[Стас]

Родился он в суровой, почти всегда заснеженной земле к северо-западу от большинства так называемых цивилизованных стран. С самого детства и до вплоть до настоящего момента (с детства и до момента) ему постоянно приходилось отстаивать свою жизнь – когда приходилось загородить дорогу взбесившемуся дикому быку, которого опасались даже волки (дикие быки отнюдь не традиционная пища волков), когда с мечом в руках он и его сородичи отбивали налёты бесчисленных разбойничьих орд, что то и дело появлялись и заливали кровью суровые края его рождения; когда раскрашенные, не знающие жалости дикари (индейцы) приходили за новыми трофеями для своих болотных святилищ (болотные индейцы). Сражаться для него было столь же естественно, как и жить; колдуны – такими же врагами, как и охотники за рабами. Вера его народа говорила, что любого врага можно одолеть; и он боялся жестоких древних богов ничуть не больше, чем ватаги волков, что однажды преследовала его на перевале между Бритунией и Гипербореей.

Конан и не полагал, что идёт на преступление, забираясь в запретные заморянские храмы; весь его жизненный опят говорил ему о том, что сокровища могут принадлежать тому, кто может их удержать. Но в то же время его нельзя было назвать совсем уж беспринципным – подобно многим обитателям суровых варварских краёв, он был не лишён определённого дикарского благородства; он никогда не поднял бы руку на старика или женщину, и никогда не отобрал бы последний кусок хлеба у того, кто кормил себя своим собственным трудом. Ведомый обычным любопытством и духом авантюризма, он пробрался в самую запретную святыню из всех заморянких храмов – в место, куда большинство шадизарцев даже под страхом смерти не решилось бы войти (вообще сомнительно, что такой ужасный огромный нечеловеческий храм может находиться в Шадизаре). Было бы ошибкой думать, что молодой дикарь размышлял об опасности, оценивал её, как это делают цивилизованные люди; вся его жизнь была одной беспрерывной борьбой за существование. Он действовал, полагаясь на мгновенное побуждение и инстинкт. Импульсивность заставила его пожелать сокровища Яггу-Шохра, жажда приключений и врождённое упрямство заставила довести до логического завершения задуманное. Он был готов рисковать ежесекундно – и рисковал. Даже если бы он знал об невероятных опасностях, поджидающих его внутри святилища, он и не подумал бы вернуться назад. Всё его существо воспротивилось бы такому решению. Всё его существование было безумным вызовов окружающему миру – и, если ему суждено было сложить свою голову в этом храме, он был готов принять подобную судьбу, почитав её волей богов. Но в то же время в нём не было того мрачного фатализма, который столь свойственен диким народам – он был готов бросить вызов самой судьбе, самим богам и бороться за свою жизнь до конца (непонятно, вроде «дикарь-фаталист», во всем видящий волю богов, а дальше – уже как бы нет). Жизнь и должна существовать в бесконечном вызове судьбе, в бесконечном безумии боя – иначе варвар себе и не помышлял. Опасности бы только подстегнули его. Стоит ли говорить о том, что он был совсем молод – ему едва исполнилось 17 зим. Таков бы Конан, не испугавшийся проклятия древних богов и дерзнувший забраться на вершину (на вершину, в цокольный этаж) самого зловещего святилища в Шадизаре.