Сетех Шариа! (Мистерии Сета)

[Михаэль фон Барток]

Еще один художественный текст по миру Новой Хайбории. В этот раз раскрывающий тайны самого древнего и загадочного из государств Хайбории - Стигии.
Рассказ с законченным сюжетом, который может читаться самостоятельно, но все же чтобы понимать "кто все эти люди" и как они здесь оказались, не лишним будет прочесть главы о Зингарском восстании и последующем вмешательстве стигийцев.

Сетех Шариа!
(Из мемуаров короля Бернардо).

За годы, проведенные в Стигии, я привык ко многому. От невыносимой жары, из-за которой после обеда жизнь совершенно замирала, до отвратительной кухни, (в которой, при должном количестве вина и любопытства, можно все же найти определенную прелесть).
Стигийцы, несмотря на всю свою угрюмость, воинственность и религиозный пыл, в частной жизни оказались не хуже и не лучше прочих людей. Хотя многие их обычаи на взгляд человека цивилизованного, к каковым я себя имею честь относить, ужасны и в нормальном обществе подлежат немедленному искоренению. Но за всем этим, пируя, или отправляясь на охоту вместе со стигийцами, я чувствовал себя точно так же, как если бы на их месте были мои верные пуантенцы или зингарцы.
К слову сказать, города их много чище, чем принято представлять, знать не чужда роскоши, иногда даже изысканной, а простолюдины нередко зажиточны. Многие стигийцы, даже мой великодушный хозяин, привержены старине в своих верованиях, но при этом проявляют интерес к новейшим открытиям науки.
Направляясь в Стигию, будучи не то гостем, не то пленником грозного флотоводца Менетара, я ожидал, что корабль принесет нас не просто в иную страну, но отправит на тысячи лет в прошлое.
Однако же, великий город Кеми оказался просто большим портовым городом, шумным, бурным, местами роскошным, а местами пребывающим в руинах. Тысячи людей, не все из которых были стигийцами по крови, двигались по его улицам, наполняя обычным шумом и толчеей. Портовые грузчики выглядели точно так же, как их собратья из Кардавы или Мессантии, а дворцы нуворишей были возведены в том же «шатровом» псевдогирканском стиле, который так изуродовал города от Нумалии до Гарпалана.
Мне понадобилось какое-то время, чтобы осознать, что при всех внешних сходствах, образ жизни стигийцев сильно отличается от нашего.
Разница в наших обычаях тем разительнее, что проявляется не всегда и не везде.
Однако же, хватит общих слов, перейду сразу к описанию одного события, которое так потрясло меня, что несколько дней после я чувствовал себя по-настоящему больным, если и телесно, и душевно. Мои представления об окружающем мире поколебались. И я говорю не о своих представлениях о Стигии и стигийцах, а про взгляд на мироздание вообще.
К тому времени, о котором пойдет речь, я уже вполне освоился в своем «почетном плену». Именно так я предпочитал именовать свое положение. Я жил во дворце. Мне не оказывали каких-то почестей, но и не чинили мне никаких притеснений. Я сохранил даже право носить оружие. Так же я располагал почти полной свободой передвижения. Конечно, везде и всюду меня сопровождали четыре зверообразных головореза из числа ветеранов Морских Змеев.
Понятно, что они не только обязаны были охранять меня от возможных опасностей, но и препятствовать моему побегу.
Каждый из них был слишком изувечен, чтобы продолжать нести службу на палубе корабля. Один, голубоглазый и светлокожий, судя по всему, происходивший из осевших в Стигии северян, лишился левой руки чуть выше локтя. Другой – огромный как скала уроженец Черных Королевств, тоже был однорук, но ему недоставало наоборот, правой руки, и до самого плеча. Третий, в жилах коего смешалась, по всей видимости, кровь всех народов Юга, когда-то лишился глаза, оглох и страдал припадками ужасных головных болей. Наконец четвертый, по-своему красивый, статный стигиец, был колченог, ногу ему оторвало в колене.
Описание может создать представление комическое, на самом же деле ничего смешного в моих стражах не было.
Но даже тот, глухой, что страдал от последствий удара по голове, все равно оставался грозным бойцом, свирепым, лишенным страха, сострадания и сомнений. Не прошло и недели с тех пор, как четыре ветерана стали моим почетным эскортом, а мне уже довелось убедиться в их воинском мастерстве.
В те дни я совершенно не знал ни стигийского языка, ни обычаев. К тому же, я еще болезненно переживал свое пленение, и потому, не имея возможности, ни покинуть Стигию, ни даже выйти за пределы Кеми, бесцельно целыми днями бродил по городу. В движении тоска по утраченной свободе была не столь ощутима, хотя я ни на миг не забывал, что за мной по пятам следуют четыре Змея, каждый из которых легко справится со мной, в случае попытки побега или бунта. Не хотел бы я состязаться в беге ни с одним Морским Змеем, у которого целы обе ноги. А одноногий с такой силой и мастерством мог метнуть любое оружие или просто подручный предмет, что увечье почти не играло роли.
Однако, я по-настоящему никогда не строил планов побега, просто потому, что меня окружала Стигия. Чужестранец, не имеющий охранных знаков и документов, выправленных во дворце, не имеет ни малейшей возможности сколь либо долго укрываться от закона. В Стигии, как везде, встречаются преступники, совершенно презирающие любую власть, и сами ставшие властью в некоторых кварталах приморских городов. Это не столь очевидно, как в Зингаре или Кардаве и потому может стать удивительным открытием. Но чужестранцу, не знающему языка и обычаев, никогда не договориться с этими людьми, чтобы они помогли ему бежать. Много быстрее преступные элементы просто ограбят и убьют такого безумца, а быть может, даже решат выказать верноподданнические чувства и сдадут беглеца властям.
В Кеми и других больших городах живет некоторое количество чужестранцев, в основном купцов, а так же политические посланники государств, с которыми Стигия не ведет войны (то есть очень не многих, и обычно далеких).
Такое положение сложилось потому, что стигийцы имели привычку бросать в тюрьму, а то и вовсе казнить посланников стран, с которыми у них случалась война. Потому Иранистан, Туран или страны Юга посланников в Стигию вовсе не отправляют, предпочитая вести переговоры на нейтральной территории. Зато немедийцы или уроженцы стран, что лежат к востоку от Вилайета пользуются некоторыми привилегиями. Это касается не только посланников и купцов, но и, например, такого сословия, как гирканские коноводы, которые достойны отдельной главы.
Чужестранцы ютятся в отведенных им кварталах, вход и выход из которых строжайше регулируется городскими властями. Эти кварталы считаются, как будто бы недоступными для самих стигийцев, и даже охраняются стражей из числа наемников. Но горе тому, кто навлечет на себя гнев стигийских властей, и попробует искать укрытия в таких кварталах. Их жители настолько боятся оскорбить стигийцев, и настолько ценят выгоды своего пребывания в великом государстве, что без малейших колебаний выдадут несчастного властям.
Зная все это, я, даже не помышляя о побеге, бродил по улицам Кеми. Единственное что я мог сделать, это мучить своих стражей бессмысленными блужданиями под жарким солнцем.
В силу юности, и изящного в ту пору сложениями, жара не производила на меня такого уж изнурительного действия. Хотя причина тому была, отчасти во фляге с разбавленным вином, а отчасти в том, что Кеми – город портовый, и потому не сравнится с пустынными твердынями Стигии.
Был примерно полдень, когда я отдыхал у городского фонтана. То было величественное сооружение, не меньше ста футов от стены до стены, если провести линию через центр окружности. В центре же возвышалась каменная статуя Великого Змея, из пасти коего и извергалась ледяная даже в летний полдень, чистая и сладкая вода.
