Вождь клана

[Михаэль фон Барток]

еще один художественный текст про Новую Хайборию.
на этот раз события происходят через несколько столетий после Эпохи Варваров, оттого старая добрая Хайбория обрела прежде несвойственные ей черты.
в тексте будут огнестрельное оружие, трубочный табак, Новый Свет и векселя.
но это все еще Хайбория.
главный герой - пикт.
но очень необычный пикт.

Вождь клана.
1.
Брул сошел с корабля около полудня. После нескольких недель в море его шаги по суше были неуверенными, какими-то преувеличенно осторожными, но он знал, что скоро это пройдет.
Город изменился за время его отсутствия. Причалы в порту выросли, а там, где десять лет назад доживали дни деревянные лачуги, теперь высились двухэтажные каменные дома.
Простившись с попутчиками, часть которых настойчиво просили у него адрес, чтобы иметь возможность писать письма, а возможно и заехать в гости, Брул постарался как можно скорее раствориться в толпе.
На прибрежном рынке, как и всегда, пахло свежей и тухлой рыбой, морем, водорослями, что-то кричали, втридорога продавали то, что ничего не стоит несколькими улицами дальше к сердцу города.
Брул купил у мальчишки-разносчика кусок пирога с мясной начинкой, и мясо в нем действительно было.
Но хотя на улицах царила многолюдная толчея, Брул обращал на себя внимание.
Внешность его нельзя было назвать удивительной. Чуть ниже среднего роста, зато коренастый, и явно наделенный большой силой, до черноты загорелый под южным солнцем, он был одет в потерявший всякий цвет солдатский колет, того же «цвета» штаны. На перевязи через плечо висел тесак, не похожий на изящное дворянское оружие. Это был тяжелый клинок, шириной чуть ли не в ладонь человека, в самых простых ножнах и с бронзовой рукоятью, чей хвостовик хищно загибался.
Левая рука Брула лежала на рукояти тесака. В правой он нес окованный железом сундук. Какой-то мальчишка, желая заработать медяк, предложил услуги носильщика, но не смог водрузить сундук на свои тощие плечи. Брул коротко хохотнул, и навьючил мальчишку большим с виду, но куда более легким тюком, который до того нес на шее.
И все же – вооруженный и бедно одетый мужчина, как будто не то, чем можно поразить портовый город. Но в повадках Брула, в его массивной фигуре, его грубо вырубленном смуглом лице, гортанном говоре, с которым он обращался к прохожим, было нечто настораживающее, нечто такое, что они не могли осознать, но что внушало им подозрение.
За время путешествия Брул зарос косматой бородой, спадавшей на грудь, на некогда белый ворот рубахи, и волосы его обратились в спутанную гриву. Ему нужны были баня и цирюльник.
К величайшему удивлению Брула, два эти полезные заведения оказались разделены узкой улочкой. Он усмехнулся над нелепым видением того, как голые люди, кое-как замотавшись в полотенца, перебегают улицу, если им нужны услуги цирюльника.
Банщик, тучный старик, не слишком удивился человеку, покрытому слоями дорожной грязи. Из кораблей пассажиры, которым повезло пережить путешествие, нередко выбирались смердящие, словно навозная куча, и Брул был не самым грязным из них.
Но хотя Брул был одет бедно, что-то в его поведении подсказало банщику, что перед ним человек непростой.
- Чего желаете, господин? – спросил он, безошибочно угадав, какого обращения к себе ждет этот угрюмый смуглолицый человек, о котором непонятно было даже, лигуриец он, или чужестранец.
- Отдельное помещение. Не входить без стука. Плачу серебром. – коротко сказал Брул, и хозяин, не став задавать дальнейших вопросов, провел его в небольшую комнату с массивной, разбухшей от сырости дверью.
Брул занес внутрь свою поклажу, и пока мальчишки таскали ведра с горячей водой, наполняя чан, угрюмо смотрел на них, восседая на сундучке.
- Все прочь. – приказал Брул, и только тогда начал раздеваться.
Удивило банщика то, что щедро заплатив, чтобы мыться одному, Брул, даже когда нежился, с полуприкрытыми глазами в горячей воде, не решился далеко убрать свое оружие. Время от времени, протянув руку, он касался пальцами навершия в виде грубо исполненной головы орла.
- Не желаете массаж, господин? – спросил банщик, осторожно просовывая голову в дверной проем.
- Девка мне не нужна. – ответил Брул.
- Помилуйте, господин. Моя жена почтенная женщина моих лет! Я, в самом деле, имел в виду массаж, а не какие-то непотребства, хотя, если пожелаете…
- Не пожелаю! Но, моей спине не повредит хороший массаж.
Такая же тучная, как ее супруг, пожилая женщина была полуслепой. Нагота Брула, крепость его сложения не произвела на нее какого-то впечатления. Впрочем, разминая спину гостя, она что-то пробормотала насчет того, что тот будто сделан из железа. А вот роспись на теле Брула она оставила без внимания. Или по слепоте не заметила, или решила ничего не говорить, чтобы не вызвать вспышки гнева у сурового посетителя.
Ушла старуха, в дверь снова постучали.
- Ваша одежда господин. Выстирана и высушена в лучшем виде.
- Оставь себе. Или отдай кому-нибудь.
Брул переоделся в новое, куда более роскошное одеяние. Теперь на нем была белая рубаха с пышным воротом, шитый серебром кожаный колет, облегающие штаны из какой-то невиданной материи. Пряжки башмаков тоже отсвечивали серебром. Через плечо Брул привычно повесил тесак. Простота, грубость оружия контрастировала с его новым богатым облачением. Еще больше ему не шли дикарские волосы и борода.
- Мне нужно побриться и постричься. – сказал Брул, уверенный, что таз с пеной и бритва появятся в комнате тут же.
- Извините господин, но мой цирюльник, проклятый мальчика, третьего дня порезал посетителя и я его выгнал. Идите уж лучше за этим к ваниру Гуннару, он большой мастер своего дела.
Расплатившись с банщиком, и поблагодарив его сдержанным кивком, Брул отправился на поиски цирюльника.
«Тут стрегут, броют и кровь отваряют» - гласила написанная корявыми буквами вывеска.
Для неграмотных с тем же мастерством были изображены бритва (похожая на абордажный тесак) и таз – похожий на перевернутый шлем.
Хозяин лавочки – могучего сложения рыжий детина, которого скорее ожидаешь увидеть с плотницким топором в руках, сидел на низком стульчике у порога и правил бритву. Сам он, как и положено истинному цирюльнику, был не брит, а бакенбарды разрослись до таких размеров, что если бы не выскобленный когда-то подбородок, готовы были превратиться в бороду.
В зубах цирюльник держал круто изогнутую трубку, судя по всему, с антильским табаком.
Наконец, заметив Брула (или притворившись, что только что заметил), цирюльник вскочил и изобразил угодливый полупоклон, но тут же выронил трубку и вынужден был поймать ее на лету, что сделал с невероятной, для человека его сложения, ловкостью.
- Стригу, и брею, и кровь отворяю, господин! Гуннар Иенсенн, цирюльник-хирург. – отрекомендовался он, производя могучей рукой приглашающий жест. В руке сверкала бритва, и выглядело это почти зловеще.
Брул кивнул и проследовал за ним в лавку.
Там, в крошечном помещении, где, казалось бы, хозяин с трудом мог уместиться и без посетителя, было светло и уютно.
Гуннар проворно выкатил на середину лавки стул с высокой спинкой, и Брул, поставив свой сундучок в ногах, опустился на сиденье. Тесак в ножнах мешал сидеть, Брул снял перевязь с плеча и положил оружие на колени. Он не любил расставаться с верным клинком. Хозяин явно заметил это, но ничего не сказал.
Цирюльник замесил пену в небольшой плошке.
- Как бриться будете, господин? Начисто, или по новой моде?
- А какова сейчас мода?
Гуннар изобразил своими мощными, но все же ловкими руками что-то изящное в области подбородка.
- А усы надлежит опустить вниз. – закончил он.
Брул не совсем понял, как получившееся будет выглядеть, но решил довериться мастеру.
- По новой моде.
- А волосы изволите сбрить под парик, или оставите свои?
- Волосы оставлю. Только выбрей мне виски и затылок.
- Хорошо, господин. Правда, так носят волосы только пикты.
Брул ничего не сказал.
