"Гора Бен-Морг"

[Глумов]

Запел, запрокинув седую голову, асирскую боевую песню из тех, что заунывны, как митрианская проповедь, и нескончаемы, как осенний дождь. Асирского наречия Виллем не знал и о чем песня, разумеется, не понимал, однако слышалась в голосе старика та же странная смесь безнадежной тоски пополам с кровавым бешенством. Начал он совсем негромко, но постепенно повышал голос и спустя минуту уже ревел быком, и терпеть такое не стало никакой возможности.

Кто-то морщился, диковатого вида чернявая девица в мужском охотничьем платье с брезгливой гримасой зажала уши. Сидевшие одной компанией четверо гвардейских чинов (из коронного замка, судя по мундирам) перебросились парой коротких фраз, и один из них поднялся из-за стола:
- Эй, почтеннейший! Либо пой потише, либо ступай на двор! Клянусь Митрой, ты и мой жеребец поете одинаково, только у коня слух получше, а голос послабже!
Собутыльники гвардейца захохотали и засвистели, но старик не обратил на них ни малейшего внимания. Песня продолжала звучать, сотрясая стены. Тот, что встал из-за стола, нахмурился и шагнул к северянину.
- Отымей тебя Сет, старый ты глухарь! Я к тебе об...
В этот момент Виллем отчетливо понял - быть драке. А в следующий миг оно и подтвердилось.

Гвардеец угрожающе навис над сидящим асиром и протянул к нему руку. Может, он хотел схватить старика за грудки, а возможно, просто потормошить, обращая на себя внимание, однако ни того, ни другого ему сделать не дали. Движение северянина было быстрее змеиного броска: левая ладонь стиснула и выкрутила гвардейцу запястье, а правый кулак кувалдой обрушился на локоть, напрочь ломая сустав. Остальные трое гвардионцев повскакали с мест, и один тут же рухнул со стоном: пущенная стариком пивная кружка угодила ему в лоб, и красное пиво на столе смешалось с кровью. Лязгнули вынимаемые из ножен мечи, завизжали служанки, опрометью бросаясь на выход.
Северянин оборвал свою дикую песнь и широко улыбнулся. Улыбка отдавала безумием. Синие глаза на темном лице сияли, как два сапфира. Он поглядел на двоих гвардейцев, подступавших к нему с обнаженными клинками, встал во весь рост, пинком опрокинув стол, и в его руке бледной луной блеснул тяжелый двулезвийный топор. Тут уж повскакали все, и почти во всех руках засверкала боевая сталь. Вскочил из-за стола и Виллем. Правда, сверкать ему было нечем, так что он за неимением лучшего вооружился массивным дубовым табуретом.
На какое-то мгновение в зале сделалось совсем тихо, только стонал раненый да из общей залы доносился топот ног и тревожные голоса – там начиналась паника, кто-то звал стражу. Асир стоял неподвижно, огромный и опасный, как медведь-шатун, слегка ворочая косматой башкой, оглядывая своих противников, будто пытался запомнить каждого. Потом вдруг прыгнул вперед с утробным звериным рыком, и пошла кровавая кутерьма.

Один из двоих оставшихся на ногах гвардейцев успел уклониться. Второй не успел, попытался закрыться мечом, но топор северянина смахнул его тонкий клинок у самого эфеса, как коса срезает стебель одуванчика – а заодно наискось рассек ребра. Девица в охотничьем платье и смазливый оруженосец метнули ножи. Старик отразил один нож плоскостью топора, а от другого с невероятным проворством увернулся – широкий, как ложка, клинок до половины ушел в беленую стену за его спиной. Оставшийся гвардеец и дарфарский воин одновременно налетели на асира с мечами, и мгновение спустя первый с воем хватался за разрубленное бедро. Дарфарец оказался сильнее и проворнее, он обрушил на безумца град хлестких ударов, за которыми глаз Виллема не поспевал. Однако в скорости асир ничуть не уступал, а в силе значительно превосходил. В конце концов чудом избежавший смертоносного лезвия южанин отлетел к стене от мощного удара плечом, и седой берсерк развернулся лицом к новым противникам. Их еще оставалось четверо, не считая чернявой девицы в охотничьем костюме и Виллема с его никчемной табуреткой.

