Фудио, живописец

[Михаэль фон Барток]

небольшой полуюмористический эпизод, вдохновленный вчерашним обсуждением визуального образа Сони.
тут любимая наша героиня предстает в другом свете, нежели прежде.

Фудио, живописец.

Живописец был родом из Аргоса. Какие ветры судьбы занесли его так далеко на северо-восток, не мог бы сказать и он сам. Имели место и карточные долги, и некие амурные делишки, и растраченные авансы за ненаписанные шедевры.
Звали его Фудио. Высокий и хрупкий, он был так напомажен, надушен, завит и говорил таким надтреснутым высоким голосом, что Соня заподозрила - «любовные делишки» сий юноша вершил далеко с женщинами.
Только вот, не прошло и двух дней, как Фудио занял отведенный ему уголок под крышей, как оттуда выскочила, закрывая лицом рукавом, первая служанка. Когда в гостях у аргосца побывала пятая, об этом скучно стало даже сплетничать. Потом и вовсе, одна прачка хватила другую тазом по голове, потому что ее сопернице живописец подарил портрет, писаный в цвете, а ей самой ничего кроме ночи страсти не досталось.
Первые месяцы Соне было решительно не до аргосца, набег амазонок заставил выступить в поход. Фудио продолжал блудить, играть, и в кабацкой драке отрезал ухо и нос какому-то венту. Тот на счастье аргосца, потом спьяну утонул в нужнике, и выкуп за его увечье платить не пришлось. Но война закончилась, выходки живописца всем надоели, и пришлось вспомнить, что тот приехал не служанок ублажать и не носы резать, а создать парадный портрет прославленной воительницы.
Соню, которая детство провела в глинобитном домике, где дым уходил через дыру в потолке, а юность – в шатрах из лошадиных шкур, саму удивляло, как быстро она начала подражать, часто и в мелочах, владыкам великих «старых» держав. Возможно, король Нордланда, Раск зашел в этом подражании дальше.
Но и у Сони, которая пришла на берега Незваий как предводительница полудикой орды, теперь в Савматасе имелись писцы, хронисты и некое подражание придворной жизни. Пришла пора появиться и живописцу, которого непонятно уже, кто и когда пригласил, он будто возник из воздуха сам собой.
Фудио потребовал от Сони явиться с первыми лучами солнца, в полном боевом облачении. С его слов, это было нужно не каждый день, но чтобы начать, ему необходимо было видеть «славную королеву» во всем блеске славы и величия.
Так она и предстала перед живописцем – гиперборейский панцирь надетый поверх плотного, многажды простеганного поддоспешника, штаны для верховой езды, заплетенные в тугие косы, волосы, и высокие сапоги, способные выдержать сабельный удар не хуже кованых поножей.
- Станьте вполоборота к окну. – сказал Фудио, разворачивая холстину и вооружаясь свинцовым карандашом. Когда он работал, с него слетал налет излишней манерности, он и говорил низким голосом, и руками комично не всплескивал. – Руку положите на секиру. Вторую руку на эфес сабли. Да, вот так, все верно. И теперь – не шевелитесь.
- И долго мне так стоять? – спросила Соня. Но Фудио так на нее зашикал, что грозная воительница, хоть и со смешком, но предпочла замолчать.
Примерно через час работы, когда у Сони уже ноги начали деревенеть, Фудио, наконец, смилостивился.
- На сегодня, наверное, хватит.
- Покажи, что у тебя получилось. – подалась вперед Соня.
- Как можно?! – ужас в глазах живописца был неподдельным. – Я никогда не показываю свою работу раньше, чем она закончена!!! Если вы сомневаетесь в моем мастерстве, отпишите его величеству королю Раску, или его высочеству князю Горану, или даже его превосходительству губернатору Иррениусу!
Да, кто-то из этих достойных мужей и порекомендовал Соне аргосца.
- Если вам моя работа не понравится, можете оставить меня без гонорара. – продолжал яриться франт. – За исключением денег, уже потраченных на мое проживание, конечно. – добавил он, уже спокойнее. – Но! – опять демонстративно возвысил голос живописец. – Заказчики не вмешиваются в мою работу!
Сказав это, он замер в патетичной позе, сложив руки на хлипкой груди. А будущий портрет уже успел накрыть куском ткани.
Соня подумала, что у менее сговорчивого заказчика, Фудио, пожалуй, отведал бы плетей, а то и чего похуже. Но ее саму, замашки аргосца скорее развлекали, чем злили.
На самом деле, после того утра, Фудио приглашал Соню лишь дважды, и каждый раз позирование много времени не заняло. Один раз он попросил ее распустить волосы, другой раз – не одевать панцирь, а прийти в легкой одежде. Вообще, за исключением того, что он отказывался показывать не готовый портрет заказчику, Фудио из своего ремесла тайны не делал. Охотно пояснял, что работает быстро, что не уважает тех коллег, кто из своего ремесла представляет священнодействие и тянет со сроками. С его слов, он сначала полностью рисует карандашом, что при его ловкости рук требует совсем немного времени, а потом уже изготовляет копию в цвете. Так что истязать заказчика многочасовым позированием, Фудио считал таким же позором профессии, как отдавать отдельные части картины на прорисовку подмастерьям.
