[Михаэль фон Барток]

В плотницком деле барон был новичком, но что бы собрать плот мастерства особого не требовалось. Нужны были только крепкие руки, да пущенная на канаты древесная кора. Конечно, такой плот не годился для сколько-нибудь длительного плавания, но Сыны Рогатого Змея и Бальдур и не собирались сплавляться на нем до Ваальстранда, добраться нужно было только до сидящего на рифах корабля.
Через несколько часов плот был готов. Не дожидаясь отлива Бальдур, Сын Вепря, Два Топора и Змеиная Шкура взгромоздились на него и поплыли к остову корабля.
На корабле они нашли несколько неразбитых бочонков с вином, почти целиком сохранившийся корабельный арсенал, сундуки с дарами, предназначенными ваальстрандцам, но никого уцелевшего.
Бальдур, хотя и был человеком не слишком сентиментальным, впал в некоторую меланхолию, которую все время пытался заглушить особенно громким смехом и скабрезными шутками.
«Вот так – ошибка одного пьяного дурака и столько жизней канули в пучину... Уцелел лишь я да и то – надолго ли?»
Даже негры, и вовсе не обременнные тонкими душевными переживаниями и те чувствовали себя немного неуютно, словно грабили могилы. Но, так или иначе, первое плавание к кораблю тут же сделало племя Стрелы-на-Ветру богаче всех окрестных племен.
Да, они нашли крепкие и сладкие вина, ткани и ювелирные украшения, но самое главное сокровище таилось в арсенале.
Оружие!
То были не длинные кавалерийские мечи, с которыми чернокожие обращаться попросту не умели, и скорее покалечили бы себя же, а абордажные сабли, которые выдавались перед предстоящей схваткой матросам.
Тяжелые кривые клинки шириной почти в ладонь, с хищно загнутыми «клювами» на острие привели привычных сражаться топорами и деревянными мечами чернокожих воинов в совершенный восторг.
Они тут же устроили схватку на саблях, пробуя непривычное оружие и Два Топора в одночасье лишился двух пальцев, а Змеиная Шкура половины уха и плюс обзавелся длинной раной через весь лоб.
Стрела-на-Ветру быстро успокоил драчунов, пока они не начали биться по-настоящему, схватив их за курчавые волосы и с треском ударив лбами.
Инцидент был исчерпан, только искалеченный Два Топора погрузился в черную тоску – без двух пальцев хватка его руки уже не будет столь крепка и ему не драться отныне двумя топорами.
Прочие негры впрочем, не слишком спешили сочувствовать ему. Надо было думать перед тем как затевать драку – видимо посчитали они, и Два Топора ходил по лагерю злой и терзаемый болью, пока его товарищи отправились за новой партией добычи.
Два дня они разграбляли остов корабля и Бальдур, справедливо решивший, что вопрос его жизни зависит от расположения чернокожих, помогал им в этом не слишком угодном богам деле.
Сам Бальдур не верил в богов, но одно дело неверие в неких могучих духов, живущих не то на Небесах, не то прямо среди людей, а другое – непочтение к памяти умерших.
Хоть и неверующий, барон то и дело бормотал под нос затверженные в детстве молитвы, надеясь, что душам погибших верующих это принесет упокоение.
Море выбросило тела пятерых погибших, и Бальдур похоронил их тут же, закопав в песок.
В первый же день чернокожие перепились до полного изумления. Напился, потеряв всякое подобие человеческого облика даже их вождь, производивший до этого на Бальдура впечатление человека благомысленого.
На второй день Бальдур страшно и кроваво подрался с Сыном Вепря, с которым до этого почти подружился – все потому, что пьяный дикарь вздумал отобрать у него меч. К слову сказать, этот «меч-бастрад», «меч-ублюдок» произошедший, по словам своего хозяина от «противуестественной связи между двуручником латника и шпагой придворного хлыща», длиной в три фута и шириной в три инча, с рукоятью пригодной для двух так и для одной руки был единственным, что Бальдур не готов был отдать тут же.
Более того с этим мечом, в общем-то, не имевшим никакой особой ценности, не являвшимся ни фамильной драгоценностью, ни произведением знаменитого оружейника, Бальдур не намерен был расставаться ни при каких обстоятельствах. «Он хорошо сидит в руке» - так барон объяснял свою любовь к «плебейскому» мечу, с которым судьба его свела, когда Бальдура за дуэль сослали в дальний форт рядовым латником.
Именно с этим мечом в руках барон прошел несколько битв и приписывал клинку способность приносить удачу.