К слову сказать, фонтаны те предназначены для набора питьевой воды, и всякий, кто вздумает в фонтане купаться или даже умыть лицо и руки, будет тут же беспощадно наказан. Для этого не нужны даже усилия властей, такого невежду до полусмерти изобьют сами горожане. Такова ценность родниковой воды в жаркой Стигии, и таком угрюмый нрав ее обитателей.
Будучи предупрежден об этом, я, выказав почтение и статуе страшного стигийского бога, и самому источнику живительной влаги, осторожно зачерпнул чашку воды, которую с великим удовольствием выпил.
Тут внимание мое привлекли мелькнувшие в прозрачной воде тени, которые, по ближайшем рассмотрении оказались редкой красоты рыбами.
Я залюбовался ими, и должно быть слишком уж низко наклонился к воде. Тут раздался свирепый окрик. Не надо было знать стигийский язык, чтобы определить, что кричавший крайне зол на меня, и, очевидно, желает мне всего самого плохого.
Я поднял глаза и увидел полдюжины Гиен.
Если на море славу стигийского оружия несут Морские Змеи, то куда сухопутная армия может похвастать многочисленными элитными отрядами. Каждый такой отряд является братством, объединенным не только воинским долгом, но и религиозным культом. Обычно они носят названия по своему покровителю, а покровителями этими избирают одного из меньших стигийских богов. Поскольку по тысячелетней традиции, таких богов принято изображать как стилизованных животных, то и отряды носят «звериные» имена. Между всевозможными Скорпионами, Львами, Гиенами, Шакалами, Песчаными Гадюками, и прочими, чьих названий я тогда не знал, нередка вражда. Хотя все они преданно служат королю, это мешает военачальникам враждовать между собой, поощряя всевозможные состязания и прямые стычки между своими людьми.
Тогда я всех этих тонкостей не знал, но о Гиенах был наслышан.
И так, подняв глаза, я увидел самую высокую, сильную и уродливую женщину из всех, какие встречались мне в жизни.
Ростом она была, должно быть, шести с половиной футов, а шириной плеч и крепостью рук могла поспорить с любым Морским Змеем. При этом, ничего особенно мужеподобного в ней как будто не было, что подтверждала внушительная (и при том совершенно обнаженная) грудь, равно как и очертания бедер. Кожа ее была чернее, чем кожа любого уроженца Куша, которых я до того видел. Что же до уродства, то оно происходило не из черт лица, с какими она родилась, а из обилия шрамов. Лицо выглядело так, будто его из лоскутов плоти пошил очень скверный портной. Голову венчала копна волос, заплетенных в сотни тонких косиц. Мощные предплечья защищали кованые наручи, в руке великанша держала оружие, явно произошедшее от противоестественной связи копья, тяжелого кривого меча и боевого топора. Кроме наручей на ней не было доспехов, кожаная юбка не доставала колен и потому не могла защитить ноги. На плечах шрамолицей возлежала шкура исполинской гиены.
За спиной воительницы стояло полдюжины товарок, каждую из которых я описывать не буду, потому что они в большей или меньшей степени повторяли свою предводительницу, разве что никто не мог сравниться с ней ростом и числом шрамов. К тому же, некоторые имели при себе круглые щиты из кожи.
Забыл упомянуть, что один из Змеев, а именно - чернокожий великан, сносно говорил на морском жаргоне. Сей язык состоит из выродившегося аргосского, перемешанного со всеми прочими языками стран, выходивших к Западному Океану. Так вот, сейчас он подался ко мне, и тихим голосом велел сделать шаг назад и поклониться источнику еще раз.
- Эта Гиена решила, что ты хочешь нырнуть в источник - сказал он, поворотясь ко мне углом рта.
В то же время его товарищи выстроились перед великаншей.
Я начал заверять его, что вовсе не собирался в фонтан нырять, но очень скоро замолк, поняв, что это уже не имеет значения. Случилась короткая перепалка, в которой поминались стигийские боги и демоны, а потом Гиены ринулись на увечных Морских Змеев.
Не берусь описывать следующие тридцать секунд, но за это время две Гиены были повержены, одна лишилась кисти руки, а остальные откатились назад, свирепо завывая и размахивая своими «копьями-мечами-топорами».
Ни один из Морских Змеев не был даже ранен. Сам я, хоть и обнажил меч, беспомощно стоял за спинами своих стражей.
Гиены предприняли еще одну атаку, но очень скоро отскочили, в этот раз, не понеся потерь, но, опять не сумев убить или даже ранить кого-то из Змеев. И это при том, что у них были щиты и древковое оружие, а Змеи не имели ни щитов, ни доспехов, и сражались только кривыми мечами.
Огромная предводительница Гиен была легко ранена в плечо, и казалось, готова была зубами перегрызть горло своих врагов.
Мне тоже хотелось принять участие в схватке, чтобы не прослыть в глазах стигийцев трусом. Но единственное, что я успел сделать, это подобрать с каменной мостовой шкуру гиены, которую уронила одна из убитых воительниц. Сбросив шкуру со спины, она собиралась использовать ее как щит, но меч Змея ударил ниже, вспоров живот.
Теперь же шкурой завладел я, и точно так же намеревался использовать ее, чтобы сбить или запутать вражеские клинки.
Мои стражники переглянулись между собой. У них был строжайший приказ сохранить мою жизнь, но не могли же они одновременно сражаться, и удерживать от схватки меня.
Черный великан, конечно, предложил мне продолжать стоять за их спинами.
Все шло к новой стычке. Гиены пронзительно завыли и начали выполнять какие-то движения, видимо часть боевого танца, присущего их отряду.
Но тут на площади появились еще вооруженные люди. Их было не меньше двух дюжин, они шествовали под штандартом с изображением крокодила, и были облачены в доспехи. Позже я узнал, что Крокодилы числились городской стражей Кеми и обязаны были поддерживать порядок на улицах славного города. Но, истово исполняя эти обязанности, в дни, свободные от дежурств, солдаты Крокодилов точно так же ввязывались в стычки с другими «звериными» воителями. Правда, по сложившейся традиции, со Змеями эти Крокодилы были скорее союзниками, потому что их нередко призывали сражаться на палубах кораблей. И потому, встретившись в питейном заведении или темном переулке, Крокодилы и Змеи не спешили выпустить друг другу кишки, а больше склонны были выпить «через локоть» в знак братства. Зато Гиен, и особенно Шакалов они ненавидели.
Будучи при исполнении, Крокодилы не вмешались в схватку, а велели ее прекратить.
Морские Змеи совсем уж собрались уходить, когда одна из Гиен метнула им в спину оружие, которому я даже имени подобрать не могу. То был многолезвийный нож, с клинками, похожими на сполохи пламени, в беспорядке насаженными на футовую деревянную рукоять. Вращаясь в воздухе, этот уродливый, но смертоносный предмет полетел в сторону моих стражей, и непременно должен был вонзиться в голову чернокожего Змея.
Но я, стоявший все это время лицом к Гиенам, успел взмахнуть в воздухе трофейной шкурой и оружие, запутавшись в ней, утратило свою убийственную скорость, и бессильно упало на камни.
Тут Гиены заголосили втрое громче и злобнее, особенно надрывалась та, которой отрубили руку. Но отряд Крокодилов уже разделил нас, и битве не суждено было продолжиться. Я подобрал метательное оружие, оставил его себе. Такой причудливой штуковины я еще не встречал. Как позже мне доведется убедиться, оружие это может наносить страшные раны и весьма грозно смотрится, когда бросают не один, а несколько сотен таких ножей. Но любые сколько-нибудь приличные доспехи или самые простые щиты делают его бесполезным. Так что, неплохо показав себя в битвах Черных Земель, где воины не знают доспехов и сомкнутого строя, в остальном мире такой нож остается забавной диковиной, которую, в силу ее экзотичности и дешевизны удобно дарить приятелям. Гиены же привержены таким ножам потому, что они напоминают о родных Черных Землях. Так что, забрав у одной из Гиен ее оружие, я, несомненно, нанес всему отряду ужасное оскорбление, тем более жестокое, что я не был даже стигийцем.
