Иранистан, Туран и земли вокруг Вилайета

[Зогар Саг]

Казакия

В Приморье мы имеем возможность наблюдать те же самые процессы, что и в Лигурийском Союзе. Рыхлые конглометары варварских племен стали на путь становления государственности.

Процесс этот не был ни быстрым, ни линейно-последовательным, но все же поступь Истории оказалась неумолимой. Уже современники замечали, как рушился казавшийся вечным традиционный жизненный уклад. Те народы, кто отказывался принимать перемены, постигла незавидная судьба, они растворились в других, успевших измениться, согласно новым вызовам.

Странно будет начинать историю Приморья из Кхитая, но таковы судьбы народов.

Жестокая и во многом просто абсурдная тирания, царившая в Железном государстве южного Кхитая, привела некогда богатейшую страну к бедности. Согласно новой идеологии был положен жестокий запрет на производство предеметов роскоши, и даже производство шелка стало совершенно ничтожным. Кхитайцы теперь маршировали в составе чудовищно разбухшей (но, увы, как это нередко бывает, малобоеспособной) армии, либо ростили рис, либо работали на возведении бесчисленных крепостей, монументов и прочих грандиозных сооружений, зачастую не имевших никакого хозяйственного значения, создание которых должно было символизировать мощь нового государтсва.

Таким образом, Кхитай перестал быть главным поставщиком множества товаров для всего остального мира.

Торговый путь обычно именовали Путь Шелка и Нефрита, эти товары играли огромную роль в деле товарооборота между Востоком и Западом. В действительности, кроме шелка и нефрита караваны везли специи, стекло, оружие, ювелирные изделия, чай, спиртные напитки, соль, сладости, ковры, множество видов ткани, красители, гобелены, кожи, меха, дубильные составы, изделия из шерсти…

Товарооборот вовсе не сводился к тому, чтобы перевезти на перекладных шелк из Кхитая в Туран или мед из Венеты в Кхитай. Часто торговля имела характер транзитный, или даже диффузный. Многие тысячи людей были задействовованы в ней прямо, или косвенно. Торговые гильдии составляли большую силу во всех странах, так или иначе лежавших на Пути Шелка и Нефрита.

Одни только племена Степи, поставлявшие лошадей, верблюдов и ослов для караванщиков, поколениями наживались на этом. С прямым разбоем старались бороться все стороны, и нередко вдоль самых крупных трактов на крестах или кольях корчились лиходеи. Но выглядевшие «официальными» поборы в виде всевозможных пошлин, подорожных, взяток и изобретения вроде «осевого права», приводили к сказочному удорожанию товаров. Веками великий торговый путь был своего рода главной кровеносной артерией Хайбории.

Если попробовать описать, что из себя представлял Путь Шелка и Нефрита и какую роль он играл в жизни всех стран, через которые проходил, то можно так увлечься, что обнаружить себя на середине тысячестраничного трактата. Который весь будет не более, чем введением в тему международной торговли.

И вот, в одночастье, Кхитай перестал быть как поставщиком, так покупателем!

Невозможно переоценить роль этого события.

К востоку от Вилайета начала рушиться многовековая традиция и жизненный уклад.

Городская цивилизация пережила Эпоху Варваров, а закрытие Кхитая грозило уничтожить ее.

К счастью, времена эти совпали с возникновением северокхитайской державы Сяо Луй и возвышением Афгульского Эмирата.

Но Сяо Луй была слишком бедной и варваризированной окраиной Кхитая, чтобы хотя бы на четверь заменить собой впавшую в оцепенение Железную Империю кхитайского Юга.

Потребовалось несколько десятилетий, чтобы северная, подвластная Афгулистану Вендия, страна Золотых Городов, заняла то место, что прежде играл Кхитай. На эти десятилетия пришлась эпоха жесточайших войн, терзавших всю Гирканию и ее соседей.

Гипертрофированная военизированность Киммерийского Каганата сыграла дурную шутку с наследниками грозного Карраса. Огромные массы людей, три поколения не знавшие ничего, кроме войны, под предводительством потомков и родственников свирепого завоевателя, устроили такую резню за наследство Царя-Дракона, что в ней сгинули целые роды и племена, а некогда богатая Гиркания была разорена.
Кроме врожденной воинственности и жестокости степняков, была еще одна причина для эпохи междоусобиц.

Бедность.

Путь Шелка и Нефрита фактически прекратил сущестование. Деньги перестали приходить к Гирканию. Уклад жизни даже самых свирепых и чуждых цивилазации кочевых орд критически зависел от товарооборота между Кхитаем и западной частью Хайбории.