И так, меч он отдавать был не намерен, но и насмерть драться не хотел, а у Сына Вепря не было при себе ничего кроме его длинных мощных рук, и потому Бальдуру пришлось, призвав в помощь одного из тех богов в которых он не верил, избить молодчика до потери сознания.
Грубая сила столкнулась с Высоким Искусством кулачного боя и потерпела безоговорочное поражение.
Сына Вепря оттащили к морю недвижимого и там долго отливали водой, а на следующее утро он не досчитался двух зубов, но вопреки ожиданиям барона не затаил лютой обиды, а напротив бросился к Бальдуру с едва ли не братскими объятиями. Барону же он в свою очередь сломал нос и закрыл кровоподтеком один глаз.
Весь день был разговор только о вчерашнем побоище, но на день третий меч у барона под покровом ночи украл уже Два Топора. Бальдур пошел в лес по следу похитителя своего оружия (едва ли это у него вышло бы, не будь дикарь совершенно пьян) и вдоволь проучил его палкой.
Между прочим Два Топора попробовал напасть на барона с похищенным оружием, но управляться с «бастардом» не умел, меч был из его руки вырван, а сам он наземь повержен и по ребрам пребольно бит.
Перепились они и в следующую ночь. И на четвертый день единственным человеком на берегу Океана, который способен был хотя бы назвать свое имя остался барон Бальдур Вальдемар фон Барток, впрочем, не потому, что не пил, а потому что два года службы в гвардии приучили его не морщась пить все что угодно, вплоть да пылающего интильского огня.
Наконец Стрела-на-Ветру одолел действие славного альхамбрийского и велел собираться в путь.
Огненная Голова печально оглянувшись на все висящий на скалах остов «Звезды» закинул за плечи мешок с поклажей, потуже перевязался поясом с мечом и зашагал от моря в глубь джунглей, туда, где по слухам ели людей и призывали из адских бездн древние злобные божества, пили из черепов поверженных врагов и убивали своих стариков.
Бальдур понимал, что по большому счету он пленник, а не один из отряда дикарей, просто те не считали нужным сажать его на цепь или разоружать, но при попытке бежать они наверняка убили бы его на месте.
Бальдур начал понимать чернокожих, и догадался, что он для дикарей словно большая игрушка.
Цель перед ним стояла простая – выжить и сохранить подобие человеческого достоинства. Помимо того в заплечном мешке барона лежал незаполненный на «Звезде» корабельный журнал, в который барон собирался делать заметки о своем путешествии через дикие земли и записывать наблюдения за дикарями.
Бальдур не был ученым, напротив, из университета его выгнали за леность и буйство, но природная любознательность у отпрыска древнего рода была сильна. Бальдура интересовало все.
Древние предания и новейшие открытия, кулачные бои и искусство получения золота из ртути (впрочем, он скорее считал, что это суеверие, но вот в существовании неких эссенций способных переплавить в золото свинец не сомневался ни минуты), карты неизвестных земель и пьянство с солдатами в дешевых борделях.
В то славное время ум и принадлежность к культурному сословию не означали ни заточенности в башне из слоновой кости, ни телесной слабости и равнодушия к миру.
Ученейшие мужи были хитрыми придворными, суровые полководцы, с каменными уступами подбородков которых знакомы теперь мы - посетители музеев, у походного костра писали богословские трактаты, знатнейшие люди всех королевств не считали зазорным помериться силой на арене с каким-нибудь кузнецом или хлебопеком.
Люди тех жадных до жизни, бурных, кровавых времен слагали великие стихи в промежутках между занятием, которое считали истинным призванием – воинской службой или придворной карьерой, что бы остаться на скрижалях истории не как воители или властители, но как поэты.
Барон фон Барток, род свой возводивший едва ли не ко временам Поляриса, был немного ученым, чуть больше - солдатом, немного придворным интриганом, самую чуточку поэтом, и крепко интересовался любовными похождениями и азартными играми.
То лето, осень и зиму барон прожил в племени Стрелы-на-Ветру.
Бальдур вырезал из дерева фигурки рыцарей (резьба по дереву по какому-то капризу не почиталась благородным дворянством делом, позорящим рыцарское звание, потому он владел им в совершенстве), жонглировал факелами, пел песни, слов которых они не понимали, дрался на кулаках, пил с ними отвратительную бурду, которую они, очевидно, в наивности своей, считали пивом.
Он рассказывал им о дальних странах, слушал их песни и предания, что поколения за поколением передавались из уст в уста.
Чернокожие были не худшими людьми в мире.
В их мире не было воровства и обмана, а убийство в спину было непредставимо.