Обратно во дворец Менетара мы проследовали быстро. Кажется, теперь Морские Змеи смотрели на меня немного иначе. Вообще-то в морской битве под Кардавой мы со стигийцами сражались на одной стороне, но мое пребывание «в гостях» у Менетара было ничем иным, как пленом.
Тем же вечером флотоводец вызвал меня к себе.
Я не видел своего пленителя несколько недель и потому не сразу узнал Менетара.
Он сменил свою прежнюю, почти хайборийскую одежду на белые ниспадающие одеяния, начисто сбрил короткую, с проседью, бороду, и коротко остриг недавно буйно вившиеся волосы. Словом, передо мной стоял знатный стигиец, какими они обычно предстают в торжественной обстановке, а не тот моряк, которого я знал. Вместо меча, которым он сражался во время попытки лигурийцев взять на абордаж его флагман, Менетар был вооружен гротескным серповидным клинком, который, конечно, мог нанести смертельную рану, но будучи слишком обильно изукрашенным и вычурным, скорее служил символом статуса. Очередная тысячелетняя традиция, которую стигийцы так усердно тянут с собой в будущее.
Мы церемонно приветствовали друг друга.
- Мне доложили о ваших сегодняшних подвигах, сир. – сказал Менетар на том идеальном, книжном аквилонском языке, на котором не говорит ни один аквилонец, даже при дворе императора. Потому, что, только овладевая чужой речью можно добиться столь безупречного, несколько брезгливого произношения.
- Подвигов не было, лорд-адмирал. – по возможности скромно ответствовал я. - Я даже ни с кем не скрестил меч.
- Тем не менее, вы спасли жизнь верного Джумы.
- Джумы? Его так зовут? – уточнил я.
- Конечно же, его зовут Джума, как и половину всех остальных кушитов на свете. Да, деяние, за которое вам не поставят триумфальную стелу, но все же достойное похвалы. Мои люди и прежде уважительно относились к вам. Примите мою благодарность. Жизнь Джумы, как и все наши жизни, принадлежат трону, и просто расточительно терять их в подобных нелепых схватках.
Я видел, что, несмотря на свойственную ему выдержку, Менетар не может вполне совладать с собой. У него было тяжело на душе. Не то, чтобы он искал, кому исповедаться, но очевидно, хранить в себе тяжелые мысли флотоводец больше не хотел. Я, чужестранец, не владеющий стигийским языком, к тому же пленник в его собственном дворце, показался Менетару подходящим собеседником.
- Думаю, сир, вы знаете, что происходит в Стигии?
- Честно сказать, очень немногое. О стычках между отрядами, которые служат различным храмам и сановникам, мне уже рассказали.
- И вы, несомненно, знаете, почему эти… эти как вы выразились, «стычки», столь участились и стали более жестокими?
- Смею предположить, лорд-адмирал, дело в том, что сейчас в Стигии нет короля. Хотя город выглядит мирным, я бы сказал, что над страной висит угроза смуты.
- О, вы несомненно многое знаете о смутах, сир. – тон Менетара стал желчным. – А впрочем. – продолжил он. – Вы правы. Страна на самом деле стоит на пороге смуты. И я принадлежу к людям, которые намерены ее не допустить. Не буду пытаться в кратком разговоре посвятить вас во все тайны стигийской политики. Но все же скажу, нарастающее противостояние обещает быть и политическим, и религиозным. По одну сторону собираются те, кто верны Великому Змею и старым традициям. По другую те, кто больше почитает Шакала, и тесно связаны с новой знатью, в том числе чужеземной по крови. Но это такое описание, которое больше запутывает, чем поясняет. В стране немного более истовых сынов Змея, чем я. Не говоря уж о том, что я знаю имена своих предков в сорока поколениях, и клянусь, все они были стигийцами! И почему-то я считаюсь главой партии, что стоит за реформы и ищет опору в приморских городах. А тот, кого молва считает моим главным соперником и главой ревнителей старины – проклятый полукровка, чужак, бастард. Вы следите за моей мыслью, сир? Вам все понятно?
- Да, вполне.
- И что вы об этом думаете?
- Честно сказать, лорд-адмирал. – ответил я, понимая, что рискую навлечь на себя гнев могущественного человека, во власти которого находился я сам и меньше четырех сотен моих подданных. – Меня больше волнует моя собственная судьба и судьба моих людей.
Но Менетар не выказал гнева.
- Ваша смелость достойна уважения, ваше величество.
Впервые со времен отбытия из Кардавы он обратился ко мне согласно моему титулу. Формально я все еще был королем Зингары, а родословная позволяла мне претендовать на все короны Запада Хайбории. Менетар тоже принадлежал к древней знати, и, несомненно, был одним из самых могущественных людей Стигии. Но все же, его ранг скорее соотносился с титулом герцога. Однако, я был его пленником. Ни разу он не оскорбил меня, но в королевском достоинстве мне как будто отказывал, обходясь безликим «сир».
Прежде чем я успел что-то сказать, адмирал усмехнулся. Это было необычное проявление эмоций, не свойственных стигийцам, которые склонны при любом случае прибегать к ритуальным формам поведения, а лучшим выражением лица считают каменно-неподвижное.
- Мне кажется, вы хотите спросить меня о своем статусе в Стигии и моем доме?
- Вы очень проницательны лорд-адмирал.
- Я помню о вашем титуле и считаю, что корона Зингары должна принадлежать вам, ваше величество. Но я так же помню, что вы присягнули мне. Не мне лично, а Стигии, которую я представлял. Вы признали себя почтительным сыном короля Стигии. Это ответ на ваш незаданный вопрос, сир. Вы не вполне пленник, но и не почетный гость. Вы вассал Стигии, на которого распространяются все права и обязанности вассального правителя.
- И смею спросить, каковы же они?
- Весьма обширны. Но первая обязанность – сражаться в войнах, которые ведет Стигия.
Я тут же понял, к чему идет разговор. Видимо Менатар, чей флот был сильно потрепан, а отряды Морских Змеев обескровлены потерями, теперь уже не ощущал себя самым могущественным военачальником в Стигии. Четыре сотни моих зингарцев, возможно и казались силой незначительной. Но сейчас, в обстановке интриг и заговоров каждый меч был на счету.
В первые дни по прибытии в Стигию Менетар разместил пленных в казармах, где они получали обычный для солдат паек. Правда, мои люди оставались безоружными. Но участь их была много благополучнее чем та, которую я нарисовал в своем воображении. Я несколько раз навещал своих людей, чтобы убедиться, что котлы их полны каши, а лежаки в казармах не жестче, чем любые другие солдатские лежаки в любых других казармах. Нескольких офицеров держали в другом крыле дворца лорда-адмирала. Мне строго было запрещено искать встречи с ними. Видимо, адмирал опасался, что воссоединившись с верными зингарцами, я могу решиться на побег или бунт.
Наверняка, все эти мысли легко было прочесть на моем лице.
- Вы все верно поняли, ваше величество. Я дам вашим людям оружие, доспехи и верну вам командование над ними. Нескольких дней хватит, чтобы счистить ржавчину с людей, которые слишком долго страдали от безделья и тяжелых мыслей. Конечно, я приставлю к вам несколько своих офицеров, знающих аквилонский. Думаю, им полезно будет посмотреть за тем, как воины короля Зингары проводят свои экзерции.
«И следить за мной» - подумал я, но промолчал.
- Что вы думаете об этом предложении, ваше величество? – спросил Менетар, напирая на мой титул.
- Думаю, что принять его будет большой честью.
Мы не стали устраивать церемоний, обошлись простым рукопожатием, скрепляя наш новый договор.
Немного помолчав, Менетар спросил.
- Вы хотите больше узнать о Стигии, ваше величество?
- Конечно, лорд-адмирал.
- Завтра ночью в крупнейшем из театров нашего города будет идти пьеса, посмотрев которую, вы много лучше поймете Стигию.
- Проклятье! – вырвалось у меня совсем не церемонное выражение. – у вас в Кеми есть театры?!