-Вы из местных, или приезжий? Лицо ваше мне незнакомо, ну да я и сам обосновался здесь всего два года тому.
Говоря все это, Гуннар намылил Брулу лицо и голову. Защелкали ножницы, на пол посыпались иссяня-черные пряди волос и бороды.
- Я местный, но давно не был дома. – сказал Брул.
- Из Нового Света прибыть изволили? – Гуннар не столько спросил, сколько выразил свою догадку.
-Так и есть. С Райских Островов.
- О. – только и смог сказать Гуннар.
И тут бритва, снимая с шеи и щек Брула густую поросль черной бороды, обнажила узоры татуировок.
- Так вы из пиктов, господин! – воскликнул Гуннар.
- У тебя проблемы с пиктами? – насторожился Брул.
- Никаких проблем, господин. – пожал плечами цирюльник. В этот момент он как раз водил остро заточенным лезвием под подбородком Брула. – Просто необычно видеть одного из ваших в господском платье. Обычно-то, уж простите, ваши ходят сущими оборванцами. А вы как будто другой породы, сразу видно, что человек образованный, да и деньжата у вас водятся.
- Я вождь клана Сломанных Копий. Меня зовут Брул МакОтна, я капитан королевской пехоты.
- Честь имею, господин капитан! – откликнулся Гуннар. – Рейтарский Гварельский полк, рядовой Гуннар Иенсен. Там, на военной службе и освоил это ремесло.
Не прекращая болтать и не забывая дымить трубкой, Гуннар в лучшем виде побрил Брулу шею и щеки, подправил усы, потом столь же ловко обрил затылок и виски, а длинные волосы, оставшиеся на макушке, заплел в косицу, которую тут же перевязал черной тесьмой.
Под сбритыми волосами кожа Брула оказалась светлее, чем почерневшая открытая часть лица. На фоне этой бледности особенно заметны были синие узоры татуировки.
Взглянув на себя в зеркало, Брул оценил столичную моду. Небольшая остроконечная бородка украшала подбородок. Узкие усы подковой огибали рот. Крошечный, с отпечаток пальца, кусок бороды остался и под нижней губой. Что ж, недурно. Он отрыл сундучок и вытащил из него начищенный до блеска серебряный горжет на широкой шелковой ленте, и водрузил на шею.
Это был уже не тот человек, что сошел с корабля. Капитан королевской армии, герой войны на Островах, человек, облеченный властью, преисполненный достоинства. А всего-то стоило побриться и приодеться. С бородой и в изношенной одежде Брул выглядел пиратом.
- И как там, на Райских Островах? – наконец решился задать вопрос цирюльник.
- Ад. – коротко ответил Брул.
Расплатившись с Иенсеном, Брул как будто смягчился.
- Ладно, Гуннар Иенсен, рядовой Гварельского рейтарского. Я же вижу, что ты умираешь от любопытства. Меня не было на родине десять лет, а теперь я приехал, чтобы забрать с собой всех Сломанных Копий. Можешь бежать и рассказывать это своим друзьям. Кабатчику, мяснику, лавочнику, с кем уж ты обычно вечерами пьешь пиво и сплетничаешь.
Слова эти Брул сопроводил еще одной мелкой монеткой, которая исчезла в кармане Гуннара.
- И еще, скажи мне вот что, Гуннар, ты был в битве при Тускалане?
- Да, господин капитан, на правом фланге, что выходил к обрыву реки.
- Вот и я там был.
- А где вы тогда служили?
- Тогда я служил Гуллаху. – сказал Брул, довольный тем впечатлением, который произвели его слова. – Хорошо, что мы не встретились в тот день, иначе кому-то из нас пришлось бы убить другого.
- Да, господин, наверное.
Бывший королевский рейтар и бывший мятежник смотрели друг на друга. Но никакой ненависти не испытывали.
- Никогда не видел, чтобы люди дрались так, как ваши дрались у Тускалана. Но у нас были пушки.
- Да, Гуннар, пушки. Что ж, прощай, рейтар. Ты знаешь, что у тебя на вывеске ошибки в каждом слове?
- Как не знать, господин капитан. – расплылся в улыбке Гуннар.
Брул вышел.
Проводив его взглядом, цирюльник выждал ровно столько, чтобы это было прилично, потом, несмотря на еще светлый час, закрыл цирюльню и бросился к владельцу табачной лавки, поведать удивительные новости.
Брул МакОтна, Топор Гуллаха, предводитель дикой орды, которую дюжину лет назад такими усилиями удалось разбить при Тускалане, вернулся!!!
2.
Брул не собирался задерживаться в городе.
Настоящая его миссия была в лесах. Но сначала он должен был навестить родню.
За десять лет изгнания, Брул ни разу не отправил и не получил письма. Он даже не знал, жива ли все еще его мать, не знал, как сложилась судьба сестры.
Первые два года после разгрома Восстания Топора, Брул скрывался в лесах и горах, старался продолжать борьбу, которая все больше превращалась в обычный разбой. Но когда власти захватили в плен его мать, свирепый Топор Гуллаха сдался, сложил оружие.
Король был милосерден и держал слово. Семья Брула была освобождена, а большинство пиктов получили возможность вернуться в свои селения. Самого Брула сначала хотели повесить, но в честь рождения у короля наследника, веревку заменили рабством.
Его продали в рабство на Райские Острова. Год он гнул спину под палящими солнечными лучами, рядом с ним от непосильного труда и неведомых болезней один за другим умирали товарищи по несчастью.
Во время нападения на Райские Острова флотилии пиратов под предводительством Кольгардского морского короля Айварса, рабам предложили взять в руки оружие в обмен на свободу. Брул согласился в числе первых.
Следующие десять лет он прослужил на кораблях королевского флота. Пережил множество абордажных схваток, несколько крупных морских сражений. Воевал и на суше, и в затопленных джунглях, и среди белокаменных городов Нового Света. Ранили его не меньше дюжины раз, но железное здоровье пикта помогало ему выжить.
Он мог бы десяток раз дезертировать, сбежать, присоединиться к пиратам, одичалым береговым племенам, или же и вовсе жить в лесах один. Совершенно свободный, одинокий человек на пустой земле.
Но Брул не сделал этого. Он служил трону так, будто чувствовал себя рожденным ради этой службы. Сначала его освободили, и он стал получать солдатское жалование. Потом получил капральский чин.
И наконец, он, Брул МакОтна, один из вожаков последнего восстания пиктов, выслужил себе капитанское звание. Собственное знамя и патент на право набирать роту.
Он был настоящий пикт, истинный представитель своей древней расы, живучий, почти несокрушимый, не знающий сомнений, угрюмый и верный памяти предков.
Но Брул видел мир, и знал его с разных сторон.
В ранней юности, во время очередной попытки короля приручить державшихся старины лесных пиктов, он был отдан в качестве заложника, и отвезен в столицу Лигурийского Союза, прекрасный Гварель. Там заложника вовсе не держали на цепи в подземелье, а отдали в школу, где обучили не только языкам, но и множеству наук, благодаря которым мир так стремительно развивался последние сотни лет.
Брул хранил в своей комнатушке каменную статуэтку Гуллаха, которой исправно отсыпал зерна хлеба, хоть и знал, что съедают их мыши. Он старался сохранить в себе пикта, но староаквилонский язык, история, логика, математика, астрономия, навигация и химия вытравили из него пиктскую свирепую наивность.
Одновременно Брул возненавидел лигурийцев и «городских пиктов» за то, что они лишили его первобытной чистоты, отняли у него, что-то для самого Брула очень важное. Ту самую веру, что Гуллах действительно живет в куске камня и ночью поедает подношения.
Потому, когда двадцатилетний Брул вернулся домой, первое, что он сделал, это бросил в огонь свои городские одеяния, и хромая от отсутствия привычки, на босых ногах убежал в лес.
Там Брул прибился к разбойничающему отряду пиктов-лесовиков.
Потом, воспользовавшись не то истинным, не то ложным (сам Брул был уверен в ложности) обвинением в насилии над женщиной, которое якобы учинили солдаты короля, пикты подняли Восстание Топора. А Брул очень скоро из обычного участника превратился в предводителя.
История знала много жестокости и несправедливости. И пиктам пришлось претерпеть в своей истории так много, как никому другому. Память древнего племени хранила историю войн за тысячелетия.