А между тем стоило принимать в расчет всех. Едва безумец вскинул свою жуткую секиру, чтобы отразить умелый выпад коренастого немедийского вояки с бляхой сотника на груди, девица вновь метнула нож. Жилистый длинноволосый парень, до начала заварушки сидевший с угрюмым видом в самом темном углу, резко взмахнул рукой, отправив в полет что-то маленькое, тускло блеснувшее и резко вжикнувшее в воздухе; ну и подмастерье, захваченный азартом чужой драки, швырнул в асира свое «оружие». Девица, правда, опять промахнулась, зато длинноволосый попал, а тяжелый табурет, пущенный рукой кузнеца, врезался берсерку в загривок. Северянин покачнулся, на миг его движения утратили точность – только на миг, но, учитывая количество направленных на него клинков, этого мига оказалось более чем достаточно.

«Провалиться мне на месте, - потрясенно подумал Виллем, когда умирающий гигант выронил топор и стал мучительно медленно, как подрубленное дерево, заваливаться навзничь, - ну и здоров был мужик! Между прочим, так и помер, улыбаясь...» И впрямь, блаженная улыбка застыла на губах старого асира. Могучее тело рухнуло на дощатый пол, оставшиеся открытыми глаза уставились в потолок, белоснежные одежды быстро становились алыми. Семеро невольных соучастников убийства сошлись над трупом, тяжело дыша и глядя на убитого кто равнодушно, кто испуганно, а иные – с брезгливым недоумением.
- Сдох-таки, - буркнул сотник, озираясь по сторонам в поисках какой-нибудь тряпки - протереть клинок. - Ну и медведь, разрази меня гром.
Чернявая девица шумно выдохнула и пошла выковыривать свой нож из стены.
Внезапно казавшееся безжизненным тело прошила резкая судорога, а узловатые пальцы сжались в кулаки. Семеро убийц вздрогнули от неожиданности. Дарфарец попятился. Виллем начал было творить Знак Митры, оберегающий от нечистой силы. Немедийский сотник со своим смазливым оруженосцем одинаковым движением занесли мечи, намереваясь пригвоздить беспокойного умруна к полу – но все замерли, услышав негромкий и словно бы бесцветный голос:

«Отныне вы - наследники божественного Дара. В сияющих льдах Эйглофиата, на священной горе, у Черного Камня Душ, ждет достойного сила Бога Могильных Курганов. Один из вас обретет ее, пройдя все испытания и застав свет утренней звезды, в первый день нового года, у алтаря Бога Воинов. Должен остаться только один – и пусть сталь разберется с любым, кто встанет на пути избранника...»

[Глумов]

Была в этом голосе некая трудноуловимая странность. Виллем эту странность осознал лишь к концу недлинной речи: не въяве звучал голос и не ушами воспринимался, а будто бы рождался прямо в голове. Покуда подмастерье в обалдении думал, как такое может быть, голос смолк, и тут же мертвое тело на полу обмякло - а спустя еще несколько ударов сердца в дверь на "чистую" (теперь уже вовсю грязную, под самый потолок умаруханную кровищей) половину "Червленого щита" уже ломилась с топотом и грохотом прорва народу. И кликнутая кем-то городская стража, поспевшая, как водится, аккурат к выносу тела, и пятерка здоровенных дуболомов с виноватыми рожами нерадивых телохранителей, и уж конечно, просто охочие до редкого зрелища зеваки. Последние, впрочем, при виде кровавых луж и распростертых тел как-то очень быстро сбледнули с лица и заспешили обратно. Из задних рядов их подпирали иные заинтересованные, и в дверях на несколько мгновений образовалась пробка - отчего у Виллема осталось еще время на вопрос:
- Эй! О чем это он болтал?! Что за могильный бог, какая еще священная гора?
- Бог - Кром, гора - Бен-Морг, это в Киммерии, - отсутствующим голосом выговорил красивый статный мужчина с бляхой Купеческой Гильдии на золотой цепочке. – Где-то далеко на Полуночи высится черная гора, последний приют павших в боях героев... Мать твою, парень, ты что, тоже это слышал?
Последние слова прозвучали резко, как пощечина.
- А я вот ничего не слышал, - с непривычным акцентом вдруг заявил темнокожий.
- С перепугу вам обоим показалось, - сказал недобро оруженосец, тоже успевший обагрить свой меч. Командир его только сплюнул, чернявая девица хмыкнула, а жилистый парень с длинными волосами... куда он делся? Только что был - и нет его, будто растворился в тенях. Видать, не с руки было длинноволосому общаться с городской стражей.
Потом пошла положенная канитель. Стражники все же прорвались в зал, зевак вытеснили прочь, из раненых гвардейцев двое приходили в себя на лавке, а над одним хлопотал прибежавший лекарь. Слуги ведрами тащили опилки с конюшни - засыпать кровь. Началось, как положено, дознание, коему стоявший у самых дверей подмастерье подвергся в числе первых. На вопросы красного, злого десятника Стражи отвечал честно: сидел, пиво пил, олениной закусывал. Потом вот сей покойный старец вздумал боевые песни орать да ни с того, ни с сего на добрых людей с железом кидаться, вот и приговорили его всем миром, дабы воды не мутил и городских законов не нарушал. Прочие отвечали схоже, подтвердили и служанки, и двое гвардейцев (третий к тому времени упокоился, истекши кровью несмотря на все старания целителя), на том и сошлись: в смертоубийстве ничьей вины нет, все свободны. Только про странный голос Виллем предпочел помалкивать. Молчал и купец, которого - краем уха услышалось - звали Эдвин, и телохранители были его.
Мало ли что, думал подмастерье. Еще начнут про демонское волхование твердить, в Алую Палату потащат, к жрецам на допрос с пристрастием – только этого не хватало, накануне почти сговоренной свадьбы-то!