В условиях сократившихся ресурсов степные царевичи вынуждены были грабить друг друга и всех оседлых соседей, лишь бы накормить и одарить своих воинов.

В свою очередь, беспрестанные войны разоряли хозяйства, и тысячи оставшихся без средств к сущестованию степняков вливались в армии и разбойничьи отряды бесчисленных карранидов.

Так продолжалось несколько десятилетий.

В задачу нашего повествования не входит рассказ о всех войнах, сотрясавших Великую Степь после смерти Карраса и до относительного замирения, закончившегося разгромом Алой Орды. Это тема отдельного большого исследования.

Нас интересует то, как Степь повлияла на сопредельные земли.
Одним из заметных племен Гиркании были казаки.

Это народ, чье происхождение окутано тайной. Во всяком случае, и физическим обликом и нравами и обычаями они всегда сильно отличались от всех своих соседей. Во времена расцвета Каганата казаки, как и все народы к востоку от Вилайета признавали власть Карраса, и даже участововали в его великом походе на Венету.

Но после того, как Каганат обратился в несколько ожесточенно грызущихся между собой кочевых орд, казаки оказались под угрозой исчезновения.

В данном случае сыграли роль варварские представления о групповой ответственности, когда вся семья, весь род или даже все племя преступника приговаривались к тому же наказанию, что и сам злодей.
История целого народа оказалась связана с судьбой одной-единственной женщины.

Эту удивительную женщину звали Соня. В истории она обычно фигурирует как Рыжая Соня, но слово, обозначающее рыжину, во многих языках сходно со словом, означающим просто «красный», так что возможно ее стоит именовать Красной, то есть Кровавой.


Во всяком случае, хотя у легендарной воительницы действительно были рыжие волосы, прозвище Кровавой она заслужила по-праву.

В юности Соня оставила отчий дом, чтобы присоединиться к одному из воинских сестринств Степи. Во время Войны Леса и Степи она сначала сражалась против киммирай на стороне вентов. Но потом ее взяли в плен. Соня вышла живой из Кровавой Купели, тот есть сумела выйти победительницей в растянувшихся на три дня поминальных играх. Когда Каррас хоронил одного из своих лучших военачальников, павших в битве под Акамиром, более трех сотен плененных воинов заставили сражаться насмерть, чтобы почтить таким образом память Кадарна. Единственной выжившей оказалась Соня.

Каррас, восхищенный ее отвагой и красотой, не только не принес воительницу в жертву тени падшего героя, но и напротив, сделал ее своим телохранителем, а чуть позже и любовницей. Одно только это обратило на Соню всеобщую ненависть. Но когда она не смогла спасти жизнь Карраса во время заговора князей, Соня стала самым ненавистным и проклинаемым человеком во всей Степи.

Около года за Соней охотились, как за диким зверем. В этот год она успела родить сыновей-близнецов, правда даже сама не могла уверенно сказать, кто был их отец – Каррас или его старший сын Дагдамм.
Когда Соню не удалось найти, брат Карраса – каган Запада - Адар, провозгласил всех казаков врагами Трона Дракона. Трудно судить, считал ли Адар, что Соня убила его брата, или просто нашел повод сплотить своих людей для понятной цели – уничтожения казаков. Желание прибрать богатые пастбища и пахотные земли по берегам Запорожки тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Так или иначе, племени грозило уничтожение. Хоть киммерийцы и воевали между собой (в какой-то момент обладателями титула кагана были чуть ли не полдюжины человек), у казаков не было никаких шансов выстоять перед вторжением войск Адара.

Соня, которая скрывалась тогда где-то в пойме Запорожки, предложила, чтобы ее выдали Адару на расправу, но племенной совет отказался от такого решения. Сыграли роль сентиментальные соображения, или старшины просто понимали, что Адар не отступится, заполучив голову Сони, уже не выяснить.

Так или иначе, случилось нечто невероятное. Соню выбрали военным предволителем всего племени казаков и она возглавила их страшный и кровавый исход из Гиркании.

Эпоха переселения народов заканчивалась, везде укреплялись регулярные государства. Даже раздираемый междоусобицей Каганат нельзя было пройти так же, как сотню лет назад прошли Степь сами киммерийцы.

Но воспользовавшись вторжением из глубокой степи воиск Мадана – щурина Карраса и дяди Дагдамма, а так же восстанием, которое поднял против Адара предполагаемый бастрад Карраса – полукровка Наранбатар, казаки сумели пробиться через привилайесткие степи до пограничных территорий, на которых недавно сошлись в величайшей войне Венета и Каганат.