Но, вспоминая в тюрьме, месяцы восстания, Брул вынужден был признаться себе, что воевал напрасно. Суть была не в том, что какие-то солдаты надругались над его соплеменницей. Будь это так, стоило бы отрезать им мужские причиндалы. Брул знал ту злоязычную пьяную проститутку, с которой все и началось. Она даже чистокровной не была. Типичная «городская», в которой смешаны все крови Лигурийского Союза.
Но дело не в том, что насилия не было.
Дело в том, что пикты поднялись не за честь соплеменницы. И даже не против каких-то ужасных «притеснений». В правление короля Анэйрина главное притеснение было в том, что им запрещали охотиться на землях короля, а взамен присылали целые подводы хлеба.
Они подняли войну не против «притеснений», а против хлеба. Они боялись перестать быть пиктами.
Кажется, это было какое-то массовое самоубийство. Они шли с копьями против ружей и с топорами против пушек. И иногда даже побеждали.
Они раскрасили лица в цвета предков.
Они подняли на знамя Гуллаха.
Они и человеческие жертвы ему приносили где-то там, в глубине лесов, куда еще не добралась цивилизация с ее судами, школами, цирюльниками-хирургами и Солнечным Богом.
Приносила жертвы та самая непотребная девка Рхана, которая до начала восстания и по-пиктски не говорила, не то, что не помнила старых обычаев. А вот – выкрасила лицо и взяла в руки каменный нож.
Ее повесили, а Брула – нет.
Хотя он-то убил много больше людей короля, чем Рхана. Но Брул убивал в бою, а Рхана резала пленных, так что это было справедливо.
Потом были десять лет ада на «Райских Островах».
И вот он возвращался, и не беглым каторжником, не изгоем.
Он получил королевское помилование и капитанский патент.
Он едет домой.
Брул переночевал в гостинице «Добрый дом», владелец которой при виде его богатой одежды, капитанского горжета и татуированной шеи пикта впал в некий восторг подобострастия. Наверное, в этом было больше от любопытства, чем действительного страха перед Брулом. Тоже хотел что-то выведать у загадочного постояльца.
Но Брул сделал вид, что не понял намеков, не обратил внимания, как его выманивают на беседу. Он заказал ужин прямо в номер, при этом владелец гостиницы поразился скромности этого ужина. Пикт даже вина не попросил. Девку, которую ему пробовали предложить за счет заведения, Брул выпроводил с такой грубостью, что она потом долго плакала на кухне и кухарка по дружбе поднесла ей стаканчик бренди. Исключительно для успокоения расшатанных нервов.
Позавтракав яичницей с колбасками, Брул отправился к коннозаводчику. Там он, не торгуясь, приобрел крепкого, смирного мохноного мерина и задумчивого (кажется это общее свойство сих славных животных), осла с большим белым пятном на лбу. Потом Брул побывал в оружейной лавке, и уже через пару часов, взгромоздив на осла свой тяжелый сундук, подъехал к верхом городским воротам.
До стражников, несомненно, дошел слух о грозном мятежнике, обратившемся в королевского капитана. Они, как будто, с иронией, но в то же время и не настолько, что бы это выглядело явным издевательством над чином, отсалютовали капитану. Брул чуть коснулся рукой полей островерхой черной шляпы, но губы его, под модными усами, тронула улыбка.
Когда Брул уже покинул городские стены, его внезапно догнал тощий юнец в разваливающихся башмаках и кое-как держащейся на плечах рубахе. Обычный городской сирота, перебивающийся мелкими услугами и столь же мелкими кражами. Или станет закоренелым преступником, или расторопным слугой. На шее его, виднелись татуировки, отдаленно напоминавшие нательную живопись самого Брула.
- Господин! – окрикнул он Брула по-пиктски.
- Говори. – обернулся к нему Брул, привычно положив ладонь на рукоять тесака.
- Господин! – повторил юнец, и Брул понял, что по-пиктски тот знает единственное слово, может быть еще, браниться умеет.
- Из городских, что ли? – проворчал уже на лигурийском Брул.
- Я старой чистой крови, господин. Но с тех пор, как семья моя умерла, живу в городе. В общем, всю мою жизнь. Меня Там, зовут, господин.
- И где же второй? – усмехнулся Брул, помня, что имя Там обозначало «Близнец».
- Умер от черной оспы, как и отец с матерью.
- Большая трагедия. Держи на бедность. Купи себе новые башмаки. – Брул швырнул монетку.
Там поймал ее с ловкостью человека, тренировавшегося годами.
Брула в сущности, не волновало, правдивую историю ему поведал Там, или сочинил для жалостливости, и куда он потратит деньги. Он знал эту человеческую породу. Не пиктов, потому что, Там в его глазах уже не был пиктом, а мальчишек портового города. Многие из них шли в матросы.
Там, однако, не отставал.
- Чего тебе еще? – спросил Брул.
- Капитан Брул, возьмите меня в солдаты! – неожиданно заявил Там.
- Ты мушкет наизготовку взять не сумеешь, а пику даже не унесешь.
- Зато я быстрый. Смогу перезаряжать оружие. Я вообще много чего умею, господин капитан.
- Что же, я брал на службу людей твоего возраста. Но сейчас у меня нет роты.
- Тогда возьмите к себе в услужение.
Брул думал прогнать попрошайку, но разглядел на его коже узоры, свидетельствовавшие о принадлежности к старой и славной семье.
- Хорошо, Там. Будешь моим слугой. Есть будешь за мой счет. Плата раз в месяц. Только учти, если вздумаешь сбежать, или будешь лениться – шкуру спущу с живого.
В подтверждение своих слов, Брул поднял тяжелую трость из черного дерева, с литым металлическим навершием в форме шара и окованным железом наконечником. Скорее полновесное оружие, чем предмет модного костюма.
- Нет, господин капитан, не убегу. – заверил Там, и добавил. – слово Сына Ястреба.
Брул как будто помрачнел лицом.
Два дня они провели в пути. Объехали два небольших городка, в которых у Брула не было причин задерживаться. Один раз пообедали в придорожном трактире, другой раз купили снеди у какой-то крестьянки. Ночевали под открытым небом. Там осваивал обязанности слуги.
Брул был неразговорчив, и очень скоро Там это понял. Он, должно быть, рассчитывал услышать удивительную историю Брула МакОтна, мятежника, ставшего королевским капитаном. Но капитан молчал, а когда говорил, то только затем, чтобы отдать какое-то распоряжение.
Когда после дня пути, они встали лагерем на лесной опушке, Брул приказал натаскать валежника, развел небольшой костер. На камнях очень скоро закипел кофейник, а когда напиток был готов, Брул вытащил из внутреннего кармана плоскую фляжку и щедро плеснул в обе кружки крепкого бренди.
Жизнь стала совсем уж хороша, когда запеклись купленные днем яйца, и чуть подрумянилась на огне ветчина.
Там уплетал еду с такой жадностью, что в сердце Брула шевельнулось что-то похожее на жалость.
- Значит, провел всю жизнь в городе? Никогда не видел никого из своих?
- Нет, господин капитан. Однажды в город приезжали старейшины моего клана, но я тогда спрятался.
- Почему?
- Стыдно стало.
- Понимаю. – кивнул Брул. – А моих ты тоже не встречал?
- Нет, господин капитан. Они в города вообще не заходят. Запрещено их обычаем.
- Что ты вообще слышал о Сломанных Копьях, Там?
- Ничего, чтобы вам хотелось бы услышать, господин.
- Не увиливай от ответа.
- Бедствуют. Пьянствуют. Впали в отчаяние.
- Скоро все изменится, Там. За этим я и приехал.
- Не то, чтобы я сомневался в ваших словах, капитан Брул. Вы человек выдающийся, о вас вся страна знает. Но как вы хотите помочь Сломанным Копьям? Это, уж простите, господин капитан, сломанные люди.
- Я заставлю их собраться! – рыкнул вдруг Брул. – Я все еще вождь клана!
Там осторожно взглянул на капитана. Блаженство, вызванное сытостью, кофе и бренди, отступило. Он с одной стороны, не хотел вызвать вспышку гнева у хозяина. Но с другой, Там все же считал себя пиктом, хоть и городским, хоть и подзабывшим язык. Он был пиктом, а значит, не мог врать вождю клана, который взял его на службу.
- Вот об этом я и хотел сказать. – осторожно начал он.
