Ладно, черти, вот вам рассказ
Демоны тьмы
1.
Песчаная буря пришла внезапно. Ещё недавно пустынное небо было безоблачным, безжалостным и пылающим, словно сапфир, а затем на горизонте внезапно сгустилась мгла, и едва измученные путники успели завязать кусками шёлковой туники, пущенной на лоскуты, рты и носы, как внезапно кругом потемнело, словно они оказались в пасти какого-то неведомого стигийского чудовища, и на них обрушились сотни золотых жалящих игл – его клыки.
В мгновение ока они очутились в адской печи. Безумие ветра несло клубящееся песчаное море; оно обрушилось на них и поглотило их без остатка. Их окружила своими палящими крыльями и закружила та самая Жёлтая Смерть, которой так бояться стервятники пустыни, зуагиры. Лишь немногие счастливцы, наполовину ослепшие, с почерневшими от нехватки воды и жары языками, переживают ужасную песчаную бурю. Сотни людей и коней, десятки караванов она скрывает под своей пеленой, словно даруя им последний саван.
Жутким символом смерти царят в западной части Кутшема песчаные бури. Словно чёрные демоны, уносят они слабые жизни людей. Шансов выжить в объятиях песчаных демонов невелики. Знали это и путники, оказавшиеся в царстве Желтой Смерти.
Пустыня скрылась от их воспалённого взора; её словно завесили утончённые кхитайские одежды. В спину их гнал ветер, но его раскалённые пальцы не приносили им облегчения. Песок под ногами, и без того мягкий и текучий, плыл, повинуясь безумству стихии. Один из спутников был высок и могуч, настоящий великан, сожжённый солнцем и овеянный ветром; его стать напоминала стать туранского льва. Густые чёрные волосы безжалостно трепал ветер; пыль и песок опустили на них угрюмый серый никаб. Но суровое лицо было непреклонно; и упрямо сверкали холодные серо-голубые глаза. Его спутница была невысокой, юной девушкой с приятными формами, совсем не скрытыми изодранной шелковой накидкой; её кожа, сожжённая солнцем до густого, почти фиолетового оттенка, была некогда нежной и золотистой, покрытой мягким румянцем, словно бархат персика из Каурана; а золото волос, что некогда струилось по ветру, обратилось в перепутанный бесцветный колтун. В отличие от её спутника, которого, казалось, не могли бы повалить даже порывы урагана, она шагала неуверенно, с трудом вытаскивая сандалии из вязкого золотого песка.
Добавлено через 2 минуты
Откуда взялись два эти путника на просторах мёртвой пустыни Шахрама? Куда брели они под безжалостным солнцем пустыни? Чего надеялись достичь? Это не записано в Книге Скелоса, не содержится в манускриптах Езуда и неведомо мудрецам золотого Офира; об этом не шепчут невидимки в зингарских колодцах; не бормочут духи среди удушливых испарений Кхитая. Но мы в силах рассказать вам эту историю – одну из многих, которые видел наш старый-престарый мир. Представьте, что это пергамент, где причудливой вязью повествуют о делах давно ушедших дней; где сплелась реальность и вымысел, правда и фантазия. Где неторопливо струится повествование о суровых мужах и прекрасных девах; о чёрном колдовстве и смелости, нужной, чтобы его преодолеть. Пусть всё это просто древняя сказка – но не сон ли вся жизнь человеческая? Что есть факты и вымысел, реальность и иллюзия, правда и ложь? Кто в состоянии провести между ними границу? Не исчезает ли она в покрывале майи, как утверждают мудрецы страны, которая даже не родилась ещё из утробы веков? И так ли уж она важна? И хотите ли вы её знать? Быть может, существует иная правда – сокрытая в чувствах и словах; быть может, эта правда важней тех, что начертаны в позабытых пыльных фолиантах. Правда сердца; правда души. О ней мы можем вам рассказать. И, если хотите, переверните страницу; и мы поведём свой рассказ….
Добавлено через 20 секунд
2.
Мы поведём рассказ о делах давно минувших дней; о веках, когда призрачные минареты сказочных государств всё ещё возвышались над пылью песков. О днях, что помнят могущество варвасркого Турана; угрюмые ложа стигийских гробниц и зловещие воды реки Стикс. О тысячелетиях, когда купола из порфира вставали над волнами теперь пересохших морей; о странах, что ныне обратились в прах. О тех причудливых, волшебных, неправдоподобных городах, в которых любили, сражались и убивали сотни и тысячи людей; о чёрном волшебстве, что рождалось в утробе вселенского зла; и о звёздах, что тысячелетия назад всё так же равнодушно взирали на далёкую, странную и чуждую им землю.
Многое покажется вам странным или неправдоподобным. Будьте снисходительны; представьте, что ветер волшебства, дующий из несуществующих Врат, принёс вам эту историю. Мы не скажем, правду ли поведаем вам; она произошла многие тысячи лет назад – или никогда.
