[Михаэль фон Барток]

а вот критика с очень интересной позиции.
которую я как ни странно отчасти разделяю
НЕПРАВДА что Мартин пишет "Историческое" фэнтези.
не настоящих людей средневековья он притащил в фэнтези, а скорее современных американцев.
и война престолов в самом деле больше походит на схватку за место председателя совета директоров Вестерос Инк.

Вообще ИМХО удобнее всего раскрыть эту тему для себя самому, перечитав «Войну и мир», «Преступление и наказание», «Братьев Карамазовых», «Палату номер шесть» и «Трудно быть богом», а потом по горячим следам «Песнь льда и пламени».

Но раз уж спросили… Попробую объяснить, почему я для себя связала эти направления и эти произведения. Предупреждаю — букв не просто много. Их очень много, потому что сперва придется сказать о том, что называют русской классикой, вернее, о русском критическом реализме от Грибоедова и Гоголя (хотя Николай Васильевич работал и в других направлениях) до Чехова. А потом придется говорить о продолжении этого направления в советский и постсоветский период.

Жил-был Федор Толстой, прозванный Американцем. Одну из его выходок («Я его уже убил») повторил Алва.

Жил-был талантливый музыкант, гениальный драматург, выдающийся дипломат и знаменитый бретер Александр Грибоедов.

Американец весьма обиделся на Грибоедова, продернувшего его в «Горе от ума»: «Ночной разбойник, дуэлист, в Камчатку сослан был, вернулся алеутом и крепко на руку нечист».

Гиганты встретились. Толстой предъявил претензии. Грибоедов ответил в том смысле, что все верно. Ибо объект передергивает в картишки.

«Передергивал, передергиваю и буду передергивать, — согласился Толстой, — но, тебя почитав, чего доброго, вообразят, что я ложки серебряные ворую или вообще взятки беру! Нехорошо!». Грибоедов подумал и согласился, что-таки нехорошо. И тут же исправил на «в картишки крепко он нечист».

«Теперь другое дело!» — обрадовался Толстой. Инцидент был исчерпан. Репутация обоих была таковой, что усомниться в смелости фигурантов никому и в голову не пришло.

А еще Грибоедов навеки покорил сердце красавицы-княжны Нино Чавчавадзе. Эта пара вписала одну из самых красивых и трагичных страниц в историю Любви. Той самой Любви, о которой пел Высоцкий. А еще незадолго до своей гибели от рук мусульманских фанатиков Грибоедов предложил проект Российско-закавказской компании. Предполагалось массовое переселение российских крестьян и ремесленников в Закавказье и на Северный Кавказ, создание там современных машинных фабрик и особых зон беспошлинной торговли разного рода, как тогда говорили, «колониальными товарами». Реализуйся эта идея, Россия получила бы мощнейший рычаг не только военного, но и экономического воздействия на регион и, возможно, все дальнейшие события развивались бы по другому сценарию. Увы… Пошли другим путем.

Что до самого Грибоедова, то, надо полагать, Александр Сергеевич, узнав, что выведенного им требовавшего карету всеми непонятого бездельника миллионы школьных учебников объявят положительным персонажем, страдальцем и прогрессивным элементом, был бы шокирован преизрядно.

А еще жил-был «честный и достойный человек, слишком беспечный для того, чтобы быть злопамятным, и слишком благородный, чтобы стараться повредить». И звали этого человека Александр Христофорович Бенкендорф. Эту характеристику знаменитому «сатрапу и душителю» дал Пушкин, утешавший написавшего на Бенкендорфа эпиграмму и струхнувшего по этому поводу Вяземского.

В 1803 году 20-летний Саша Бенкендорф уехал добровольцем на Кавказ, отличился при взятии Гянджи, получил за храбрость ордена Святой Анны и Святого Владимира IV степени. За Прейсиш-Эйлау он получил Анну II степени. В 1809 году уже полковник Бенкендорф пошел (опять добровольцем) на русско-турецкую войну. За атаку под Рущуком — Георгий IV степени. В 1812 году — командир партизанского отряда. 16 с лишним тысяч пленных, включая трех генералов. Затем лихие кавалерийские дела под Велижем, Темпльбергом, Лейпцигом, Краоном и Лаоном, с последующим стремительным рейдом по Голландии и Бельгии. Российские ордена Святой Анны I степени и Святого Георгия III степени, прусские Черного и Красного орлов, австрийский Святого Стефана, а были еще ордена шведские, баварские, ганноверские... Ну и золотые шпаги за храбрость от императора российского, короля нидерландского и принца-регента британского. А дальше были деликатные дипломатические поручения в Париже и создание на острове Корфу отрядов албанских, греческих и черногорских добровольцев для высадки в Италии. И тонущих петербуржцев во время знаменитого наводнения Бенкендорф спасал, и у прекрасного пола бешеным успехом пользовался…

Надо полагать, доберись гоголевский Акакий Акакиевич до настоящего Бенкендорфа, ушел бы он не только с новой шинелью, но и с шапкой и сапогами, но подобный хэппи-энд Гоголя не устраивал. А если бы устроил, г-да чацкие и репетиловы повесть бы гоголевскую заклеймили.

Вообще, если порыться в архивах, почитать мемуары и специальные книжки, хоть по медицине, хоть по химии, хоть по истории театра, архитектуры, балета, да просто пройтись по Петербургу, читая надписи на мемориальных досках, выяснится, что в Российской империи жило множество интереснейших, неординарных людей, делавших дело и делавших его хорошо. Зато, взявшись за ту часть русской литературы 19 века, которую проходят в школах и по которой о России судят на Западе, которую мы гордо называем классикой, испытываешь когнитивный диссонанс. Потому как люди дела, люди успешные, люди яркие куда-то исчезают. В герои выходят господа, которые для того, чтоб выяснить, твари ли они дрожащие или право имеют, не открывают антарктид, не строят дворцы и храмы, не рисуют картин, не открывают периодических таблиц, не оптимизируют состав водки и уж тем более не идут добровольцами на всяческие войны. Нет, они берут топор, убивают старушку, а потом угрызаются. Под бурные продолжительные аплодисменты.