Через несколько мгновений вечернюю тишину разорвал утробный рев Брула. Это был голос человека, ничего общего не имевший со сдержанным, по последней моде одетым знатным господином, королевским капитаном.
На поляне бесновался лесной дикарь.
- Я вырву его сердце, и заставлю его сыновей смотреть! Я сожру его печень сырой!!! Я сожгу его дом, убью его родичей и помочусь на их трупы!!! Проклятый Сеумас, да как он посмел!?
3.
На следующий день они миновали пограничный столб. Одно единственное, темное от времени бревно, обозначало границы Земли Пиктов. Ни пограничной заставы, ни какого-то селения. Просто столб и все.
Но, Брулу показалось,( хотя, быть может, чувства обманывали его), что нечто изменилось в самом воздухе. Лес становился все гуще. Дорога, местами заметно поросшая травой, петляла между деревьев. Брул втянул носом воздух.
-Я дома. – только и сказал он.
Ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к верхушкам деревьев, путники выехали на расчищенный от леса участок. Там стояло большое, но давно не подновлявшееся, ветшающее строение с двускатной, крытой дерном крышей. Крыша спускалась до самой земли, кое-где дерн на крыше прорастал, а тянувшаяся снизу крапива и иные сорные травы касались живущего второй жизнью дерна. Вьюнок и дикий виноград змеились вверх, оплетая побуревший от солнца и дождей фасад, и некогда затянутые тонкой выскобленной кожей, а теперь заколоченные досками окна. От того весь дом, хоть он и был велик, а когда-то даже выкрашен в белый цвет, теперь казался скорее чудом природы, чем делом рук человеческих.
Вокруг бродили полдюжины коз, а вот посевы, тянувшиеся за домом, выглядели такими же запущенными, как и само здание.
На порог вышла высокая молодая женщина. Одета она была на лигурийский манер, но татуировки на лице и шее безошибочно указывали на пиктский клан Сломанных Копий.
При виде богато одетого человека с капитанским горжетом на шее, она на миг напряглась, но тут же черты смягчились, радость узнавания осветила ее угрюмо-красивые черты.
- Ты вернулся, Брул! – воскликнула женщина. Это была Мэйдхи, младшая сестра Брула, которую он последний раз видел двенадцать лет назад, десятилетней девчонкой.
Капитан спешился. Вообще пикты слыли народом суровым, не любящим открытых проявлений чувств. Но сейчас оковы вековых традиций будто спали с Брула и его сестры. Они обнялись. Мэйдхи, не скрывая слез счастья, плакала. Брул тоже выглядел совершенно растроганным.
- Да сестра, я вернулся. Я не знал, что случилось с вами и нашим домом, но я вернулся. Мне хотелось верить, что с вами все хорошо. Скажи мне, жива ли еще мать?
- Жива и в добром здравии. Вот только все эти годы она непрерывно лила по тебе слезы, и кажется, выплакала часть рассудка. Но теперь, когда вернулся, она должна прийти в себя! Скажи, надолго ты домой? А быть может навсегда? По тебе видно, что ты стал большим человеком, что ты будешь делать теперь?
Но ответ Брула был не ответом человека, растроганного встречей с сестрой, которую он не видел больше десяти лет.
- Я убью Сеумаса! – сказал Брул, и Мэйдхи отшатнулась от него. Слезы счастья в ее глазах сменились огнями гнева.
- Но зачем ты хочешь убить моего мужа, брат? Почему ты хочешь оставить моих детей сиротами?
Брул сидел на крыльце своего дома и свирепо курил трубку.
У ног его сидела, прижав к лицу крепкую ладонь капитана, женщина с красивыми седыми волосами.
Мать Брула еще не была старой в настоящем смысле слова. Ей было около пятидесяти лет, лицо ее хранило следы былой красоты, а в теле сохранилось достаточно жизненных сил. Но разум несчастной, в самом деле, помутился за годы, которые Брула не было дома. Она узнала сына и тихо расплакалась при его виде. Но связной речи от нее добиться было невозможно. Мать могла теперь только сидеть, заворожено глядя на сына, и время от времени принималась снова лить слезы. Брулу хотелось бы верить, что это пройдет. Но он вспомнил, как Там сказал о его людях – «сломанные люди». Там всего лишь городской бродяжка, но он прав. Мать Брула сломалась. Что же с остальными?
Свой сундук Брул водворил под кровать в большой комнате под крышей. Расшнуровав седельные сумы, полные всевозможных припасов, Брул велел Мэйдхи заняться готовкой. Сейчас сестра гремела посудой на кухне. Там охотно бросился помогать ей, чтобы только исчезнуть с глаз угрюмого капитана.
На столике перед Брулом стояла большая кружка кофе, который неумело, но старательно сварила Мэйдхи. Хотя Брул уже столько раз плеснул туда из фляжки, что в кружке был скорее бренди со слабым кофейным привкусом.
Младшая племянница Брула, трехлетняя крошка, увидев незнакомцев, спряталась за юбку матери. Но очень скоро осторожно выбралась, и приблизилась к Брулу, который подарил ей морскую раковину. Подарок привел малышку в такой восторг, что она взяла его к себе в постель, и теперь уже крепко спала.
А вот старшие сыновья, семи и шести лет, ушли на охоту с отцом.
Брул курил, и ждал Сеумаса. В языке его крутились все те злые и полные презрения слова, которые он должен обрушить на голову зятя.
Но по мере того, как догорала трубка и пустела кружка, гнев его начал выдыхаться. И дело было не в выпивке и табаке. Просто Брул вдруг задумался о том, чего стоит его новая жизнь, если начать он ее собирается с исполнения традиции, старой как Валузия. Сеумас нарушил старый закон, провозгласил себя вождем, хотя в нем было крови древней Отна. И он сделал это, когда законный вождь клана - Брул был жив.
Но Брул годы провел в изгнании, и никто, даже он сам, не верил в его возращение.
К тому же Сеумас женился на Мэйдхи, а значит, в его детях древняя королевская кровь уже была.
Мысли капитана были тяжелыми, мрачными.
В сумерках Брул, все еще сидевший на крыльце, разглядел приближающиеся фигуры. Высокий для пикта (да, наверное, и для ванира тоже), Сеумас, и маленькие мальчики по обе стороны от него.
С собой охотники несли жалкую добычу – мелкую водяную птицу. В детстве Брул еще застал времена, когда мужчина, не принесший оленя, считался неудачником.
Сеумас ступал, с мрачным выражением лица. Сшитые по-старинке одежды клана, в которые он был облачен, были заношены до того, что одеяния Тама казались щегольскими. В руке воин нес все еще натянутый лук, а из-за пояса виднелась бронзовая рукоять традиционного пиктского ножа. Зато сыновья его, бойкие мальчишки, еще не нанесшие себе на лицо и руки ни одной татуировки, вышагивали гордо, каждый с крошечным копьецом в руке. За спиной у каждого была плетеная сумка, в которой они несли добычу.
Сеумас не сразу узнал Брула, но стоило тому заговорить, как самозваный вождь выхватил тяжелый кривой клинок, который только по вековой традиции называли «пиктским ножом», в действительности это был скорее короткий меч, способный отсечь руку противника.
- Зачем ты явился, Брул?! Почему ты одет как лигурийский лорд, почему на тебе знак власти Гварельского короля?! Кто ты такой нынче?! – вскричал Сеумас.
Философическое настроение Брула, только что рассуждавшего об уместности старых обычаев, будто унесло тропическим штормом.
- Проклятый ублюдок! Да ты и есть лигурийский подкидыш! Как ты посмел надеть на себя пояс МакОтна!? – прорычал Брул, и лицо его, пусть и украшенное щегольской бородкой, свела судорога животной ярости. В руке Брула свернул его верный абордажный тесак, два с лишним фута остро отточенной стали.
- Остановитесь, два безумца! Я не позволю моему мужу и моему брату убить друг друга! – выкрикнула появившаяся на пороге Мэйдхи. В руке она сжимала нож. – Клянусь Гуллахом, если вы будете драться, я перережу себе горло, и кто бы из вас ни победил, я явлюсь к нему тенью с того света и буду мучить всю оставшуюся жизнь!!!
И голос ее звучал с такой яростной убежденностью, что ни Брул, ни Сеумас не допустили мысли, будто это пустые слова. Мэйдхи так и сделает, стоит им схватиться в поединке.