- Да есть, и были уже в те дни, когда на месте ваших городов бродили стаи лесных кабанов, на которых ваши предки охотились с кремневыми копьями! – повысил голос Менетар, но настоящего гнева в его тоне не ощущалось, мое невежество его скорее развлекло.
- О, никогда не сомневался в древности вашей страны, но театр? Почему я никогда не слышал о нем?
- Наши обычаи отличны от ваших, ваше величество. Для нас театральные представления не то, что простые развлечения. Это скорее мистерии. Они священны.
Последнее слово адмирал произнес с возвышенным тоном.
Я решил, что меня зовут посмотреть не комедию с музыкальными номерами, а некую патетическую трагедию о легендарных героях древности, и присущих им доблестях. Что же, я хотя и предпочитал легкие жанры, (и даже сам написал пару пьес из придворной жизни), считал себя способным оценить и трагедию.
В самом деле, я столь мало знал о Стигии о ее обычаях, что принял приглашение в театр с искренним воодушевлением, даже не представляя, что меня ждет и какими испытаниям подвергнутся мои дух и разум.
На том мы расстались с обычной для нас обоих церемонной вежливостью. Единственное, что меня смущало, так это полнейшее незнание стигийского. Но я убедил себя, что представление будет состоять из таких мизансцен, что знания языка для понимания происходящего не нужно. Лорд Менетар упомянул священный, мистериальный характер предстоящего зрелища. Значит костюмов, музыки и заученных движений будет больше, чем слов – решил я. Мое образование, хоть и было в известной степени поверхностным, все ж отличалось некоей широтой, и потому я имел представление о традиционном искусстве Востока, пусть и весьма смутное.
Когда кушит Джума явился, чтобы отвести меня в покои Менетара, я заинтригованный предстоящим представлением, только усилием воли сохранял подобающую моему положению бесстрастную величавость в движениях. Конечно, в силу молодости мне не всегда удавалось играть эту роль, но стигийское окружение способствовало освоению сего полезного для короля навыка.
Когда мы с лордом-адмиралом уселись в предназначенный для нас паланкин, Менетар обратился ко мне с краткой, но весомой речью. Он еще раз напомнил о разнице обычаев между нашими народами. И призвал меня в любой ситуации, чтобы я ни видел, и чтобы ни ощутил, сохранять тишину и невозмутимость.
- Если вы вскочите на ноги и закричите, или попытаетесь, например, убежать прочь, я не дам и медяка за сохранность вашей головы. Все мое влияние не поможет сохранить жизнь человеку, который оскорбит Великого Змея на посвященном ему празднестве! Более того, это и на меня уронит тень, и мою жизнь может поставить под угрозу. Чужестранцы почти никогда не были свидетелями этого действа, но для вас позволено сделать исключение. Я доверяю вашему здравомыслию и верю в крепость вашего слова. Вы клянетесь ни в коем случае не нарушать порядок?
Я вынужден был поклясться.
- Лорд-адмирал, вчера вы упомянули театр. Но не выходит ли так, что вы хотите отвести меня не на представление, а на богослужение? – спросил я, начиная понимать, во что впутался.
- То, что вы увидите, не будет богослужением в истинном смысле слова. На богослужение не будет допущен ни один человек, не являющийся верным сыном Великого Змея. Но, как я уже говорил, представление носит характер мистерии. И во имя Змееглавого, смотрите внимательно. Думаю, что вы уловите нить повествования и даже мораль.
- Я не знаю стигийского, лорд-адмирал.
- Это не должно быть проблемой.
Еще более заинтригованный, но теперь еще и напуганный, я молчал всю дорогу до театра.
За стенками из белого шелка уже воцарилась темная южная ночь. На какой-то миг я усомнился, что смогу хоть что-то разглядеть на сцене. Но когда мы заняли положенные Менетару места, я понял свою ошибку.
Теперь я поведаю о том, что представлял стигийский театр.
Это, вопреки моим ожиданиям, оказалась не арена, равно годная для скачек и для представлений, а именно помещение, сооруженное для представления пьес. То был театр под открытым небом. Очевидно, дождливой зимой стигийцы просто не посещали такие заведения.
Театр был возведен в горной расщелине, образованной двумя скалами. Наверное, когда-то здесь добывали камень, и со свойственной стигийцами расчетливостью время и силы использовали так, чтобы ни один удар молота не пропал даром. Вырубленный камень отправился на постройки дворцов, а каменоломню оборудовали под арену.
Имея форму полукружия, трибуны поднимались вверх добрую сотню футов, теряясь в ночном полумраке. Там и здесь горели факелы и масляные светильники. В удивительной тишине зрители занимали свои места на каменных скамьях. Конечно, какие-то разговоры велись, но это ничем не походило на возбужденный гул, который издавала толпа на представлениях в Кардаве и Тарантии. Насколько я мог понять, все гости принадлежали к стигийской знати. Я уже научился отличать одеяния жрецов от одежд светских аристократов, но был далек от понимания тонкостей. Что младший жрец храма из пустыни, что глава храмового воинства из дельты Стикса были для меня на одно лицо, хоть я и понимал, что это священнослужители.
К Менетару приблизился грузный пожилой мужчина, с которым они обменялись неожиданно теплым, а вовсе не церемонным рукопожатием, причем адмирал даже хлопнул человека по плечу, что и вообще необычно для знатных стигийцев, а для сдержанного адмирала казалось верхом вольности.
Я счел за благо поклониться незнакомцу.
Хотя, повторюсь, стигийского я в те дни не знал, но на те же дни приходились мои первые попытки учить этот сложный язык. И одним из первых слов, которое я выписал на пергамент, было слово «отец». Мне показалось, или оно, в самом деле, прозвучало в речи, с которой незнакомец обратился к адмиралу? Должно быть, решил я, слово это созвучно слову «господин», ведь мужчины смотрелись ровесниками, причем Менетар с его военной выправкой был вдвое крепче своего собеседника.
Когда после непродолжительной беседы, собеседник адмирала, судя по одеяниям – жрец, удалился, Менетар повернулся ко мне и счел нужным пояснить.
- Немер. Мой младший сын, последний из живущих.
Я, очевидно, не мог скрыть своего изумления.
- Я старше, чем кажусь. – только и сказал Менетар, как будто это что-то объясняло, а не запутывало еще больше.
Нам с адмиралом и его небольшой свитой полагались скамьи прямо напротив сцены, дававшие наилучший обзор.
Внизу располагалось углубление, в котором видно было с две дюжины музыкантов, а за их спинами примерно на пять-шесть футов возвышалась сцена, размеры которой удивили меня. Позади сцены чернело здание, из которого, по всей видимости, должны были появляться актеры. Передняя стена его, как и в Хайборийских театрах, служила задником сцены. Когда мы занимали свои места, заканчивались последние приготовления. В полутьме виделись громады декораций, настоящего облика которых я пока не мог разобрать.
Ночь была лунной, но я все же сомневался в том, что хорошо разберу творящееся на сцене. Однако, стигийская изобретательность опять пришла на выручку.
Когда раздался особенно громкий удар в гонг, возвещавший начало представления, работники сцены стащили полотнища с огромных зеркал, которые тут же кратно усилили свет стоящих перед ними факелов. Сцена из темного пятна обратилась в круг света среди тьмы. Наверное, было в этом что-то символическое. Одновременно на трибунах раздавалось шипение факелов, которые ловко гасили с помощью заранее принесенных с собой жестяных колпаков.
Я внимательно вглядывался в сцену.
Там, с присущим стигийцам мастерством, были возведены горы и леса. Если аргосцы нарисовали бы пейзаж на ткани занавеса, а зингарцы и вовсе расставили бы сцене таблички с крайне скудным, условным изображением горы или дерева, стигийцы совершили небольшое чудо. Они принесли самые настоящие песок и камни, и сложили небольшие, примерно шести футов, горные хребты, которые своими очертаниями и пропорциями в точности напоминали настоящие.