Этими землями какое-то время правил Дагдамм, который к Соне ненависти не испытывал, но к тому времени сын Карраса уже увидел свою судьбу во сне, и вместе с огромным воинством ушел к границам Кхитая.

Несколько лет казаки провели в окрестностях Багларага, города, который когда-то стал поводом к великой войне. Но с юга им продолжали угрожать киммерийцы, с востока – недавно сформировавшаяся в северной части Великой Степи Алая Орда. К северу располагались земли вентов.

Венета, так же как и Каганат была погружена в междоусобицу между бесчисленными младшими князьями. Попытки Сони заключить с кем-то долгосрочный договор оказались бесплодны. Было принято решение идти дальше.

С боями казаки прошли все северное Приморье. Где-то они встречали сопротивление, где-то проходили беспрепятственно, но в любом случае, каждая миля пути стоила чьей-то жизни.

Не сумев закрепиться ни в одном из торманнских, камбрийских, или тунгских княжеств, измученные казаки, наконец, пробились на обширные просторы западного берега Вилайета, над которыми еще не распространило власть ни одно из государств.

Какое-то время эти земли побывали во власти гирканцев, но потом под давлением вентов степняки частью ушли на юг, в Туран, где весьма преуспели. Часть гирканцев продолжала кочевать в Приморье, но они были слишком малочисленны и слишком раздроблены, чтобы претендовать на власть над обширной территорией.

Венты после краха недолговечной державы Люта и Видослава, конечно остались жить на этих землях, но никакого подобия государства не сформировали, продолжая держаться своих приморских и приречных городков.

Вообще, граничащие на западе с Заморой, на юге с Тураном, а на севере с Гипербореей и ее формальными вассалами, земли не были безлюдны. Так же там обитали остатки степных асиров и ваниров, некогда разгромленных вентами. Несколько речных долин и горных кряжей принадлежали киммерийцам, отступившим на север от усилившихся туранских Сияхкуртов.

Кроме того, степные районы служили местом, где от рук закона и государства с его налогами и повинностями укрывались некоторые гипербореи, венты, заморийцы и даже туранцы. Не все они вели разбойничий образ жизни, некоторых вполне устраивала рыбня ловля в бурных реках, бежавших с заморийских гор. Но кто-то промышлял работорговлей, или просто грабительскими набегами на оседлых соседей.

То там, то здесь встречались небольшие укрепленные городки или даже одинокие башни-крепости, владельцы которых гордо именовали себя князьями, а то и баронами, в зависимости от того, откуда сбежал некогда вооруженный авантюрист, из Венеты или из Заморы. Каждый глава степного куреня называл себя ханом.

Край тот трудно было назвать райским, морозные зимы, жестокая летняя жара, солончаковые болота на морском побережье.

Но травы в степи поднимались до холки коня, речные долины были способны прокормить вдесятеро большее население, чем то, что жило от скотоводства. Это были суровые, но изобильные земли, где правили закон меча и слепая удача. Не скованные законом, не стесненные железными тисками государственной воли.

Когда-то так же выглядело все Приморье и вся Гиркания, но те времена прошли.

В общем, это был уголок уходящей в прошлое эпохи.

Здесь гонимые всюду казаки, наконец-то обрели новую родину. Но это не выглядело на идиллическое расселение на пасторальных просторах.
В первый же год пришельцы встретились в бою с рыхлым, хотя и многочисленным воинством всех прежних насельников западного Приморья.

Если бы они проиграли, то или сгинули бы в истории совершенно, или вынуждены были искать подданства у кого-то из сильных соседей.
Но казаки выиграли то сражение.

Вечером после битвы, отрубив головы всем попавшим в плен вражеским предводителям, Соня взошла на небольшой холм, и последовательно повернувшись на все четыре стороны света, провозгласила всю землю, на которую сможет ступить нога казачьего коня, собственностью племени.

Это был очень восточный, очень гирканский ритуал, скорее всего подсмотренный Красной Соней во время ее службы у Карраса.
То, государство, что возникнет на приморских просторах, будет столь причудливо сочетать в себе уклад Востока и Запада, что столетия в глазах путешественников будет казаться какой-то остроумной выдумкой, а не реально существующей державой.

Но все это дело будущих веков.