- Опустите оружие. – велела Мэйдхи. - И не просто опустите, отдайте его Карту. Карт, сынок, забери у своего отца и дяди их мечи.
Карт – старший сын Сеумаса и Мэйдхи, осторожно приблизился в грозному дядюшке.
- Пусть сначала твой муж сложит оружие. – глухо сказал Брул.
Но Мэйдхи так посмотрела на него, что грозный капитан протянул тесак племяннику – рукоятью вперед. Как только Сеумас вложил в руку сына свой нож, Карт опрометью бросился в сторону леса, туда, где чернели какие-то порушившиеся хозяйственные постройки. Видимо, среди куч сгнившего сена и обвалившихся плетней у мальчишки был тайник. Сделал это он так ловко и привычно, что Брул заподозрил – оружие ему прятать не в первый раз.
- А теперь пройдите за стол. Это ваш дом, но это и мой дом. Примиритесь хотя бы на время, из уважения ко мне.
Мэйдхи провела брата и мужа в большую комнату, где уже был накрыт стол.
- Матушка, а что делать с птицей? – спросил младший брат Карта.
- Птицей я займусь завтра. А теперь садитесь оба. – повернулась Мэйдхи к мужчинам, что продолжали с ненавистью смотреть друг на друга.
Те, повинуясь хозяйке дома, опустились на стулья.
Мэйдхи поставила перед ними кружки, в каждую из которых налила бренди. Вообще-то пахнущее сивухой, мутное пойло мало походило на тот благородный напиток, который Брул хранил в большой серебряной бутыли, и откуда подливал себе в маленькую фляжку. Но, конечно, на каторге и на военной службе Брулу доводилось пить и не такое.
- Пейте. – приказала Мэйдхи. – Пейте дедовским обычаем.
Каждый сделал по большому глотку и передал кружку другому. И еще раз. И еще.
Наконец, кружки опустели.
Сеймас как-то сразу обмяк и подобрел. Вообще, хотя пока он выглядел здоровым и сильным, некоторые признаки слишком явно указывали на то, что трезвым Сеумас бывает крайне редко.
На Брула мутное бренди не произвело такого эффекта, хотя, конечно, опьянение он ощущал.
- Ешьте. – велела Мэйдхи, бросив на стол каравай хлеба.
Пьяный Сеумас оторвал кусок хлеба, сунул его себе в рот. И казалось, сейчас его занимал уже только вкус каравая.
Брул отломил кусок себе, откусил. В самом деле, хороший ржаной хлеб.
- Ну что, вы сможете сидеть за одним столом и не перегрызть друг другу глотки? – спросила Мэйдхи.
Вернулся засыпанный соломой Карт.
Брул огляделся вокруг еще раз. Какая же бедность, какое убожество быта окружали его. Когда-то под одной крышей жили полторы дюжины человек, а сейчас только шестеро. Дом был слишком велик для шестерых, потому зарастал паутиной и пылью. А потом Брул заметил какие-то зарубки на столе, какие-то следы на стенах. Окончательно он догадался, что видит, когда подняв глаза к закопченному потолку разглядел круглое отверстие в доске, явно от пули.
Значит, Сеумас с соплеменниками в пьяном виде то рубили ножами столешницу, то палили в потолок почем зря.
И почему-то, вместо гнева это вызвало у Брула смесь отвращения и жалости. Он представил своих соплеменников, этих, по словам Тама, «сломанных людей», которые в пьяном виде хвастались былыми победами, вспоминали дни своей краткой славы. Внезапно, Брул подумал, что каторга оказалась для него лучшим выходом.
- Жена моя, дорогая Мэйдхи, а не найдется ли у нас еще стаканчика? – с пьяным добродушием протянул Сеумас, ухватив проходившую мимо Мэйдхи ниже спины. Та отбросила его руку, впрочем, без особого гнева, и сказала, что принесет еще бутыль только после еды.
За стол усадили и детей, и слугу Брула, и мать семейства Эрифу, которая, кажется, мало что поняла из случившегося, но, забывая есть, продолжала смотреть на Брула.
Брул ел, но старался пропускать мимо ушей пьяные разглагольствования Сеумаса. Не только потому, что тот раздражал его своим вдруг откуда-то появившимся подобострастием, не только потому, что печально было смотреть на некогда гордого пиктского воина, который униженно выпрашивает у властной супруги лишний глоток скверного бренди.
Брулу было скверно еще и потому, что пьяный Сеумас в некоторых своих речах был прав.
- Вот ты говоришь, я предатель. – сказал Сеумас, потянулся ложкой к тарелкой жаркого. Жаркое упало на стол, но он этого не заметил, сунул в рот пустую ложку и очень удивился. Потом он с помощью куска хлеба собрал выпавшее жаркое и запихнул хлеб в рот. – Так вот. – не переставая жевать продолжил Сеумас. – Ты говоришь, что я предатель, верно? А как я мог предать тебя, если не знал жив ты, или умер? С Райских Островов… с Райских Островов не возвращаются, верно, Брул? И я муж твоей сестры, это законный брак! И кто, как не я должен был стать вождем? Ты на каторге, Телорк погиб, Драста, Гилома и Фудриха повесили… А я жив и свободен! Кто-то же должен был взять на себя.
Не договорив, какой такой груз он взял на себя, Сеумас сделал большой глоток из чашки с жидким супом. Ложку он куда-то задевал.
- Ты был на каторге и на войне, верно. А кто унижался перед губернатором чтобы… ах, проклятие Гуллаха, голодный год, когда вымерзли все посевы, Брул! Вымерзли посевы, и кто унижался? Я! Сеумас сын Сеумаса Копьеносца, просил в тот год за себя и за все племя. А ты воевал за короля. Ты воевал, я унижался. Но клан жив! И вот приходишь ты, с серебряной штуковиной на шее, с такой же по каким учил нас стрелять во время войны. И ты приходишь и называешь меня, который унижался, предателем?!
- Я заслужил свое звание и все свое серебро и золото в боях! – процедил Брул.
- Верно! – захлопал в ладоши Сеумас. – Купил их своей кровью, старой пиктской кровью МакОтна! Знак короля, что б его… И, пока ты воевал за короля, где-то на краю мира, мы жили здесь! Здесь, где всегда жили наши предки. Это мы пикты! Это наши леса, это наши реки, наши поля. Это все наше. А ты – капитан лигурийского короля и приходишь, требуешь слушать тебя как вождя! Ты посмотри на себя! Как ты одет, как ты выбрит, как ты говоришь!
- Не моя одежда делает меня тем, кто я есть.
- Опять верно! И именно поэтому ты не снимаешь с шеи эту штуковину. – Сеумас протянул руку, потрогать горжет Брула. – Ты как пес, который гордится своим ошейником.
Брул помрачнел.
- Ты назвал меня, Брула МакОтна псом?
- Просто пьяная болтовня, Брул. – пробормотал Сеумас. – Это не дело чести.
Сеумас еще много говорил, но Мэйдхи исправно подливала ему, и наконец, сыновья под руки увели что-то бормочущего родителя в его покои.
Женщина тяжело вздохнула и опустилась на стул рядом с братом.
- Будешь еще? – спросила она, показывая на полупустую бутыль.
-Не хочу больше. Да где вы берете такую гадость?
- Гадость, ни гадость, а позволяет забыться вечерами, когда совсем уж берет за сердце тоска. – сказал Мэйдхи, налила себе чуть-чуть, только чтобы закрыть глиняное дно, и одним махом осушила кружку.
- Все-таки, не стоило ему повязываться моим поясом.
- А что ему еще оставалось? Когда не остается ничего, кроме горечи поражения, за старые традиции цепляются особенно крепко. Без пояса за ним не пошел бы клан. Без пояса и без твоего имени. Я согласилась дать ему наше имя. Если уж убивать всех, кто как думаешь, отнял у тебя власть, то начни с меня.
- Не говори глупостей, Мэйдхи!
- В наши дни вообще трудно сказать что-то умное. Верно, матушка? – обратилась Мэйдхи к забытой всеми Эрифе, которая как живой призрак продолжала присутствовать за столом.
- Как скажешь, дочка. – ответила Эрифа голосом спящего человека.
Мэйдхи помолчала, налила себе еще.
- Знаешь что, налей и мне тоже.
- Кажется, тебе не нравится наша выпивка?
- Зато она совпадает с тем, как я себя чувствую.
Родственники выпили.