Более того, они принесли молодые деревца, которые успешно изображали могучие чащобы.
Музыканты играли мелодию, которую я назвал бы «пасторальной».
Но самое восхитительное – по выложенному камнем желобу, берега которого покрывали заросли травы и камыша, вдруг с журчанием устремилась вода. Сначала я изумился, ведь вода должна была политься в яму, где сидели музыканты, и очень скоро заставить их покинуть свои места. Но вместо этого, низвергнувшись подобием водопада с края сцены, вода уходила куда-то дальше. Судя по всему, под сценой стояли насосы, которые снова и снова отправляли воду по желобу.
Когда мне казалось, что пределы мастерства в обустройстве сцены достигнуты, над искусственным пейзажем прокатилось по небу сияющее солнце – шар огня, который поднялся по дуге, изображающей небосвод.
Однако, что-то случилось с Солнцем, оно, как будто, зависло в своем вечном полудне. Одновременно течение рукотворной реки начало слабеть и чуть было не сошло на нет.
Сначала я даже подумал, что это ошибка рабочих сцены, но потом догадался, что это часть пьесы, по всей видимости, означающая великую засуху.
Невидимый хор тянул тоскливую, унылую песнь, похожую на поминальный плач.
Потом раздался гром, и сверкнула молния. В этот раз я не различил никаких признаков того, что это достижение рук мастеров, видимо, имела место «истинная магия», которой стигийцы владеют лучше, чем все остальные народы вместе взятые.
Рукотворное Солнце погасло, погасли частью и факелы, а когда они вспыхнули снова, среди сцены стоял, попирая ногами берега миниатюрного Стикса, гигант с головой змеи. Когда он повернулся, я не смог различить ни малейших признаков того, как закреплена маска на его голове.
В нем было не меньше семи футов роста, и я никогда не видел человека столь могучего сложения.
Мне уже было понятно, что я вижу перед собой. Это была Стигия. Страна Великой Реки.
Мистерия повествовала о сотворении Стигии, а быть может, и всего мира.
Тут от сценических чудес меня отвлекла музыка.
Еще несколько раз пробил гонг, но это был уже не сигнал, а вступительная часть к гимну. Музыканты, почти невидимые в своей яме, повели тихую, загадочную мелодию на струнных инструментах, над которыми словно парил голос одинокой флейты. Музыка была изумительная.
Но вот она стихла, и раздался голос рассказчика.
Не знаю, каким устройством он пользовался, но голос звучал так, словно его источник находился повсюду. Голос был чрезвычайно благозвучен, а меж тем нельзя было даже определить пол говорившего. Я уловил в потоке речи имена стигийских богов. Несколько раз прозвучало имя «Сетех».
Под нежную мелодию флейты и продолжающийся певучий рассказ, гигант принял несколько торжественно-изящных поз, каждая из которых, должно быть, имела символическое значение.
Тут крошечный Стикс, на берега которого опирался Сет, снова сделался полноводным.
Гигант с головой змея поднял оружие в жесте, означающем триумф, по рядам зрителей, до того сидевших в благоговейной тишине, прокатился гул. Люди с молитвенным исступлением шептали одну единственную фразу.
Менетар, воспользовавшись тем, что тишина нарушена, перевел мне
- «Сетех Шариа» - «Сет торжествует».
Что ж, не надо было знать стигийского, чтобы понять – Сет вернул Стигии воду, наполнил пересохший Стикс. Я где-то читал, что божества, имеющие змееподобный облик, часто связаны с водными стихиями.
Грянул гонг и на сцене, где только что величаво и неподвижно стоял змееглавый великан, возникло несколько фигур. У них были головы других, уже частично знакомых мне богов Стигии. Лев, Шакал, Крокодил, Бегемот и Сокол.
Бой гонга невероятно ускорился, звучание остального оркестра переросло в атональные визги, всхлипы и истерические рыдания. Теперь это была не величественная гимноподобная мелодия, но некая адская какофония.
Тут прочие боги набросились на Сета.
И я слишком поздно понял, что мечи, секиры и копья в их руках вовсе не являются театральным реквизитом.
По тому, как степенно, поистине ТЕАТРАЛЬНО приближались враги Сета, как они замирали в патетичных позах, нельзя было предположить, что вместо боевого танца зрителям предложат кровавую рубку.
Вот серповидный меч Сета раз, и второй сошелся с клинком его первого соперника – Крокодила, причем каждый раз бойцы на миг замирали, давая публике рассмотреть себя получше. А потом Сет одним могучим ударом отрубил Крокодилу вооруженную руку!
Я вздрогнул от изумления.
Самое странное было то, что исполнитель роли Крокодила не взревел от боли, и не повалился оземь. Он замер, опять же в позе слишком броской, чтобы не быть отрепетированной, стоя над своей отсеченной рукой, и воздевая к искусственному Солнцу оставшуюся.
Конечно, после всех битв, в которых я участвовал и какие видел, меня нельзя было поразить видом увечий и крови. Но все же то, что происходило на сцене, было ни на что не похоже.
Это был не бой в истинном смысле слова. Любой, кто бился хоть раз, знает, сколь груба, некрасива и жестока схватка, в которой нет места ни красивым финтам, ни изысканным позициям. Даже дуэль двух людей благородного сословия, все равно не похожа на изящный танец. (Хотя, конечно, в отсутствие доспехов и необходимости опасаться, что сзади подкрадется обозный мужик, и перережет тебе сухожилья под коленом пикой, сделанной из сломанной косы, иной дуэлянт позволяет красивые жесты.)
Но исполнители роли Сета и прочих богов не сражались, и не имитировали сражение. Это был не бой, но это не было танцем. Я, наконец, нашел нужное слово. Ритуал! Это был ритуал.
Не знаю, каким способом организаторы представления добились такого равнодушия к боли и смерти у своих актеров, но получая страшные раны, они не корчились, не кричали, а оставались стоять или сидеть. Если даже и падали, то делали это изящно.
Я понял, что Сет поражает своих врагов так, как об этом повествуют мифы. Отрубленная лапа Крокодила. Вспоротая шея Льва. Перебитое бедро Бегемота. Раненый в пах Шакал.
Каждый раз, когда противник оказывался повержен, стигийцы скорее шептали, чем кричали «Сетех Шариа!», растягивая последнее «а» в подражание змеиному шипению.
Остался только Сокол.
Поединок Змея и Сокола был самым жестоким и долгим, и меньше всего напоминал постановку. Хотя он сопровождался музыкой и голосом рассказчика, лязг клинка о клинок звучал слишком похоже на музыку настоящей битвы. Я заподозрил, что в этом бою все решит воинское мастерство исполнителей роли, а исход боя послужит неким предзнаменованием. Я не мог спросить об этом Менетара, который выглядел таким же завороженным, как и все остальные зрители.
Но вот Великий Змей сумел нанести Соколу тяжелый удар, оглушивший его. Затем он зацепил серповидным мечом шею противника и притянул его к себе.
До этого момента я мог стараться обмануть себя, будто змеиная голова Сета – искусно изготовленная маска. Но сейчас змеиная пасть чудовища раскрылась, обнажая ряды острых как кинжалы зубов, которых, разумеется, не имела ни одна змея нашего мира. И я понял, что исполнитель роли Сета принадлежит к древней, считавшейся погибшей расе змеелюдей. Но кем же были прочие актеры? – спросил себя я, не уверенный, что хочу знать ответ на этот вопрос.
Пасть распахнулась, Сет в одно движение откусил голову Соколу и тут же выплюнул ее куда-то в пустыню.
Обезглавленное тело упало в русло рукотворной реки.
Чудовищное порождение древней земли, змеечеловек, изображающий Змеиного Бога, воздел руки к ночному небу.
- Сетех Шариааа! – взревели стигийцы.
На сцене Сет преклонил колени.
Погасли факелы.
Мне нужно было время, чтобы прийти в себя. По счастью, какими бы изуверами ни были стигийцы, каким бы монстрам из Бездны они ни поклонялись, они были, парадоксальным образом, достаточно культурными, чтобы делить свои кровожадные мистерии на акты, точно так же как и любом другом театре.