Добавлено через 24 минуты
Нордланд

С незапамятных времен северные берега Вилайета обжили три довольно сильных племени. Два из них – торманны и тунги, по всей видимости, приходились родичами асирам и ванирам, а третьи - камбры, были чрезвычайно отдаленной родней киммерийцев.

Кроме них северное Приморье населяли некоторые другие народы, но либо сгинули в безвестности, как ставшие героями страшных сказок горные карлики, либо влили свою кровь в жилы сильнейших. Какие-то небольшие, скорее реликтовые общины прозябали в прибрежных скалах, или на речных островах, пока вокруг вершилась История.

Исторически сложилось так, что ни один из трех народов так и не смог возвыситься над остальными, но при этом они не слились воедино. Пребывая в хрупком равновесии сил, они время от времени воевали то друг с другом, то с соседями, и как будто застыли во времени. Проходили века, а Три Племени так и оставались «северными варварами», в развитии своем примерно равные киммерийцам или жителям Нордхейма.

Но будучи беднее, провинциальнее и патриархальнее своих западных сородичей, они в начале Эры Варваров не достигли той ступени развития, что позволил нордхеймцам и киммерийцам превратиться в грозную силу всемирного значения.В условиях разобщенности отвага сама по себе бессильна. Как бы храбро тунги, торманны и камбры не сражались за свою землю, им пришлось покориться гирканцам, во время возвышения степняков.

К счастью, север мало привлекал гирканцев, они использовали Приморье как путь к богатым и развитым странам Запада. Конечно, какие-то уроженцы Приморья были вовлечены в великие походы, добровольно, или в качестве «налога кровью».

Но по большей части что камбры, что тунги, что торманны пережили бурю походов Тогака, а при первых признаках ослабления Степи вернули себе свободу.

Конечно, свобода эта была недолгой – бушевавшие на Северо-Западе войны и наступившая Великая Зима, вытолкнули на Восток немало уроженцев Нордхейма.

Тогда как обошедшие Вилайет киммерийцы уходили все дальше на восток, и сами становились народом все более восточным по нравам и обычаям, асиры и ваниры, оказавшись в Приморье, как будто воспроизвели здесь родной Нордхейм, хотя и переняли от гирканцев много полезных навыков.

Первоначально асирам удалось захватить верховенство, и появилось то, что иногда называют Королевством Степных Асов.

Что же, король был, и асиры были. Но ничего похожего на «регулярное» государство, варвары, конечно не создали. Некая произвольно взимаемая дань, некие формальные клятвы верности и покорности существовали, но прочной державы не сложилось.

Не говоря уж о том, что асиров было просто слишком мало, они составили население нескольких небольших приморских городов, заселили дельты рек, тогда как внутренние районы продолжали управляться старинным обычаем.

Ваниры, верные своей разбойничьей натуре, захватили часть плодородных земель , особенно на западе Приморья.

Бесперечь воюя друг с другом, заключая союзы, нарушая клятвы и находя новых союзников, варварские племена дождались лишь пришествия несравнимо более мощной силы – вентов.

Эфемерное государство степных асов исчезло, поглощенное алчными пришельцами с северо-востока.

Венты приступили к захвату Приморья более серьезно. Они и сами массово переселялись на юг, и строили крупные опорные крепости, которые на глазах превращались в города, и спустили на воды Вилайета свои корабли.

Скорее всего, асиры, ваниры, камбры, тунги, торманны, малочисленные киммерийцы и западные гирканцы, просто вошли бы состав народа вентов, если бы история отпустила Южной Венете чуть больше времени.

Но просуществовав около полувека, это государство со столицей в Радоже было сметено ураганом киммерийского нашествия.

В то же самое время сын великого кагана Дагдамм, тот самый, который переломил позвоночник князю Венеты, объявился в землях камбров.

Там, используя свое легендарное происхождение, родство с владыкой Великой Степи, и славу грозного воина, он сумел добиться провозглашения себя королем. Дагдамм взял в жены королеву камбров Кеннеру, что дало ему корону камбров. Главы остальных племен просто вручили грозному киммерийцу свои королевские регалии. Таким образом, Дагдамм подчинил Три Племени Приморья. Асиры, пережившие вторжение вентов, ваниры, уцелевшие после серии разрушительных войн, тоже признали его власть. Когда после гибели Карраса к его сыну стали переходить на службу тысячи и тысячи страшных киммерийских всадников, стало казаться, что он будет первым правителем, кто на самом деле объединит северное Приморье под своей властью.

Но Дагдамм правил в Приморье недолго.