В общем, когда он переставал играть взятую на себя роль, Фудио казался интересным собеседником.
Но Соне было не до общения с ним.
После убийства Атреры Соня унаследовала от нее власть над «сестрами», озлобленными и растерянными. Просто поверстать амазонок в ряды своей армии как отряд конных лучниц, Соня не могла. Распустить их как обычное войско по домам не было возможности. Вообще, в момент триумфа над Атрерой, Соня не совсем осознавала, какой груз на себя взвалила.
Сестры не были отрядом наемников. Они были религиозным культом, чья история терялась где-то во тьме веков.
Пока правительница просто не знала, какое применение найти амазонкам. Ее государство и так было лоскутным. Населяли земли Казакии не меньше полудюжины народов, различных по облику, языку и обычаям. Но женское воинское сообщество, веками противопоставлявшее себя миру, скрывающее древние тайны, отличалось ото всех остальных сильнее, чем венты, казаки, ваниры, киммерийцы и гирканцы разнились между собой.
Пока Соне удалось разместить разбитое воинство Атреры на большом острове среди Незвайи.
Бурная Незвайя редко полностью перемерзала даже в самые суровые зимы, так что пока воды реки обезопасили и Самватас от амазонок, и амазонок от возможных нападений.
Но проблема была не решена, а только отложена на время, до весны.
Повседневные заботы правления поглощали все время, да тут еще князь Камгалл, тот самый, что когда-то чуть не убил Соню под стенами Ареджуна, норовил остаться в ее покоях с ночевкой, и начал звать замуж.
И вот между разбором тяжб, жалоб, донесений, и любовными делами, Соня совершенно забыла про Фудио. Правда ей доносили, что он за несколько кружек пива уговорил позировать ему нескольких воинов-вентов, и зачем-то долго рисовал ничем не примечательную лесную поляну. Он даже на бойню несколько раз заходил. Во время поездки на природу Фудио промерз, простыл, и слег в постель.
В борьбе с болезнью он того же мужества, что в кабацкой драке не проявил, очень страдал и боялся умереть от лихорадки. Но дней через десять был уже на ногах, и как будто снова приступил к портрету.
К зимнему солнцестоянию Фудио объявил, что работа закончена. Два дюжих стражника, вяло огрызаясь на его окрики, приволокли в покои правительницы огромную, не меньше восьми футов в высоту, и четырех футов в ширину, деревянную раму, поставили ее к стене. Стражников он тут же вытолкал, едва ли не взашей. Соню поражало, как живописец сумел убедить всех этих грубых, жестоких, часто попросту тупых, людей, что стоит выше их на общественной лестнице и имеет право ими командовать. Наверное, воины считали его своего рода сумасшедшим, а быть может и колдуном. Иначе объяснить их поведение не получалось.
Творение Фудио по-прежнему было сокрыто холстиной. Нарядный и торжественный, как никогда, он изящным движением потянул за край, холстина сползла на пол.
В воцарившейся тишине стало слышно, как где-то на первых этажах колет дрова кухонный подмастерье.
К слову сказать, на момент явления Фудио, и Соня и Камгалл были изрядно пьяный и увлечены друг другом. Но все же оба пребывали давно уже не в том возрасте, чтобы предаваться страсти беспрерывно, и потому для развлечения решили устроить смотрины парадного портрета.
Соня резко села на кровати, одеяло упало, обнажив все еще высокую и упругую, хоть и отяжелевшую с годами грудь. Глаза ее округлились от удивления. Она явно не знала, что сказать. Фудио, хоть и стоял, гордо сплетя руки, на обнаженную грудь воительницы краем глаза все же косился.
Потом раздался звук похожий на рычание. Камгалл пробовал подавить рвавшийся из груди смех, но получалось не очень.
- Глянь, ты там с голой задницей на снегу! - наконец провозгласил он, с детской непосредственностью тыча в картину пальцем, и уже с чистым сердцем повалился обратно на кровать, заходясь хохотом.
Фудио воззрился на киммерийского князя так, что будь он колдуном, способным насылать порчу, Камгалл на месте сгнил бы от тысячи болезней. А так, киммериец, только увидел пышущий гневом взгляд хрупкого аргосца, и захохотал пуще прежнего.
Соня продолжала вглядываться в представший ее глазам шедевр.
