[Зогар Саг]

Меж тем, Саломея и её редеющая свита, выбравшись из города, углублялись в раскинувшиеся вокруг бескрайние пустыни, с каждым днем отдаляясь от города. Пески пустыни сменились редкими лугами, равнина сменялась каменистыми холмами. Один за другим её последователи дезертировали или погибали, пока и без того немногочисленная свита не сократилась до трёх стигийских стражников. Красота Саломеи сохранилась, но теперь это была красота дикого отчаяния. Пышные шелковое платье стало рваным и грязным, волосы превратились в спутанный колтун, окровавленные ноги ныли от боли. Но в глазах ее по-прежнему горел дикий голод. Голод был грызущим зверем, гордость – постоянным мучителем. Её единственной пищей была ярость, холодный огонь, пылающий в её сердце. Именем своих жутких богов Саломея поклялась омыть Хауран кровью, сделав Саврока и его «республику» лишь жуткими сносками в анналах своей мести.

Однажды вечером, когда последний луч солнца исчезал на небе, перед ними предстало зрелище, что одновременно вселило в Саломею ужас и зажгло надежду. Сначала они увидели знамёна: рычащего снежного волка на кроваво-красном поле. Затем раздался звук рогов – глубокий, гортанный звук, от которого, казалось, сотрясалась сама земля. Ярко пылали костры, освещая массивные, одетые в меха фигуры, двигавшиеся среди костров, их топоры сверкали в ночи, голоса звучали хрипло и гулко. Саломея узнала этих людей: несмотря на то, что она еще никогда не сталкивалась с этим народом, во всех землях, к западу от Вилайета, не было человека, кто бы не слышал его имени.

Асы. Они были проклятием цивилизованных королевств, налётчиками из ледяных пустошей, их сердца были холодны, как зимняя вьюга, а дух – необуздан, как дикие земли, которые они называли своим домом.Это была дикая сила, рожденная изо льда и стали.

Саломею и ее отряд нашел отряд асов-разведчиков. Это были гиганты с голубыми глазами и волосами цвета золотой пряжи, одетые в меха и кольчуги. Они смотрели на неё не с вожделением её бывших придворных, но с холодным, хищным любопытством, словно волки, оценивающие лань.

Саломея, несмотря на усталость, двигалась с царственной непокорностью, когда её привели к вождю асов. Он был гигантом, с огненно-рыжей гривой, под цвет бороды, с вплетёнными в нее серебряными кольцами. Его глаза, пронзительные, темно-синие, как зимнее небо, смотрели с лица, изборожденного шрамами бесчисленных битв. Он восседал на грубом троне, сложенным из камней, мехов и черепов, а рядом с ним небрежно лежали массивный двуручный топор и длинный северный меч.

— Южная женщина, — с презрением произнес варвары. — Ты забралась далеко от своего тёплого хлева.

Саломея, не дрогнув, встретила его взгляд, и её губы искривила хищная улыбка. Она мгновенно узнала этот тип мужчин. Сила. Грубая, необузданная и совершенно беспощадная. Он был силой природы, такой же жестокой, как она сама.

— Я Саломея, царица Хаурана, — сказала она.

Рыжий рассмеялся резким, лающим смехом.

— У Хаурана нет королевы. Мы слышали, что город изгнал ведьму-блудницу.

Её стражники напряглись, но улыбка Саломеи лишь стала шире.

— Временная неудача. И кто ты такой, варвар, чтобы разговаривать с царицей таким тоном?

— Я Хеймунд Рыжий, Кровавый Волк. И я говорю с кем угодно так как пожелаю.

Даже в Хауране знали это имя, что произносилось со страхом и ненавистью от холодных гор Киммерии до раскаленных пустынь Шема. Сказания рассказывали о стратегической гениальности и поразительной воинской доблести этого вождя, полукровки из асов и их ненавистных кузенов ванов. Однако эти же сказания говорили и о его жестокости, о деревнях, сожжённых ради развлечения, о сломленных мужчинах и изнасилованных женщинах – всё ради чистого удовольствия. Некогда он, вместе с такими же варварскими ордами вторгся в Коф, грабя и разрушая, пока местные жители не восстали, направив послов к аквилонскому императору Вимарку. Тот явился, среди прочего, со своими асирскими наемниками. К тому времени и часть асиров устала от бесчинств Хеймунда, объединившись против него с аквилонцами и их собственными оцивилизовавшимися сородичами. Под давлением столь превосходящих сила, Хеймунд бежал на восток Кофа, вместе со своими самыми верными воинами. С тех пор он терзал рубежи Кофа, Коринфии, Офира и Заморы, всюду оставляя кровавый след. Он брал, что хотел, убивал, кого хотел и не проявлял жалости к слабым. Именно эта черта связывала его с изгнанной царицей.

Взгляд Хеймунда скользнул по Саломее, холодный и оценивающий, на мгновение задержавшись на разорванном шёлке её платья. Он подошел ближе, возвышаясь над беглой королевой, но она не съёжилась.

— Что нужно беглой королеве от моего отряда? Или ты просто хотела умереть от рук людей, более достойных, чем твои собственные подданные?

Она встретила его взгляд не дрогнув.

- Говорят, твоя свирепость не знает себе равных, а амбиции безграничны. Мы с тобой похожи. Оба хищники, оба рождены править, оба наслаждаемся страхом тех, кто бросает нам вызов. Ты больше чем просто главарь шайки грабителей, даже больше чем просто король.