Наверное, он мог бы обосноваться здесь навсегда, положив начало еще одной карранидской династии, но мистические видения тянули Дагдамма на Восток, к рубежам Кхитая. С собой он увел немало уроженцев Приморья, но, конечно же, большинство остались на прадедовых землях.

Тем не менее, идея Приморья как сильной самостоятельной страны овладела варварской знатью. Чтобы скрепить рождение нового государства, князья Приморья нашли человека, чье происхождение и репутация соответствовали варварским представлениям об идеальном короле.

Его звали Раск, и он был истинным сыном своего времени.

Киммериец по отцу (родственник Карраса по линии убитого Каррасом «безумного короля» Лугаса), торманн по матери, которая происходила из древнего жреческого рода, Раск был достаточно удачлив, чтобы миновать в младенчестве гнева Карраса. Лишенный и намека на сентиментальность, великий каган без сомнения приказывал убивать детей своих врагов, потому что «яйцо змеи – это змея». История побега от гнева Карраса вошла в песни и предания.

Отец Раска отрезал рукав своей шубы, засунул туда крошечного сына и вплавь переплыл Разадан поздней осенью, держа младенца над головой. Причем не в верховьях, а в среднем течении. Конечно, на том берегу беглеца поджидали товарищи с теплой одеждой и полной флягой, но все равно, поступок был незаурядный. Раск возмужал при дворе торманнского короля, закалился в войнах.

На момент ухода орды Дагдамма ему было около тридцати лет, уже не юнец, но все же человек, у которого впереди половина жизни.

Раск был человек отчаянной отваги, но при этом наделенный так же хитростью, властолюбием и умением планировать и ждать. То есть качествами, которых большинство воинов, сколь бы храбры они ни были, лишены начисто.


Он начал с создания себе подобающей легенды о происхождении. Конечно же, присочинив, что приходится прямым потомком древнему герою Конану Скитальцу. Хотя, даже уходящее в Эпоху Саг, тщательно хранимое придворными песнопевцами киммерийское родословие, указывает, что Раск если и имел отношение к семье легендарного героя, то по линии его двоюродного брата Кодкелдена Полуликого.

Для варваров магия «королевской крови» всегда работала хорошо. Конечно, на одной легенде не возвысился ни один правитель.

Раск умело сочетал в своем правлении традиционные методы и новаторство.

Он устраивал пиры и торжества, демонстрировал щедрость и богатство. Демонстрировал почтение к богам всех своих подданных. Водил воинов в походы за добычей. Делал все, что любой варварский «король» во все времена.

Но опираясь на наиболее сплоченных и развитых в общественном и военном смысле жителей приморских городов, Раск так же прикладывал много усилий для упорядочения своей лоскутной варварской державы. Начать с того, что именоваться «королем камбров, торманнов и тунгов» было попросту нелепо. Во-первых, такая титулатура ставила во главу угла камбров, во-вторых, не включала еще минимум три значимых народа – асиров, ваниров и вентов, проживавших во владениях Раска.

В цивилизованных странах это была эпоха Реставрации. Приморским варварам реставрировать было нечего, развитой государственностью они никогда не обладали. Но у них имелись некие легенды о северной прародине. Очевидно, в честь этой мифической прародины Раск и провозгласил себя «королем Нордланда».

Стала спешно, из обрывков мифов и песен коваться легенда нового государства, укрепляющая его легитимность в глазах подданных. При дворе короля Раска было немало грамотных людей, и они по мере сил способствовали этому.

В практической же сфере Раск делал то, что и полагается.

Границы укреплялись поселением там наиболее воинственных кланов, которые получали земли в пользование на условиях военной службы. Раск даже гирканцев мог принять под свою руку, только гирканцев он отправлял сторожить границу с вентами, а вентов – с казаками. В среде собственно нордландской военной знати попробовали навести порядок, определив земли и количество воинов, которые владелец земель должен был выставить. На самой неспокойной границе – там где начинались земли дикой Алой Орды, возвели цепочку крепостей, установили правила несения караула. От степняков позаимствовали и систему королевских гонцов, и дымных сигналов на вершинах холмов.

В то время киммерийцы Востока были поглощены в основном тем, что раздирали на части наследие великого Карраса. Поэтому главным врагом Раск видел Венету, а союзников приходилось искать.

Согласно старой поговорке «враг моего врага – мой друг», новорожденное королевство Нордланд нашло союзников в отдаленной Гиперборее. Два «вентских» государства находились в непрерывном конфликте между собой.