Вам знакомы истории, которые рождаются как бы на границе яви и сна? Так вот, поверьте – это одна из них. Некий невидимый философ нашептал мне, что она могла бы произойти 15 000 лет назад, задолго до начала Ледникового периода, в мире, который никогда не существовал. И тем паче он не существует более; катаклизмы стёрли его с лица Земли, унеся знания и города. Лишь смутные отголоски забытых преданий сохранились в памяти людей. Гиперборея и Стикс, Киммерия и Туран, Офир и Кхитай… тысячи давно ушедших людей. Словно призраки из далёкого прошлого, взывают к нам их голоса.
В этом повествовании не встретите знакомых имён или названий, ибо всему в этом мире суждено меняться; лишь люди остаются неизменными. О них мы и поведём свой рассказ.
Добавлено через 17 секунд
3.
Конан и Натала оказались в этой безжизненной пустыне случайно. Они спаслись из атакованного зуагирами каравана, когда тот продвигался по западному краешку Чёрной Пустыни в сторону стобашенного Эрука; их верблюд прошёл ещё несколько часов и околел. Очевидно, стрелы, которыми пользовались стервятники пустыни, были отравленными, и даже крохотной порции яда, очутившейся в крови раненного царапнувшей его стрелой животного, оказалось достаточно, чтобы оставить его на поживу демонам пустыни. Шансы добраться до мест, заселённых человеком, без верблюда или коня были ничтожно малы; и всё же они упорно брели, пересекая курганы, брели по песчаному морю, почти без надежды на избавление. Вода медленно, но верно истекала во флягах, и вместе с ней исчезала надежда. Натала давно спотыкалась, почти вслепую переставляя ноги, уже не надеясь выбраться из цепких объятий смерти; и, пожалуй, уже жаждала прохладной тени её чёрных крыльев. Но Конан упрямо брёл, крепко стиснув зубы, иногда подхватывая слабеющую бритунку на руки, медленно переставляя ноги, взбираясь на вершины песчаных холмов и спускаясь вниз. Он родился и вырос среди суровых долин Киммерии, где суровые мужи привыкли каждый миг сражаться за своё существование – с дикими животными, с суровой северной природой, с яростными врагами – и с сами собой. Ибо не было единства среди киммерийских кланов. И никогда не было мира между ними и окружающими их племенами. На юге раскинулась блистательная Аквилония, чьи закованные в сталь эмиссары иногда приходили на исконные киммерийские земли, чтобы обрести там свою смерть. С холодного севера приходили закованные в сталь ваниры, огнём и мечом проходящие по киммерийским весям и сёлам. С запада, из угрюмых еловых лесов и пустынных вересковых равнин то и дело стекались орды вопящих варваров-пиктов, желающие лишь грабить и убивать. Лишь на востоке простирались земли асиров – древних союзников киммерийцев. Их не разделяла застарелая, въевшаяся в плоть и кровь вражда. Но за ними, ещё далее на восток лежала враждебная Гиперборея, и многие из сынов вересковых холмов там нашли свою смерть. Кром, бог мрачных курганов и Воронов Битв, забрал их в свой холодный чертог. Сейчас, когда жёлтая пелена песка скрыла от него текучие барханы, перед внутренним взглядом киммерийца на миг промелькнули видения его мрачной родины – видения боли и крови, обычаи багряной мести, боевые трофеи, слагаемые у походных костров; суровые ели, закрывающие солнце. Он лишь помотал головой.
Раскалённая монета солнца иногда прорывалась через пелену жестокой бури. Его пылающие лучи причиняли, казалось, почти осязаемую боль. Натала покачнулась и упала. Недолго думая, Конан подхватил изнеможенную Наталу на руки. И медленно зашагал, стиснув зубы, навстречу верной смерти. Ничего не лежало за пределами жестокой пустыни… ни зеркального блеска реки среди барханов, но стен укреплённого форта. Он, бывший предводитель восточных зуагиров, знал это точно. Но всё его существо противилось мысли о смерти – и, вопреки здравому смыслу и медленно агонизирующему телу, он сражался до конца. Он цеплялся за жизнь, как цепляется за неё умирающий волк у перебившего ему хребет капкана. Он держался за неё клыками, словно до последнего мига надеясь на причудливое провидение богов. Впереди ждала только смерть – но он шёл. Шёл, стиснув зубы. В голове словно пылала адская печка; жара и жажда сводили его с ума. Беспрестанная песчаная волна, обтекающая его, подталкивающая в спину, клубящаяся у ног, выпивала силы и жгла глаза. Всё труднее и труднее становилось дышать. Натала потеряла сознание; её тело безвольно обвисло. Конану тоже проходилось туго; казалось, золотобородые асиры били по его голове своими кузнечными молотами. Его окружили хоры хохочущих демонов; всё кругом слилось в бесконечную, мучительную, пылающую пелену, словно огненные океаны Ада. Но он шёл. Вопреки мучительной агонии тела; вопреки безумию угасающего разума; вопреки здравому смыслу. Он шёл.