Меня трясло. Разумеется, не от лицезрения пролитой крови. Но само осознание того, что в нескольких десятках шагов от меня находится самый настоящий Сын Сета, вызвало дурноту, много более сильную, чем обычный страх.
Вот сцена снова осветилась огнями. Сета на ней не было видно. Зато появилась красивая женщина, единственным одеянием которой была корона на голове. Правда, что-то в пропорциях тела указывало на то, что роста в ней никак не меньше, чем в змеелюде, олицетворявшем Сета.
Мелодия стала совсем уж тоскливой, а хор превратился в сплошной плач.
Двигаясь в той же пластике ритуального танца, обнаженная красавица переходила от одного поверженного зверобога к другому.
К тому времени все они уже лежали ничком, пусть и сохраняя торжественные позы.
Перед каждым она становилась на колени и предавалась рыданиям, медленно и в ритме музыке, то падая на грудь кому-то из мертвецов, то воздевая руки к небу, то раздирая себе в кровь лицо и терзая и волосы.
И опять же, движения ее были танцевальными, а кровь настоящей.
Но то, что случилось потом, чуть не заставило меня забыть предупреждения Менетара.
Оплакав каждого мертвеца, красавица вдруг вооружилась топором одного из них и принялась рубить и так истекающие кровью тела. Не стесняюсь сказать, что несколько раз я отводил глаза от сцены, слишком уж неприглядно было творящееся. По всей видимости, новая героиня пьесы собирала из тех убитых некоего кадавра. Зачем ей это было нужно, я отказывался даже думать.
А потом она склонилась над телом Крокодила, к которому прирастила голову Сокола, ноги Бегемота, в грудь которому поместила сердце Льва и, как я думаю, печень Шакала. Она поцеловала урода в его птичью голову, и тут по груде мяса прошла чудовищная, непристойная судорога, которая на миг как будто исказила не только очертания трупов, но весь воздух вокруг.
Напомню вам, дорогие читатели, что происходящее сопровождалась музыкой, которая оставалась воистину прекрасной, а в момент, когда останки закорчились, достигла торжественной кульминации.
Это сочетание кровавой бойни, магических ритуалов и пластического театра завораживало, но и вызывало отвращение. На миг я побоялся, что сейчас все-таки устремлюсь с криками к выходу.
Однако, вдохнуть жизнь в кадавра показалось мало.
Я просто глазам своим не верил, когда увидел, что красавица принялась ласкать мужской орган обретшего новую жизнь монстра. Причем, простите подробности, делала она это не только руками, но и ртом.
Но более того, плоть, еще недавно бывшая мертвой, откликнулась на ее ласки, и восстала!!!
Красавица опустилась на возбужденный орган, и принялась двигаться, время от времени замирая, наверное, чтобы мы могли получше ее рассмотреть.
Потом искусственное солнце закатилось за горизонт, факела тоже погасли, и тьма милосердно избавила меня от дальнего действа.
Когда сцену снова осветили, произошло то, что я совсем уже отказывался понимать. Красавица, что недавно совокуплялась с кадавром, стояла теперь посреди сцены, так же поставив свои ноги на берега Стикса. Только теперь она была на сносях. Единственным разумным объяснением было бы участие в постановке сестер-близнецов, но это был стигийский ритуал и разумные доводы находились где-то в другой вселенной.
Кадавр стоял чуть дальше, там, где были возведены искусственные горы.
Потом, когда женщину скрутили родильные муки, монстр вдруг начал рассыпаться на глазах, раны открылись и плоть расползлась. Великан рухнул, а части его тела покатились в разные стороны.
Здесь я избавлю вас от подробностей. Просто потому, что мне стоило большого труда не лишиться сознания и не расстаться с содержимым желудка. По всей видимости, даже для большинства стигийцев творившееся на сцене было немалым потрясением. Наверняка они часто устраивали представления-жертвоприношения, но рождение Рогатого Бога из чрева совокупившейся с кадавром женщины было зрелищем непривычным.
А потом снова была музыкальная пауза, хор и речь рассказчика…
Меня охватило странное, истерическое веселье. Наверняка, выглядел я готовым или убежать или устроить скандал. Менетар прошипел мне «держите себя в руках, сир». И этот «сир» который на книжном аквилонском прозвучал среди стигийской религиозной мистерии, чуть не стал последней каплей.
Но остатками воли я сумел подавить рвущийся из груди безумный смех.
Следующее действо было битвой вернувшегося на сцену Сета с Рогатым Богом.
Сие существо не походило ни на что виденное мной прежде. Я никогда не читал и не слышал о боге или демоне, который походил бы на тварь, которая сражалась с Сетом. Я говорю – Рогатый Бог, и рога у него были. Но не вообразите себе существо схожее с божественными быками, или быкоподобными людьми, которых почитают многие народы, под разными именами. Это была какая-то уродливая, аморфная масса, которую я бы даже червем не назвал. Но у него было подобие головы, и эту голову венчали рога. Это все, что я могу сказать. Потому что при попытке описать Рогатого подробнее я ощущаю странную дрожь во всем теле, сознание мое мутится, как от лишнего кубка вина, а сердце начинает рваться из груди. Что-то было невозможное, мерзкое в самой природе этого существа, и это не сводилось к его внешнему уродству.
Грешно сказать, но я изо всех сил начал желать победы змеелюду, который хоть и был чудовищем, но все же чудовищем реальным, умопостижимым.
В этой схватке не было уже ничего от чинных, ритуальных поединков. Соперники рвали друг друга с яростью и обреченностью, которую не часто встретишь на поле боя. Серповидный меч Сета вздымался и опускался, вздымался и опускался, покрытый пенящейся кровью. И хотя вокруг была темная стигийская ночь, я готов поклясться чем угодно, что кровь эта не была ни красной, ни какого-то другого, известного человеку цвета. Монстр сражался, выбрасывая из своего аморфного туловища одно щупальце за другим, стараясь втащить змеелюда в подобную пещере пасть.
Но вот Сету удалось срубить сначала один, а потом и второй рог твари.
Должно быть, в них была заключена жизненная сила чудовища, потому что очень скоро оно перестало сражаться, а принялось корчиться под ударами Сета.
Израненный Сет принял из рук обнаженной матери монстра копье и пронзил Рогатого насквозь.
Видимо, сила твари была все же конечна, хотя, возможно копье было отравлено, или заговорено.
Сет поднял копье к небу, снова возвращаясь к отрепетированным движениям.
- Сетех Шариа!!! – грянули тысячи голосов. И боюсь, в этот раз среди них прозвучал и мой голос.
Следующее действие было почти идиллическим. Красавица появилась в сопровождении еще двух, и они принялись врачевать раны змеелюда, вручили ему царские регалии, а после все по очереди возлегли с ним.
При всей чудовищности происходившего на сцене, можно было распознать сюжет о древней войне богов.
Наконец, представление завершилось тем, что Сет воссел на трон, изготовленный из частей тел убитых им божеств, но они вскоре снова явились во плоти, чтобы поклониться ему и принести дары. Что ж, наверное, для божеств нет ничего невозможного в том, чтобы вернуться после смерти. Теперь боги признали своего победителя царем богов – так я истолковал увиденное.
Кроме поверженных богов на сцену вышли и все три супруги Сета, и какие-то новые персонажи, не то младшие божества, не то простые смертные.
Если бы не жестокость творящегося, то представление стало попросту скучным, каждый участник долго и тщательно принимал все положенные позы повиновения и почтения, вручал свой дар и падал ниц, потом вставал и все повторялось. Да, изящества стигийским танцорам было не занимать, и музыка по-прежнему была красивая. Но, разумеется, я только теперь пишу об этом таким легким слогом. В тот же момент я продолжал изнывать от страха и отвращения.
