыжей красавице, не оставила здравому смыслу ни единого шанса.
Сначала они переписывались, доверяясь всевозможным разносчикам, слугам, точильщикам ножей и тому подобной публике, которая во все времена переносила слухи, а иногда и не только слухи. Конечно, кроме дел любовных, любой такой человек мог быть заподозренным в обычном шпионаже в пользу одного бесчисленных врагов графа. Потому и влюбленным приходилось быть втройне осторожными, и поверенных выбирать из числа самых безобидных, наименее способных вызвать подозрения.
Долгая переписка между тем, позволила молодым людям хорошо узнать друг друга. Оба были еще очень молоды, но наделены недюжинным умом практического склада.
Каллен, с одиннадцати лет живший под страхом виселицы и тысячи других опасностей, которые налагало на него происхождение и образ жизни, не мог даже в любовной горячке уподобится герою романтических баллад, из тех, что чахнут, когда к ним не прилетает голубка с посланием от дамы сердца.
Решительная, с детства привыкшая помыкать двумя десятками домашних, рано начавшая разбираться в деньгах и политике, Вильда была и вовсе была лишена той мечтательности «не от мира сего», которая почему-то считается признаком хорошего воспитания и высокого происхождения. Девушка она была практичная, в обмороки от потрясений не падала, умела стрелять, могла управиться с любой лошадью из графских конюшен, за словом в карман не лезла. Она получила хорошее образование, а грубую повседневную жизнь неплохо узнала, потому что до четырнадцати лет, когда к ней подступил брачный возраст, графской дочери не возбранялось общаться с представителями всех слоев общества.
Аристократия Пограничья была слишком уж провинциальной и бедной, чтобы по-настоящему оторваться от прочих сословий.
Однако, страсть поражает и такие цельные и приземленные натуры. И Каллен и Вильда осознавали это, потому вместо патетичных, заученных с чужих слов, признаний в неземной любви, их письма часто полнились остротами, а иногда они вдруг начинали спорить из-за какого-то политического вопроса.
Однако, Вильда жила под крышей башни, подобно какой-то принцессе из сказки.
В войнах Пограничья тогда еще не применялась настоящая артиллерия, и стены крепостей слыли неприступными, а комнаты наверху главной башни считались самыми безопасными во всех Семи Марках.
Сложенная в основании из громадных каменных глыб, после третьего этажа башня становилась кирпичной. На этаже Вильды было не только безопасно, но и уютно. И если и была во всем Пограничье по-настоящему роскошная обстановка, то это была комната Вильды Остейн.
Вскоре после достопамятного визита Каллена до Остейна донесли, что Киран Гленкаррен находится в отъезде, зато при дворе барона долго жил его родич из Круммохов. Гнев графа был ужасен, он обещал лично оторвать голову наглецу, который так его одурачил. Так что не стоило и надеяться вновь, заявиться в гости, под какой либо личиной. Любой маскарад был бы мгновенно разоблачен, и тогда Остейн смог бы привести в действие свои угрозы. Сил у старого графа на то, чтобы свернуть Каллену шею все еще хватало.
Переписка же влюбленной пары становилась все напряженнее и откровеннее. Натуры они были, повторится здесь автор, земные, а значит, и чувства их носили характер земной, а не умозрительный.
Зная, что рассчитывать на брак им не приходится, влюбленные строили шуточные, но подробные планы о том, как они изведут нескольких женихов, которые Вильде предложит отец, и она объявит, что берет на себя обет безбрачия, а потом уже, из обители Дочерей Богини ее украдет Каллен.
Это было просто упражнение в остроумии. Ни Каллен, ни Вильда не надеялись на то, что их отношениям суждено славное будущее. Однако же, и просто так сдаваться они не собирались.
Юные сердца (и тела) требовали чего-то большего, чем игры ума.
Тогда Каллен, дождавшись очередной отлучки графа, предпринял свою первую безумную вылазку. Он просто забрался в окно.
Опять же это напоминало сказку, только вместо длинных волос, Вильда сбросила ему веревку из конского волоса. И когда Каллен наконец, оказался в покоях, ключа от которых не было ни у кого в замке, даже у самого Остейна, влюбленные предались незаконной своей страсти.
Это было больше года назад, с тех они виделись едва ли десять раз, зато каждая встреча была праздником для тела и души. Даже ухищрения, на которые им приходилось идти, чтобы организовать свои свидания, казалось только сильнее разжигали в них чувства.
Но в минуты, когда отпускала любовная лихорадка, оба могли вдруг впасть в несвойственную им обычно меланхолию. Паре приходилось нарушать с дюжину законов, Каллен рисковал жизнью, а Вильда – честью, своей и всей семьи Остейн. И все почему? Потому что между молодым мужчиной и женщиной, который чувствовали себя созданными друг для друга, лежала пропасть сословных различий.
Даже не будь Круммохи вне закона, ни один богатый аристократ не отдаст единственную дочь за вождя бедного клана.
Но, будучи людьми земными, они почти никогда не тешили себя мечтами о совместном побеге из-под власти графа Остейна, а возможно и короны. Оба видели, как полная бедности и опасностей жизнь в изгнании превращает их из счастливых влюбленных, в издерганных, начинающих ненавидеть друг друга людей. К тому же Каллен не готов был покинуть свой клан, а Вильда любила и уважала отца. Ей было неловко, что она делает из него героя площадного фарса.
Каллен и Вильда не видели у своей любви будущего, им оставалось только шутить, пусть будущий ее муж будет слепым, глухим и с дырявой памятью.
Между тем, граф Остейн никак не мог найти подходящего жениха своей уже великовозрастной дочери, по двум причинам. Во-первых, гордый Остейн слишком уж высоко ценил свое имя и титул. В Пограничье он был самым могущественным и богатым и забывал о том, что в глазах высшей знати занимает место, лишь чуть выше, чем столь презираемые им клановые вожди. Жителей Пограничья считали темными деревенщинами и дикими головорезами одновременно.
Понизь граф свои требования хотя бы до уровня собратьев по титулу, среди которых встречались такие же провинциальные военачальники, ему может быть и сопутствовал успех. Но Остейн мечтал выдать Вильду отпрыска одной из двадцати семей Королевского Совета. А для заключения такого союза Остейн сам был слишком беден.
Вторая причина была смешной.
Откуда-то пошли слухи, сильно искажающие внешность и характер Вильды. Потенцильным женихам представлялась женская версия самого Остейна, рыжего великана, который даже в молодости, до того как его лицо пересекли крест-накрест два удара мечом, отличался редким звероподобием. То, что Вильда девушка хоть и рослая, и рыжеволосая, но при этом красивая и женственная, как-то из слухов исчезло.
Все шло к тому, что в страхе оставить дочь старой девой, а себя без наследников, Остейн отдаст ее кому-то из своих вассалов, баронов Приграничья.
Но прямо сейчас Вильда и Каллен не хотели отравлять совместные минуты мыслями о незавидном будущем.