- Все-таки, что ты собираешься делать, Брул МакОтна? Зачем ты вернулся, зачем привез с собой свои капитанские регалии и этот сундук? Там ведь золото, верно?
- Я капитан армии его величества. В отпуске, а не в отставке. Я должен набрать роту и до начала зимы явиться в Гварель. Что-то нехорошее назревает на Севере.
- Киммерийцы?
- И кажется, не одни, а в союзе гандерландским герцогом.
- Значит, снова война?
- А когда пикты занимались чем-то иным?
- Многие умрут там, за короля из Гвареля.
- Все умирают, сестра. Живут не все.
- Да. – рассмеялась Мэйдхи. – А ты все еще пикт! Помнишь все старые поговорки!
- Надеюсь, они помогут мне уговорить старейшин. Завтра я поеду в Лес Гуллаха, в главное селение.
- А Сеумаса возьмешь с собой?
- Нет, пусть отсыпается после выпитого. К тому же у клана не может быть двух вождей.
- Думаешь, сумеешь убедить этих закутанных в старые пледы упрямцев пойти на службу Гварелю?
- Я же Брул МакОтна, Топор Гуллаха. Говорить я умею! – сказал Брул, но в голосе его не было веселья. Выпивка не смогла разогнать мрачных мыслей.
4.
Утром капитан встал раньше всех, решительным пинком пробудил своего слугу и велел собираться в дорогу. Отправляясь в глубину лесных владений племени, Брул все же сменил щеголеватый, шитый серебром наряд на более дешевый и практичный дорожный костюм из некрашеного сукна. Серебряный же горжет он оставил на месте. В доме остался и его тяжелый сундук, и трость из черного дерева. Через спину мерина Брул перебросил две дорожные сумки.
Утренний туман еще полз по лесным полянам, скрываясь от лучей солнца в низинах и овражках, когда капитан Брул МакОтна и его слуга отправились в путь, в глубину Земли Пиктов.
Там, которому нашлись в доме Мэйдхи какие-то обноски, чтобы обновить его совсем уж рассыпающееся на плечах платье, гордо восседал на осле, который кроме того вез еще небольшой тюк с подарками для старейшин.
Брул как всегда был вооружен тесаком, который ему поутру принес, и с шутливым поклоном вручил усмехающийся Кард. Вообще-то капитану следовало бы жутко негодовать на то, что его разоружили. Но сейчас история с Картом, который зарывал оружие в гнилое сено, казалась скорее смешной.
Стремясь подражать хозяину, Там вооружился. Выбрал суковатую палку, которой, при наличии крепкой руки, действительно можно было бы расшибить человеку голову, и вез ее поперек ослиной спины, как опытные воины привыкли возить свои ружья или сабли.
- Господин, можно спросить? – подал, наконец, голос Там.
- Говори.
- Вы сказали, что хотите встретиться со старейшинами. Но как же они узнают, что вы к ним едете?
- Все-таки, ты городской, Там. Они уже знают, что я еду.
Брул насторожился, прислушался к крику совы.
- Да, они точно знают, что мы едем.
- Но это же всего лишь сова!
- И часто, по-твоему, совы кричат днем? – усмехнулся Брул. – Да, ты городской. Но это еще можно исправить.
В пути они провели чуть больше суток. Всего одна ночевка, которую трудно было назвать обременительной, досаждал только гнус. Но вот лес внезапно расступился и из полумрака Брул выехал на еще одну очищенную площадь.
Это было многолюдное селение.
Брул дюжину лет не бывал здесь. На месте остались каменные статуи Гуллаха, которые должны были хранить жителей от всяческой потусторонней угрозы. Где-то стояли настоящие деревянные дома, а где-то шатры из шкур. И все было таким… старым, ветхим, запущенным, грязным. Кругом сплошное нестроение. Пикты никогда не жили в рамках «денежной» экономики развитых народов, но не надо разбираться в курсах монет или векселях, чтобы понимать, достаточно тебе средств для проживания, или ты стоишь на грани голода.
А пикты Сломанных Копий – были нищими. Впалые щеки, торчащие ребра, преждевременно поседевшие головы, отечные от пьянства лица. Зрелище было душераздирающее.
Брул подумал, что все выглядит так, будто после поражения Восстания Топора, пикты только и пили темную, заливая тоску. Судя по тому, в какую рвань многие были одеты, охота у них тоже не шла, не смогли раздобыть новые кожи взамен изношенных.
Это все еще были пикты. Коренастое сложение, смуглая кожа, резкие черты лиц, клановые татуировки на полуобнаженных телах. И все же с ними было что-то непоправимо не так.
Особенно поразили Брула дети. Многие из них были такими же тощими, как Там, а у части мальчиков, уже вошедших в подходящий возраст, не видно было поясных ножей. Значит, им не довелось ни убить врага, ни сразить хищного зверя. Мир становился слишком тесным, слишком маленьким для пиктов.
Некоторые воины, молодые мужчины, физически казались крепкими и здоровыми. Но даже на их мускулистых плечах будто лежал какой-то невидимый груз. Это был груз поражения и позора.
На Брула не обращали внимание, будто конные путешественники каждый день заглядывали в поселок. Конечно же, это было нарочно, демонстративно. Старались показать Брулу, что его не слишком-то рады видеть. Некоторые лица он узнал. Его коротко приветствовали, но кидаться на Брула с объятиями, или же, наоборот, с оружием в руках, никто не спешил.
Я ваш вождь! По закону крови и по праву топора! – подумав так, Брул едва не скрипнул зубами от гнева.
- Приветствую тебя, Брул сын Брула, потомка МакОтна. – сказал вышедший навстречу Брулу немолодой воин, плечи которого покрывала лысеющая медвежья шкура. – С чем прибыл ты в селение Сломанных Копий? Я Нехтан, первый воин, говорю от имени совета.
- Я прибыл как вождь клана. Вы все – мои люди. – ответил Брул.
- Я узнаю твой голос и вижу на тебе отметки нашего клана. – ответил Нехтан. – Но я не узнаю в тебе своего вождя. Когда ты попал в плен солдатам короля, ты все равно, что умер и мы провозгласили вождем Сеумаса.
- Я ваш вождь. Я жив.
- Мы назвали своим вождем Сеумаса.
- Если бы он не был мужем моей сестры, я привез бы вам его голову. Я слышал, Сеумас много сделал для племени. Но я вернулся, я ваш вождь.
- Я вижу перед собой чужестранца, знающего пиктский язык, не более того.
- Ты отведешь меня к старейшинам, или мне надо убить тебя, чтобы пройти?
- Я отведу тебя. Но ты пойдешь один и без оружия, как и положено чужаку. Твой человек останется здесь. Ты помнишь наши обычаи – среди пиктов не бывает воров.
Брул спешился, отдал поводья Таму.
- У меня есть подарки для совета.
Тут раздался новый голос, старчески надтреснутый. К Брулу, опираясь на костыль, спешил колченогий старик Бутхут. Когда Брул был ребенком, Бутхут уже был стар. Теперь Брулу было больше тридцати лет, а Бутхут еще жил.
- Посмотри на себя, Брул МакОтна!!! – проскрипел старец. – Явился к нам в лигурийском платье, с серебряным ошейником Гварельского короля, и хочешь купить старейшин! Что ты там привез? Бренди и ткани? Или табак и соль? Ты стал такой же, как те, против кого воевал, Брул! Ты не вождь нам! Уходи прочь, продолжай лизать башмаки своему гварельскому хозяину!
Бутхут плюнул в сторону Брула.
- Только из уважения к старости я не перережу тебе горло тотчас же. – сверкнул глазами Брул, и рука его потянулась к тесаку. – Ты, как никто, помнишь старый закон – всякий может бросить вызов вождю, и только смерть решит, кто прав. Но почему же мне бросает вызов увечный старик? Что, перевелись воины в роду Сломанных Копий?!
- Кто выйдет за старого Бутхута? Есть такие смельчаки? – возвысил голос капитан. И он был почти счастлив, когда полуголый юнец, на шее которого висело ожерелье из медвежьих когтей, выступил из толпы.
- Я буду драться за Бутхута. – заявил он, вытаскивая из-за пояса клинок. – Я Кинеах, сын Дамелха. Я отдам твою голову почтенному старейшине Бутхуту.
- Везде одно и то же, молодые умирают за капризы стариков. – проворчал Брул, принимая боевую стойку.