Змеелюд на моих глазах проглотил рыбу, ягненка, голубя и … младенца. Это был ребенок черной расы, плакавший до того мгновения, пока зубы Сета не вспороли его горло. Дары вовсе не обязательно были кровавыми, кто-то дарил золото или драгоценные камни. Наверняка, само золото и камни Сету были не нужны, но в них заключалась магическая сила.
Закончилось все общей молитвой, в которой я участия, конечно, не принимал.
Можно было желать победы змеечеловеку, когда сражался с чудовищем столь омерзительным, что при виде его мутился разум. Но смотреть, как он рвет зубами человеческих младенцев, было невыносимо.
Закончилось все, когда погас свет.
Разумеется, ничего подобного выходу к публике актеров и автора не было предусмотрено.
Я пребывал в полнейшем смятении чувств.
В гробовой тишине зрители стали расходится. Конечно, выглядели они не как театральная публика, а как люди, побывавшие на богослужении, которое к тому же сопровождалось жертвоприношением и чудесами.
Глядя на этих людей, я не мог поверить, что видел их за повседневными делами. Они даже внешне будто изменились. Интересно, подумал я, а много ли не-стигийцев видели эту мистерию, или другие, ей подобные? В том, что я читал о вере стигийцев, никогда не говорилось о войне богов, и о том Сет сразил некогда чудовище, порожденное из тел его мертвых врагов.
На обратном пути в паланкине, с Менетара как будто сошло молитвенное воодушевление. Он вновь принял известную мне роль жесткого и решительного, но чуть ироничного и склонного в мелочах нарушать ритуалы, полководца.
- И как вам представление, ваше величество? – спросил он. И хотя Менетар вовсе не усмехался, в голосе его была едва уловимая тень насмешки.
- Впечатляет. – ответил я, тоже изо всех сил стараясь придерживаться обычной манеры общения, вежливой, но все же содержащей в себе крошечную толику вызова.
- Думаю, вы многое поняли о Стигии, нашей вере и культуре.
И тут я не выдержал.
- И что я должен был понять, лорд-адмирал? Что вы народ древний и мудрый я понял давно. Что стигийцы люди чести, люди слова, что они искушены в науках, искусствах и ремеслах, я тоже знал и раньше! Но я как раньше, так и теперь не понимаю, почему люди таких достоинство поклоняются ужасным чудовищам и кормят их человеческой кровью и мясом из века век!
- Вы плохо смотрели. – процедил Менетар. – Следите за своими словами, сир. – «сир» прошипело по-змеиному. - Вы оскорбляете бога, что покровительствует Великой Стигии от сотворения мира. -Чувствовалось, что сдержанность дорого ему дается. Он мог в любой момент обречь меня на мучительную смерть или участь хуже смерти. Но я уже не мог остановиться. Я и сейчас хочу думать, что он пощадил меня из уважения к моей безумной отваге.
- А меня оскорбляет, что люди поклоняются змею, пожирающему их детей! Да лорд-адмирал, если бы я считал стигийцев чудовищами, выродками, народом злодеев, вроде племен горных карликов, я не был бы так потрясен! Но когда люди, умеющие ходить по океану звездными дорогами, возводить здания, которые стоят тысячелетия, и поддерживать чистой воду в городских фонтанах, устраивают подобные представления, я этого не понимаю! Объясните мне, как вы, такие древние, мудрые и уточненные, остаетесь такими изуверами!
Менетар закусил губу. Когда он заговорил, в голосе его почти не было гнева.
- Вы смотрели, ваше величество. Но вы не все поняли.
- Чего же я не понял? Что Сет некогда спас Стигию от засухи, наполнив водой Стикс? Что потом он спас мир чудовища? Потом он стал царем богов и, теперь ему в благодарность за подвиги ему приносят человеческие жертвы? О, чтобы понять этот сюжет знание стигийского, в самом деле, не нужно!
Я почти кричал.
- Вы верно уловили, как вы выразились «сюжет». Но ваше величество, я же говорил вам, что это не спектакль в обычном смысле слова. Неужели вы думаете, что когда-то, на заре времен Великий Змей дал Стигии воду, а потом убил Порожденного? Неужели не поняли, что это происходило тысячи лет назад, и происходит по сей день? Боги повинуются другим законам, ваше величество, это даже вы с вашим невежеством могли бы понять. Для них нет начала и конца, они сами конец и начало. Сет не «где-то», и «когда-то» сразил Порожденного. Он сражается с ним каждый день!
Я был потрясен.
- Вы в это верите? Ваш народ в это верит?
- Мы это знаем. – ответил Менетар, давая понять, что разговор закончен.
Уснуть той ночью мне позволил только кувшин самого крепкого вина. Избавлю вас подробного описания ужаса, который меня терзал. Будучи перенесенными на бумагу, такие описания неминуемо кажутся вычурными и преувеличенными. Но скажу одно – мое душевное и даже телесное здоровье пострадали. На несколько дней я слег в лихорадке, и на одре болезни меня мучили кошмары, слишком отвратительные, чтобы даже пытаться их описать. Хотя, чаще всего я видел Порожденного.
Конечно, самолюбие заставляло меня думать, что болезнь вызвана гнилостными испарениями Стикса или недостаточно чистой водой, или иными разумными причинами. А уже лихорадка порождает кошмары. Но в душе я никогда в это верил, ибо знал правду. Я заболел от потрясения.
Всегда считал, что такое случается только с прекрасными девами в рыцарских романах, но это случилось со мной.
Однако, тело мое было крепким, как только бывает в двадцать три года, а характер всегда отличался живостью. Дней через десять я почти преодолел болезнь, и похудевший и побледневший, но живой, вновь предстал перед Менетаром.
Давая понять, что отношение ко мне становится все менее формальным, сегодня лорд-адмирал встретился со мной не в официальной обстановке дворца, а на конюшне, где он наблюдал за тем, как гоняли по кругу лошадей. В то время стигийцы уже начали использовать сильных и быстроногих гирканских коней, которые много превосходили прежде бывшие у них в употреблении породы.
- Ваше величество, рад вашему выздоровлению. – приветствовал меня адмирал. – Рад, что вы снова полны сил.
Не то, чтобы я чувствовал себя полным сил, но счел за благо согласиться.
- Что вы скажете об этих лошадях?
Разговор был дружелюбным, но каким-то странным. За день до «похода в театр» который уложил меня в постель, Менетар напрямую предлагал мне принять участие в предстоящей стигийской смуте, а теперь интересовался моим мнением о лошадях. Лошадях, надо сказать, превосходных.
- Прекрасные лошади, лорд-адмирал.
- А вы – хороший наездник?
- Да, лорд-адмирал.
- Это хорошо. Потому что я наездник скверный. Надеюсь, смогу хотя бы не выпасть из седла и не разобью себе голову о камни. Это была бы нелепая смерть для моряка, вы не находите? Вы хорошо умеете стрелять из лука?
- Да, лорд-адмирал.
- Это хорошо, ведь я не попаду даже в слона с тридцати шагов. Копье метать умеете?
- Последний раз метнул лучше, чем два десятка других молодых рыцарей.
- Прекрасно! – Менетар улыбнулся открытой, искренней улыбкой. – Поедете со мной на охоту.
- На охоту?! – боюсь, мой вопрос звучал с нотками паники в голосе.
Трудно сказать, что меня так уж потрясло. Должно быть, после «театрального представления» я вообразил, что охотиться предстоит минимум на тварей, схожих с Порожденным.
- Да, ваше величество. Охота на львов старая стигийская традиция. Его величество, король Кхамаат, да продлится его правление, приглашает на большую охоту всю знать Кеми, меня, и вас, как своего вассала.
- Король Кхамаат? У вас новый король?
- Да. – отчеканил Менетар, сопровождая это одним из ритуально-возвышенных жестов. – Король Кхамаат Пятый, Возлюбленный Сын Змея, владыка всей Стигии.
Я едва успел напустить на себя подобающее выражение лица, как Менетара перекосило, будто он съел что-то нехорошее. Менетар плюнул под ноги и добавил.
- Чтоб он сдох от червивой болезни, проклятый выродок.
Видя мое выражение лица, флотоводец коротко хохотнул, и снова сделался торжественным и степенным.
- Надеюсь, охота понравится вам больше, чем театр. Львы – всего лишь львы.