Из древней державы король Раск получал и оружие, и средства, и по слухам даже некую магическую поддержку. Некоторые гиперборейцы охотно селились на землях у Вилайета, и это были не только военные, но и строители, ремесленники и даже простые земледельцы. То там, то здесь, возвышались построенные гиперборейскими зодчими каменные твердыни замков.

Гиперборейские ученые мужи вели первые хроники Нордланда, гиперборейские советники старались придать варварскому двору Раска вид двора цивилизованной державы, заводя там церемонии и порядки, подобающие королю, а не военному вождю.

За все эти щедроты жители Нордланда щедро платили кровью, воюю на стороне Гипербореи во всех ее войнах с восточными, южными и западными соседями.

Раск был слишком умен, чтобы полностью доверять северным соседям. Он всегда старался найти другие источники силы и власти. При нем Нордланд всерьез вступаем в многовековую кровавую войну за власть над Вилайетом, в котором соперниками его стали киммерийцы Островов, казаки, джики, а позже и великие державы – Туран и Западный Каганат.

Жители Приморья стремились не только продавать свои товары на богатейший Юг (потребности Турана в древесине были почти безграничны), но и контролировать идущие через их земли (и воды Вилайета) торговые потоки. Это заставляло обращать все больше внимания на море.

Раск был практически лишен какой-то опоры в структуре племенных и клановых вождей. Он был полукровкой, которого призвали именно в качестве компромиссной фигуры. Потому большая часть его правления перед ним стояла задача создать некую опору своей власти, опереться на копья лично ему преданных людей. Но небольшая личная стража, набранная из гирканцев Алой Орды не слишком походила на такую силу. Конечно, король умел и располагать к себе людей, и манипулировать ими, имел немало золота и земель для того, чтобы одаривать ими сторонников. И все-таки ему всегда отчетливо недоставало собственной армии.

В какой-то момент Раск рассчитывал сделать своей опорой казаков. Это было во время откочевки древнего воинственного народа в западные пределы Великой Степи. Безземельные казаки и нуждавшийся в собственной армии Раск казалось бы, должны были договориться. Что в точности случилось, установить сложно. Существует несколько песен на этот сюжет, как положено, противоречащих друг другу. Тогда как придворный хронист короля Раска скупо фиксирует, что король милостиво предложил казакам остаться и перейти к нему на службу, но те предпочли проследовать дальше, на поиски последней «ничьей» земли Великой Степи к северным пределам Турана.

По казачьей версии, предводительница воинственных кочевников предложила Раску пари. Если он одолеет ее в поединке, то она станет его женой, а все ее люди присягнут королю на верность. Раск будто бы поединок проиграл, и сделка расстроилась.

В другом варианте легенды, Соня на самом деле дралась в тот день один на один. Только не с Раском, которого победила, а с воительницей Атрерой, которой проиграла. Причем дрались прославленные воительницы из-за права выйти замуж за короля.

Вообще история вражды Рыжей Сони и Атрерой Мужеубийцы, хотя и относится к событиям историческим, столь глубоко погребена под слоями фольклора, что откопать истинную правду уже не представляется возможным.

Но тут в лице Атреры в наше повествование вступают новые герои – северные «амазонки», воинские женские союзы, испокон веку игравшие большую роль в варваров.

Они достойны отдельного рассказа, а рассказ о становление королевства в Приморье стоит закончить, кратко рассказав о религии жителей Нордланда. Это будет важно и в контексте рассказа об амазонках.

Было то, в чем Норланд никогда не последовал бы за Гипербореей.

Вопрос веры, религии для варваров обычно не стоял слишком остро. В их картине мира не было ничего, что мешало бы прибавить к сонму почитаемых богов еще одного, или нескольких, причудливо отождествляя их друг с другом, произвольно меняя имена. (Потому очень скоро киммерийцы Степи обратились к культу Вечного Неба, своего прежнего бога-покровителя Крома сведя к роли бога воинских братств, а со временем – владыки потустороннего мира.)

Но это не касалось культов Стигии, Венеты или Гипербореи, которые всем без исключения соседям казались чем-то ужасным и недопустимым. И речь вовсе не о некоей гуманности, отрицавшей человеческие жертвоприношения, как это принято иногда трактовать. Речь скорее о принципиально иномирной, зловещей сущности сил, которым поклонялись крайний Север и крайний Юг Хайбории.