Поединок – дело чести, вмешаться в него – величайшее преступление. Люди Сломанных Копий расступались, освободить место для бойцов. Кто-то побежал дальше в поселок, видимо позвать друзей посмотреть на поединок.
Брул и молодой Кинеах стали сближаться. По повадкам соперника Брул определил, что драться на ножах для того дело непривычное. Тогда как сам Брул за годы службы на кораблях так приноровился к своему тяжелому клинку, что чувствовал его продолжением руки.
Но в планы Брула не входило щадить дерзкого юнца. Тот так совершил великое преступление, подняв нож на своего законного вождя.
Поэтому, когда Кинеах, наконец, бросился вперед, Брул уйдя от яростного, но бессмысленно размашистого удара, вонзил клинок в живот противнику. Тот взвыл от боли, подался назад, Брул вырвал оружие из раны и ударом ноги сбил Кинеаха на землю. Юнец попытался подняться, опираясь на свой нож будто на палку, а второй рукой зажимая рану на животе. Брул ударил его по темени, и Кихеах умер, прежде чем упал.
- Кто-то еще хочет выйти и умереть за поганый язык этого старика?! – Брул уже не говорил, он ревел разъяренным львом. – Я Брул МакОтна, вождь этого клана, и останусь им, пока не умру! Кто еще хочет сразиться со мной?!
Желающих не нашлось.
Брул посмотрел на тело убитого.
- Он был храбр, но в поступке его не было чести.
Старый Бутхут выглядел потрясенным. Хоть это всегда считалось позором для мужчины и воина, но слезы хлынули из его глаз.
- Ты убил моего внука, лигурийский пес!
- Твой внук умер из-за тебя. Веди меня на собрание старейшин, я буду говорить с вами как вождь.
В длинном доме собрались полторы дюжины самых знатных представителя племени. Каждый из них распоряжался жизнями нескольких десятков своих родичей.
Многие, в самом деле, были уже стары, вышли из возраста, когда мужчины ходят в походы. Вообще-то звание старейшины не подразумевало буквальной старости, обычно, дряхлея, пикт уступал место в совете своему сыну или племяннику. Эти же задержались на своих местах. Почему так сложилось, Брулу было известно. Слишком много их сыновей – ровесников Брула, полегло на полях сражений во время Восстания Топора.
Он вошел в полутемное помещение, пропахшее шкурами, выпивкой, немытыми телами и сожалениями. В центре большого дома возвышалось примитивное деревянное изображение древнего бога пиктов, гориллобразного воителя Гуллаха с топором в руке. За спиной Гуллаха стоял столб, к вершине которого был прикреплен повернутый вверх рогами полумесяц – символическое изображение Луны.
Брул поклонился Гуллаху, но никому из сидевших кружком людей.
- Я только что убил молодого храброго пикта, который умер за грязный язык своего деда. Это Бутхут должен лежать на улице с пробитой головой.
Про себя Брул решил – если сейчас клан не перейдет на его сторону, он все бросит. У него есть знамя, патент и деньги. Если они не послушают своего вождя – так тому и быть. Пусть умирают от голода, обиды и дешевого бренди.
- С чем ты пришел к племени, Брул МакОтна? – спросил крепко сложенный воин, немолодых уже лет. Это был Гарднак, славный в свое время и военными походами и рассудительностью на советах.
- Я пришел как ваш вождь. Вождь не спрашивает позволения прийти к своему племени.
-Тебя долго не было. Все мы думали, что ты умер.
- Но я не умер. Теперь слушайте меня. Пикты всегда были воинами. Что ж, я готов дать пиктам новую войну. Войну, каких прежде не бывало. Я много лет провел на Райских Островах. Гварелю всегда нужны воины. Райские Острова – райские только по названию. Климат там тяжелый, а местные племена - воинственны и коварны. Я хочу набрать людей под свое знамя.
- Ты хочешь, чтобы мы служили королю?
- Я хочу, чтобы вы отправились со мной на войну. Когда мир так изменился, что пиктов надо уговаривать пойти на войну?!
- Ты хочешь сделать нас солдатами короля, Брул МакОтна! – вскочил, и воздел руку к небу Баргот, воин с изуродованным лицом. Когда-то в него с расстояния в два шага выстрелил королевский рейтар. – Да, пикты всегда были воинами! Но мы воевали с кем хотели и когда хотели! Вся слава и добыча была наша! А ты хочешь, что бы мы погибали под знаменем гварельского короля!?
- Ты, кажется, забыл, Баргот, что это я повел наш клан и прочие кланы во время Восстания Топора?! Ты забыл, что я дрался против королевских солдат еще два года, когда вы все уже забились по лесным чащобам зализывать раны?!
- Это все в прошлом! – поддержал Баргота Гарднак. – Теперь ты выглядишь и говоришь как лигуриец! Возможно, ты и хочешь, чтобы мы сражались под твоим знаменем, Брул. Я даже верю, что ты принесешь нам победы. Но от тебя на сто шагов против ветра несет городом, Брул. И всегда несло, с самой юности. Ты хочешь сделать нас городскими пиктами.
- Верно говорит Гарднак!!! – загудело все собрание. – Он хочет, чтобы мы сражались как королевские солдаты! Потом он захочет, чтобы мы строили себе дома, как строят в городах. Чтобы мы отдали своих детей в обучение, как когда-то отдали его! Он хочет, чтобы мы перестали быть пиктами!
Брул дождался, когда гул смолкнет.
- А, по-вашему, только вы и есть настоящие пикты? Жить в глуши, охотиться на бекасов, вечно вспоминать былое величие и подыхать от скверного бренди – значит быть пиктом?!
- Мы верны обычаям предков! Нет чести в том, чтобы стрелять из пушек, нет цены голове, которую ты не срубил лично. – опять заговорил Баргот.
- Обычай предков был – побеждать, быть сильнее! Если сейчас сильнее тот, у кого есть пушки, значит надо учиться стрелять из пушек! Топор всего лишь оружие, как и пушка. Вы правы, я учился в городе. Я постиг многие науки. Это то, что позволит нам, пиктам, стать сильнее.
- Какая польза от твоих наук, если ты проиграл во время Восстания Топора?!
- Да, я проиграл. Проиграл потому, что тогда я мыслил как вы сейчас. – сказал Брул, и повернулся, чтобы уходить.
- Я не буду унижаться перед вами. Не хотите видеть меня вождем – что ж, да будет так. Попомните мои слова, второй раз к вам никто не придет. Вы будете жить как сейчас, делать клановые татуировки и вовремя справлять ритуалы в честь старых богов. И будете думать, что храните заветы предков. А мир между тем уйдет еще куда-то дальше. И вам не останется в нем места.
- Эти леса всегда были нашими!
- И что с того? Сейчас эти леса стали меньше и уже не способны вас прокормить. Сколько еще гварельский король будет снабжать вас зерном в обмен на то, что вы не разоряете его владения? Когда-нибудь вместо подвод с зерном он пришлет армию.
- Уж не ты ли поведешь ее, Брул!? Не ты ли покажешь врагу все тайные тропы и поможешь изгнать пиктов из лесов их предков?! – скверным своим голосом вскричал Бутхут.
- Нет. – отрезал Брул. – Быть может, это случится не завтра. Но, глянусь Гуллахом, у вас нет ни ста лет, ни даже двадцати. Если бы вы видели, что происходит за пределами лесов, вы бы понимали меня. Вас даже истреблять никто не станет, просто выкинут в какие-нибудь места, где жить совсем уж невозможно. И там вы и умрете. И самые молодые из вас доживут до этого дня.
- Ты так уверенно говоришь об этом. Почему? – спросил старейший из присутствующих, древний старец Сенхинол. Самое имя его означало «старый человек», вероятно когда-то он носил другое, но уже треть века был известен под этим прозвищем.
- Потому что я это видел. Там, на Райских Островах и в Новом Свете. Не просто видел, я делал это с жителями тех стран, как солдат короля. Они отважны, чем-то похожи на нас. Но дни большинства из них сочтены.
- Что ж. – будто бы про себя, но так, чтобы все его слышали, сказал Сенхинол. – В словах Брула есть истина. Он прав. В своей верности памяти предков вы можете дойти до того, что присоединитесь к ним раньше, чем это нужно Гуллаху и Луне. Я уже очень стар, даже внуки мои зрелые мужи. Но я дам разрешение моим правнукам поступить на службу к Брулу. Брул многое знает, чего мы не знаем. Я вижу в нем величие духа, и всегда видел.