[Зогар Саг]

Боди-хоррор в стиле фараонов!

[Михаэль фон Барток]

В идеале будет про каждую страну/регион и рассказы написать в разных поджанрах. Тут чистая героика sword&sorcery, тут баталистика в стиле Корнуэлла "для нас война суровая работа, а грязи одежда, стёрта позолота", тут хоррор, там что-то вроде детектива...
Но это уж совсем сложно в воплощении.

[Vart Raydorskiy]

Ого...а Зингарское восстание где читать?

[Зогар Саг]

Цитата: Автор: Vart Raydorskiy Ого...а Зингарское восстание где читать?

Здесь:
http://forum.cimmeria.ru/showthread.php?t=4060
6й пост и далее

[Vart Raydorskiy]

Может всё таки получится на бумагу?) Очень достойный и интересный проект, плюс иллюстрации огонь, это же целую эпоху вы придумали, да ещё и с хронологией. Тут столько можно новых персонажей ввести,аж закачаешься...целое возрождение Хайбории

[Зогар Саг]

Цитата: Автор: Vart Raydorskiy Может всё таки получится на бумагу?) Очень достойный и интересный проект, плюс иллюстрации огонь, это же целую эпоху вы придумали, да ещё и с хронологией. Тут столько можно новых персонажей ввести,аж закачаешься...целое возрождение Хайбории

Эх, да неужто мы против будем-то?) Кто угодно только не мы. Знать бы как начать. Ну и худлита пока маловато