Ее рука потянулась к вороту изорванного платья и медленным, размеренным движением откинула его в сторону, обнажив идеальный белый изгиб полной груди с алым полумесяцем, украшавшим её.

- И я больше, чем королева!

В ледяных глазах Хеймунда мелькнуло узнавание. Он слышал рассказы скальдов о ведьминских метках и о женщинах, заключающих сделки с тёмными богами.

— Хауран богат, — продолжала Саломея гипнотическим голосом. — Его хранилища полны золота, его погреба — вина, его женщины — огня. Всё это может стать твоим. Сожги его, разграбь, возьми всё, что пожелаешь. Я прошу взамен лишь две вещи: мой трон и голову человека по имени Саврок.

Её взгляд встретился с его взглядом.

— Говорят, однажды ты распял целый город, что бросил тебе вызов. Что ты заставил их вождя смотреть, как ты взял его жену и дочерей, прежде чем содрать с него кожу заживо.

Улыбка Хеймунда стала шире.

— Они были слабы. Слабость нужно искоренить из мира, чтобы она не заразила сильных.

— Именно, — выдохнула Саломея. —Новый правитель Хаурана рассуждает о свободе и правах. Он говорит о республике. Он пытается уничтожить само понятие власти, руки, достаточно сильной, чтобы доминировать над слабыми. Он распространяет болезнь. Ты и я, Хеймунд… мы — лекарство!

Ухмылка Хеймунда стала шире. Теперь он увидел это родство. Это была не просто мягкая южная королева. Это была волчица в шёлках. Он снова перевел взгляд на алый полумесяц.

— Каким богам ты поклоняешься, королева-без-трона?

—Тем, кто обитает в темных пространствах между звездами, — прошептала она, и её глаза сверкали магическим огнём. — Тем, кто питается криками и процветает за счет ужаса.

Хеймунд запрокинул голову и разразился хохотом.

— Мой народ поклоняется Имиру, Ледяному Великану! — проревел он, ударив себя кулаком в грудь. — Его кровь была морем, его кости — горами! Он был хаосом и разрушением, отцом всех чудовищ! Мы чтим его не молитвами, а кровью и победами! Сильная рука, говоришь? Самая сильная рука из всех — та в которой зажат топор! Расскажи мне побольше об этом торговце со свиным рылом и его жалкой „республике“. Насколько высоки стены вашей столицы? Насколько сильны его воины?

В течение следующих нескольких дней Саломея рассказывала о богатстве Хаурана, его уязвимости и слабости его новых «демократических» лидеров. Хеймунд, проницательный тактик на свой варварский лад, внимательно слушал, чертя пальцами узоры на рукояти топора. Но не только рассказы о золоте и лёгкой победе скрепляли этот нечестивый союз.

Однажды ночью, под холодными звездами, Саломея нашла Хеймунда в его шатре. Отблески огня плясали по её лицу, подчеркивая чувственный изгиб губ. Она говорила не о договорах или золоте, а о первобытном стремлении сокрушать, обладать, доминировать. Она говорила о трепете абсолютной власти, об утонченном удовольствии видеть, как другие сломлены твоей волей. Хеймунд, человек, познавший силу лишь через острие клинка и вкус крови поверженного врага, быстро нашел в ней родственную душу.

Она сбросила лохмотья, обнажив свою совершенную фигуру, где алый полумесяц пульсировал меж полных грудей внутренним светом.

— Моё тело принадлежит тебе, мой король, — прошептала она голосом, полным желания, — как и моя магия, если ты только потребуешь. Мы будем править Хаураном вместе, королевством, выкованным в крови и огне, где никто не посмеет бросить вызов нашей воле.

Хеймунд приблизился к ней, его массивная рука сомкнулась на её горле – не со злобой, а с первобытной властностью. Пальцы его были грубыми, взгляд – пронзительным.

— Язык змеи, соблазны ведьмы, – прорычал он, – но в твоих глазах есть и правда, женщина. Ты жаждешь власти, как я жажду битвы. Мы утолим наши аппетиты вместе.

Он притянул её к себе, их тела – одно утонченное и гибкое, другое грубое и мускулистое – встретились с яростной, необузданной энергией. Это был союз, рожденный не любовью, а общей, глубокой порочностью. Их тела сплелись среди мехов и смрада сырого мяса – жестокий союз двух хищников. Не было нежности, лишь голодная схватка воль, исследование общей тьмы, властное наслаждение от того, что один подчиняется другому, лишь чтобы в свою очередь покорить его. Её сладострастные крики смешивались с гортанным рычанием, как симфония плотского освобождения и слияния двух чудовищных душ. Саломея, чей алый полумесяц слабо пульсировал во мраке, использовала свою магию, чтобы усилить ощущения, сплетая иллюзии желания и страха, привязывая Хеймунда к себе. Она видела на его лице дикое, животное наслаждение и поняла, что нашла свое орудие мести. Он, в свою очередь, нашел женщину, чья жестокость соперничала с его собственной, партнера в славной игре господства.

— Хауран сгорит, моя королева, — пообещал Хеймунд, вонзаясь в извивавшуюся под ним женщину. — И те, кто изгнал тебя, познают, что такое настоящий ужас!