Среди жителей Нордланда искони процветал культ Тора, младшего отпрыска грозного Имира. Одно из изначальных Трех Племен звалось в честь этого бога. Имир видимо, выглядел так же слишком уж жуткой и непонятной сущностью, ассоциируясь с вечной полярной зимой. Зато Тор в легендах походил на стереотипное представление о жителе севера. Рыжий великан, славящийся силой, страстью к еде и выпивке, Тор странствовал по миру, сражаясь с чудовищами. (Это позволяет даже заподозрить, что когда-то жил герой, которого обожествили после смерти). Почитался он как бог-защитник, своими подвигами все время останавливающий вторжение чужеродных чудовищ.

Со временем культ Тора стал государственным, его имя вплели в родословие королей Нордланда, его капища щедро одаривались. Конечно, ни о каком запрете традиционного многобожия речи не шло, но Тор стал восприниматься как покровитель Нордланда. При этом функций бога войны он не носил, ассоциируясь скорее с силами природы, громом и молниями.

Воинские братства сплачивались вокруг много более зловещего божества, чей культ уходил в незапамятную древность, а настоящее имя трудно определить среди десятков, если не сотен запутывающих дело эпитетов. Назовем его Игг – имя ничуть не хуже двух сотен других, под которыми его почитали на пространствах от болот Пиктской Пустоши до степей к востоку от Вилайета.


Добавлено через 3 минуты
Замора

Эпоха варваров, при всей ее насыщенности войнами, битвами и разрушениями, все же не сводилась к ним. Возможно современникам великих завоевательных походов, их время и казалось концом истории Хайбории. Но уже следующие поколения обнаружили себя в совершенно новом мире. Изменения были повсмеместными и не всегда осознавались, именно как последсвия вторжений воинственных варварских народов.

Судьбы народов и отдельных людей столь причудливо перемашаны, что не всегда представляется возможным отследить эту связь, будучи непосредственным участником событий. Едва ли многочисленные карраниды, воевавшие за наследие великого Царя Дракона, брали в рассчет, как их войны отразятся на судьбах вендийских ремесленников из Золотых Городов, а император Железного Государства южного Кхитая, совершенно точно не ставил себе цели превратить Замору в одно из богатейших государств мира.

Но обо всем по порядку.

Формальным концом Эпохи Варваров для Заморы стало заключение соглашения с киммерийскими кочевниками, которые взяли на себя обязательства по охране восточных границ государства от туранских вторжений. В действительности, до мира и согласия оставались долгие десятилетия. Но первый шаг был сделан.

Замора всегда была своеобразным перекрестком миров, не то самым восточным из хайборийских государств, не то своеобразным форпостом Востока на Западе. Население во все времена отличалось причудливым смешением кровей, религий и обычаев.

В конце “классической” эпохи Замора успела побывать и под туранским и под аквилонским владычеством. И то и другое оставили свои отпечатки. Однако последовавшая эпоха вторжений варварских орд, хотя и не смогла совершенно сокрушить государство, изменила его до неузнаваемости.

Вообще репутация Заморы и заморийцев всегда были крайне низкими. Соседи и с запада и с востока одинаково часто приписывали всей стране и каждому ее жителю в равной степени коварство, цинизм, трусость, поклонение неведомым богами и иные пороки.

Меж тем, при смене точки зрения, страшные пороки предстают достоинствами. Под коварством можно понимать ловкость в делах, под цинизмом - практический взгляд на вещи, трусость означает нежелание тратить всю жизнь на войну, а богоотступничество оборачивается религиозной терпимостью.

Причина, по которой Замора слыла “гнездилищем пороков”, достаточно обыкновенна. Замора всегда была страной прежде всего торговой.
Международная торговля, производство и перепродажа всевозможных предметов роскоши, банковское дело, необычайно развитая ювелирная традиция. Все это и породило образ сказочно богатой и при этом погрязшей в пороках, Заморы.

Один из богатейших городов мира, Шадизар имел славу “города воров”. И хотя сведения о коррупции и размахе преступности, как будто соответствуют репутации. но простой здравый смысл подсказывает, что для существования большого количества воров, нужно еще большее количество богатых и зажиточных горожан, у которых эти самые воры могли бы красть.

Популярный в Аквилонии цикл романов о юности короля Конана, который когда-то, в самом деле, был заморийским преступником, навеки определил образ Заморы в глазах жителей Запада, как некоей страны, все жители которой только и делают, что воруют друг у друга драгоценные камни.