Картина была красивой. И главная героиня, помещенная в ее центр, была по-своему прекрасной. Вот только к настоящей Соне эта валькирия почти не имела отношения. Волосы ее были не рыжими, а поистине алыми, как привезенная с берегов Закатного Океана ткань. Лицом она походила на Соню, но мало того, что Фудио сделал свою заказчицу лет на двадцать моложе, он вообще лишил ее возраста и всех примет прожитых лет, полных сражений, опасностей и тяжелых дум. Невозможно ровная и гладкая, кожа будто светилась белизной, тогда как с Сони даже летом полностью не сходил степной загар.
Соня была высокой и сильной, но на картине, судя тому, как она возвышалась над своими врагами, в великанше было не меньше семи футов роста.
И самое главное – она, в самом деле, была почти обнаженной. На бедрах, неведомым способом держались узкие полосы железной кольчуги, но если что и прикрывали, то только потому, что одну ногу нарисованная Соня поставила на расколотый череп поверженного врага. То же самое и грудь – изящно огибавшая стан валькирии ткань только-только прикрывала соски, да и те через нее торчали. Наверное, каждый мужчина мечтал бы хоть раз в жизни пощупать такую грудь, и мешало этому только то, что ни у одной смертной женщины подобных прелестей не было, от самого сотворения мира.
Мощные, тугие мышцы, что бугрились на руках, плечах и спине женщины, которая однажды вырвала из земли столб, к которому ее приковали, куда-то исчезли, сменившись плавными, изящными очертаниями. Это было тем более удивительно, что однажды во время позирования Фудио попросил Соню закатать рукава, и как будто должен был представлять себе ее настоящую силу.
Соня стояла среди снежного пейзажа, нарисованного с великим мастерством, казалось, что от холста потянуло ледяным ветром. Рыжая бестия была почти обнаженной, но непохоже было, что она вообще ощущает холод. Только ноги были обуты в зимние сапоги, нарисованные так, что рука тянулась потрогать серебристый волчий мех.
Левой рукой Соня опиралась на исполинский топор, который даже для дровосека был бы неподъемным, в правой сжимала кривой меч, столь же неправдоподобно огромный и при этом изящный. Оружие было залито кровью, такой же красной, как волосы Сони.
Можно было долго разглядывать валькирию, имевшую отдаленное сходство с правительницей Казакии, но картине были еще фигуры. Воины, которых она убила. Они были нарисованы совершенно иначе. Каждый походил на живого человека настолько, насколько возможно. Виднелись сломанные носы, беззубые рты, шрамы, мокрые от пота волосы, взлохмаченные бороды. Грубые, суровые лица воинов, судя по облачению, русым волосам – вентов. На них были поношенная одежда и доспехи, носившие следы починки и правки. Оружие размерами и очертаниями полностью соответствовало тому, каким обычно сражались северяне.
Их была дюжина, и все - мертвы.
Кто-то умер от того, что ему раскроили голову и в ране виднелись частицы мозга. Кто-то истекал кровью из перерубленного горла, кто-то держал в скрюченных ладонях сизые кишки.
Кого-то погребло под телами павших товарищей, виднелись только ручьи крови, растекавшиеся по снегу, да в торчащие там и здесь, безжизненно застывшие руки и ноги.
Камгалл давно уже отсмеялся. Он заворожено разглядывал бойню.
- Проклятье Игга на твою голову, рисовальщик! Ты нарисовал убитых так, что я почти чую запах их крови и пота! А ее ты нарисовал будто… будто это не настоящая женщина, а сама Морриган, принявшая такой облик?! Почему?!
Фудио принял еще более горделивый вид, чем прежде, хотя это казалось невозможным. Он и так стоял, прямой, как натянутая тетива, а сейчас воздел к небу указательный палец и не сказал, а именно возгласил.
- Лорд Камгалл, я художник и я так вижу!
Теперь захохотали уже оба.
Наконец, избавившись от Фудио, Соня и Камгалл налили себе еще вина.
Соня продолжала рассматривать картину, накручивая на пальцы волосы. Рыжие, огненно рыжие, но не алые, как на картине.
- Это, в самом деле, не совсем я. Какая-то щитовая дева, похожая на меня. Посмотри на ее лицо, на ее тело. Ей не холодно среди зимы. Может быть, это дочь одного из Старых?
- Я рассказывал тебе легенду об Атали?
- Да, но я послушаю ее еще раз.
Потом вдруг, Соня, что-то вспомнив, хлопнула себя по колену.
- Клянусь Кромом, Камгалл, а ведь если забыть, что я тут похожа на дочь Имира, больше, чем на себя, это настоящая история из прошлых лет! Проклятье, как я могла забыть?! Откуда аргосец узнал про ту схватку, раз я сама почти забыла?
- Тебе что, довелось драться голой против дюжины вентов среди зимних лесов? – Камгалла трудно было удивить, но сейчас даже он выглядел пораженным.
- Да, примерно так все и было.
- Я так понимаю. – сказал киммериец. – Это история не на одну чашу вина.
- О, нет. – рассмеялась Соня. – Много длиннее.

продолжение следует.

[Михаэль фон Барток]

ps. картина из рассказа в буквальном виде не встречалась, но что-то подсказывает, что должна существовать!

[Михаэль фон Барток]

Фудио одобряет.

[Зогар Саг]