Однако что-то не давало ему покоя, воздух казался спертым и свежее кумачовое казалось прокисшим, и даже предстоящая женитьба не столь уж важной. Впервые в жизни рядом с Виллемом, точно летняя зарница, полыхнула тайна. Всамделишная, с чудесами и кровью, как оно в сказках положено. Полыхнула и сгинула – вместе с трупом могучего старикана, который сейчас безо всякого почтения волокли на рогожке к выходу. Камень упал в болотце, пошли круги – и все успокоилось, улеглось, вернулось обратно. Посетители работали челюстями, сталкивались наполненными кружками, окликали служанок, отрыгивали да ковыряли в зубах после сытной закуски, а Виллем, сидя в общей зале, все ерзал и ерзал по скамье, точно углей ему в штаны насыпали. Ерзал, убеждая себя, что ничего-то и не было. Померещилось, верно, с перепою да с перепугу. Никаких голосов, никакой первой звезды над сияющими льдами, никакого Мертвого Бога... Подмастерье даже не знал, в какой стороне она, эта самая Киммерия. «Где-то на Полуночи» - ага, на три лаптя левее солнца, четвертый поворот направо после кривой осины, где в позапрошлом году мышь повесилась.
И все-таки... все-таки... "Отныне вы - наследники божественного Дара..." А всего и делов - оказаться в нужное время в должном месте...
Где там, забери ее Нергал, эта Киммерия? Далеко ли?..


...Происшествие в таверне «Червленый щит» было надлежащим образом отмечено в ежедневных сводках Городской стражи Бельверуса, но никакого дознания за собой не повлекло. Все было и так очевидно. Попытались выяснить имя старика-асира, не преуспели и без особых почестей закопали труп на Кладбище-под-Холмом, на участке для неимущих и безымянных. Золотые браслеты, гривна и золотой наборный пояс таинственным образом испарились, покуда мертвеца везли от трактира до городской покойницкой. Сверкающую его секиру успел прибрать Брюхан Гуго – надо полагать, сунул в лапу стражнику, а дивное оружие приспособит потом на стенку, как украшение. Или оружейнику продаст за горсть золотых талеров.

Утром следующего дня, воспользовавшись разными городскими воротами, блистательный Бельверус покинуло несколько человек, минувшим вечером выпивавших и закусывавших в гостеприимной таверне «Червленый щит». Немедийский вояка и его подчиненные также спешно отбыли на север, к форту Бларвик, где, собственно, и распоряжался грозный сотник - даже не забрав оплаченный крупный заказ, чему кузнец был немало удивлен, но в то же время и несказанно рад. Счастье его омрачалось только одним: нужно было срочно искать нового подмастерья в кузню. Потому как бедолагу Виллема сыскали ближе к середине следующего дня, в Кривых Проулках, со свернутой шеей и срезанным кошелем.
Моя вина, терзался кузнец. Не надо было столько денег ему давать. Молод еще парень, забыл, видать, про осторожность.