Тогда как неисчислимые тысячи заморийцев во все времена зарабатывали себе на хлеб тяжделым повседневным трудом. Да и богачи наживали состояния, прежде всего с помощью торговли, ремесла опасного и трудного, вовсе не заключавшегося в краже неких сказочно дорогих самоцветов. Конечно, между торговыми гильдиями иногда случались настоящие междоусобицы с участием наемных головорезов. Но представлять Замору сплошным преступным логовищем не стоило. Что же до “богохульства”, которое с равным негодованием клеймили и аквилонцы и туранцы, то речь шла скорее о свободе вероисповедания и определенном религиозном синкретизме.

Военную слабость Заморы тоже не стоит абсолютизировать, в локальных войнах или при отражении небольших набегов из Степи заморийцы сражались не хуже прочих.

Но в Эпоху Варваров, то самое расположение на перекрестье миров, которое так способствовало развитию и обогащению Заморы, в самом деле, привело к ее полнейшему краху. Несколько раз захваченная армиями вторжения, опустошенная проходившими через нее кочевыми ордами, Замора пребывала в руинах.

Заморийские города в массе своей войны пережили. Вековые стены спасли их. Но так как сельская местость была опустошена, то города неминуемо впадали в упадок, не в силах прокормить себя.

На какое-то время Замора стала просто охотничьими угодьями для работорговцев. Центральная власть фактически не существовала, и даже силы провинциальной знати, были обескровлены. Сельское население никто теперь не защищал, и крестьяне брались за оружие сами.

Естественно, в таких услових они не собирались никого снабжать провизией и платить какие-то налоги. В глубинке возникали какие-то независимые области, которые нельзя было назвать государствами, скорее территории самоуправства. Где-то власть захватывали местные дворяне или просто удачливые разбойники. Разницы между этими категориями уже не было. Спасаясь от набегов, селяне не только вооружались, но и забивались в гористые местности, где урожаи были меньше, и о прежнем богатстве речи уже не шло, хватало только для собственного прокормления.

Дороги зарастали кустарником, торговля сократилась до размеров ничтожных. Повсеместный разбой, бунты с неясными целями, вовсе не способствовали возрождению Заморы. Границы фактически не существовали. Через них туда и сюда носились то туранские грабители, то вентские охотники за рабами, то оставшиеся без нанимателя и источников дохода отряды наемников всякого рода.

В городах упадок доходил до того, что граждане разбивали огороды среди некогда замощенных камнем площадей. На аренах прославленных прежде стадионов вместо скачек и представлений теперь растили капусту. В огромных дворцах жили, ели, спали вповалку многочисленные бездомные голодранцы.

Города кое-как скупали какую-то провизию у сельских вожаков. Кто-то обогащался, но большинство голодало.

Будет преувеличением сказать, что киммерийцы спасли Замору в одно мгновение. Но все же появление защиты от туранцев способствовало оживлению страны.

Киммерийцы с западного берега Вилайета не подверглись такой гирканизации, как их сородичи из Каганата. Они довольно успешно встраивались в систему управления возрождающейся Заморы.

Фактически все племя составило некое военное сословие.

В Заморе продолжал существовать королевский двор, представлявший из себя нечто среднее между последними королями Пограничья и последними падишахами Аграпура. Правда без печальной бедности первых и без культурной изысканности вторых. Реальная же власть принадлежала купеческой верхушке, избранным военачальникам, располагавшим верными только им отрядами, киммерийским вождям и тому подобной публике.

Быть может, справедливее будет отсчитывать появление новой Заморы с большой битвы под стенами Шадизара. В этот раз в качестве внешней угрозы выступило новорожденное варварское государство Казакия, возникшее к востоку от Заморы на землях северного Турана. Это населенное конгломератом всевозможных кочевых и полукочевых варваров, государство, располагало немалой военной силой, зато практически не имело того, что принято считать признаком развитой страны. Даже в своем ослабленном виде Замора казалась степнякам достойной добычей.

Но хотя варвары выставили не меньше сорока тысяч копий, и командовала ими прославленная по обе стороны Вилайета воительница Соня, в том сражении заморийцы сумели отстоять независимость.
Варвары не только не смогли взять город, но, и вынуждены были уйти без выкупа. Фактически это было поражение.

Тогдашний заморийский король Вителий в битве показал себя храбрым воином, хотя прежде не славился ничем, кроме разгрульной жизни.

Руководство же обороной столицы осуществлял Тарк, киммерийский вождь. Это был один из немногочисленных киммерийцев того времени, который не возводил свою родословную к героям Эпохи Саг и не считался карранидом. Но так как сражались под его началом представители всех народов, а денег на войну выделила купеческая верхушка, Тарк оставался лишь наемным военачальником.