Воцарилась тишина.
Неужели вот он – успех. – подумал Брул.
И тут снова заговорил Бутхут.
- Да Брул много говорит о новом мире, о науках, о вещах, в которых мы, пикты, не разбираемся. Уж такие мы темные дикари. – произнося эти слова, Бутхут улыбнулся так, что Брул испытал порыв раскроить ему голову тесаком. – Но есть ли у Брула что-то против старых угроз? Против того, что исходит из Леса?
5.
Той же ночью Брул ступал через лес. Он углублялся в заболоченные земли. Там, где старые деревья давным-давно умершие, так и стояли мертвыми, погрузив корни в болотную воду. Иныне повалились, образовывая то непроходимые завалы, то наоборот, служили удобными мостами через открытую воду или топь. Молодая поросль, чахлая и уродливая, еще тянулась к свету.
Трава в этом топком мире процветала, иногда поднимаясь в человеческий рост. Ивняк разрастался в заросли, через которые не пробиться было, даже орудуя тесаком. Все мыслимые виды растений-вьюнов струились вверх, обвивая стволы и ветви покореженной черной ольхи.
Брул шел, осторожно ставя ноги, сначала ощупывал путь древком короткого копья, которое ему вручили старейшины. Копье было старое, каменный наконечник животными жилами примотан к ясеневому древку. Пикты уже сотни лет сражались железным оружием, но некоторые каменные копья и топоры передавались в кланах в качестве ритуальных предметов.
Брул МакОтна, хоть и получивший всестороннее образование в городе, в душе оставался пиктом. Древко копья удобно легло ему в руку. А окружающая его заболоченная чащоба вовсе не была для Брула чем-то неведомым. Здесь он провел немало дней в ранней юности, занимаясь охотой и воинскими упражнениями в кампании других сынов клана. Да и во время своего изгнания он немало времени провел в лесах. Его талант следопыта не раз выручал лигурийские войска в болотистых зарослях Нового Света.
Да, Брул был дома. Пусть теперь на нем была не повязка из шкур, а дорожный костюм, и ступал он не босыми ногами, а кожаными сапогами, это все не мешало ему слышать и чувствовать лес.
Кроме древнего кланового копья, Брул оставил верный тесак, который за годы сражений будто прирос к его руке. Через шею он перекинул одну из кожаных сумок, которые привез с собой.
В общем, он был хорошо вооружен и готов ко многому. Но не к тому, с чем ему предстояло встретиться.
Старый Хозяин. Сын Гуллаха. Тот Кто Приходит Ночью.
Брул слышал все эти имена. Но никогда в прежней жизни он не сталкивался со Старыми.
Со слов старейшин, Старый появился больше года назад. С тех пор его жертвами стало около полудюжины человек. Дважды молодые воины, желая доказать свою зрелость, отправлялись на болота за головой Сына Гуллаха. Но один раз вернулись ни с чем, а второй раз один из юношей лишился руки, которую Старый ему не то отрубил, не то просто вырвал из плеча в свирепой ночной схватке.
Добычу свою Старый пожирал сырой, несколько раз в лесу натыкались на дочиста обглоданные кости.
Брул давно решил, что Дети Гуллаха исчезли из мира, оставив от себя только воспоминания, ставшие страшными сказками. Сначала он даже предположил, что на болотах поселились какие-то изгои из чужого клана, совершенно потерявшие человеческий облик, озлобленные до того, что скатились к людоедству.
Но слишком много в рассказах говорило о том, что Старые вернулись. Явно нечеловеческая сила ночного охотника. Оставшаяся после него шерсть. Кто-то видел силуэт, совсем не похожий на человеческий. На влажной земле находили следы, и ни у одного человека не могло быть ноги, которая оставила бы такой след.
Брул знал, что через несколько часов пути болото расступится и на небольшой возвышенности будет обычный, сухой и светлый лес. Еще дальше – день или два пути придется пробираться по открытой заболоченной местности, а потом начнутся песчаные дюны, густо заросшие осокой.
Проклятые трусы – подумал Брул с ненавистью. Не решились ни убить меня, ни прогнать, ни пойти со мной. Отправили меня на болото, надеясь, что Старый меня сожрет. Укрылись за спиной лесного чудовища. Да, если это значит быть настоящим пиктом – то я более не пикт!
Но на самом деле он был пиктом.
Наступила ночь, но в свете луны Брул по-прежнему различал дорогу. На самом деле, ему было все равно куда идти, главное забраться поглубже в страну болот. А там Старый найдет его сам.
Брул остановился и настороженно прислушался к звукам ночи.
Где-то раздавался вой выпи. Квакали лягушки. Стрекотали ночные насекомые.
Это был его лес. Его мир.
Брул стянул с головы шляпу, распутал косицу, которую заплел ему еще цирюльник. Волосы рассыпались по шее.
Воздев к небу копье, Брул несколько раз потряс им.
Память, скорее содержащаяся в мышцах, чем в мозгу, проснулась.
Шаг и прыжок, шаг и прыжок. Удар копьем. Шаг, удар, прыжок, удар.
Танец войны. И слова. Слова столь старые, что страшно даже вообразить, сколько поколений передавали их из уст в уста. Это был древний язык, язык, на котором пикты нынче уже не говорили в обычной жизни, но продолжали петь старые песни и молиться своим богам. Это были не совсем слова, скорее что-то рвущееся наружу из души. Оформление первобытной ярости и гнева. Брул чувствовал их, они заставляли кровь течь быстрее, а мышцы наполняли силой. Но, окажись Брул с пером перед листом бумаги, чтобы он, знающий много языков, смог записать?
Какой-то набор слов, взывающих к ярости в сердце воина.
«Я пришел, чтобы убивать. Я пришел, чтобы умереть. О Гуллах, наполни меня своей силой. Убей! Убей! Убей! Сломай ему хребет! Выдави глаза! Сломай его ребра! Пусть кровь потечет изо рта! Пусть кровь потечет из ушей! Сломай хребет! Сокруши череп! Убей! Убей! Убей!».
И с каждым яростным словом – разящий удар копья.
Брул остановился, чтобы отдышаться.
И где-то далеко-далеко услышал отклик. Невнятное, словно глотка говорившего была не предназначена для произнесения человеческих слов, глухое, утробное «убей».
Старый, кем бы он ни был, услышал его.
Теперь Брул знал это.
А еще он знал, что тот, кто идет за ним – не имеет к чудовищу никакого отношения.
Два дня, проведенные в лесу, как будто смыли с Брула налет цивилизации. Тщательно сбритая ловкими руками Гуннара Иенсена борода начала отрастать. Одежда стремительно приходила в негодность от постоянного контакта с колючками, ветками, стволами деревьев. В повадках Брула все меньше было капитана королевской пехоты, и все больше - дикого лесного пикта. Копье в руке как будто стало частью Брула.
Но между тем, это тоже было лишь внешнее впечатление. В самом деле, не одежда делает человека тем, кто он есть. Брул помнил - каково это, жить в лесу. Часть его натуры радовалась тому, что он снова ощущает всю полноту жизни. Да он был пиктом-лесовиком, и то, что лес по-прежнему оставался его домом, наполняло душу подзабытым покоем. Брул как будто снова стал юным. Но с другой стороны - ему отчаянно не хватало табаку, кофе и бани. И самое главное - Брул не мог, в отличие от своих соплеменников, просто закрыть глаза и сделать вид, будто в лесу можно укрыться.
Когда одинокий человек ступал по заболоченной почве, слышал звуки болота и ощущал на себе взгляд всевидящей Луны, легко было вообразить, что Лес - бесконечен и вечен.
Но Брул представил себе колонистов, тысячи крепких людей, вооруженных отличными топорами, лопатами, и вековыми знаниями в искусстве строительства, земледелия и добычи полезных ископаемых.
Они осушат болота, торф пустят для отопления городов и сел, добудут все болотное железо, а там, где сейчас плещется подернутая ряской вода, разобьют огороды.
Они прорубят просеки, проведут дороги, построят села.
И пусть это займет века, и многие поколения людей потратят жизнь на тяжкий труд, в результате они победят.
С собой поселенцы приведут и своего Солнечного Бога.
Конечно, какие-то дебри сохранятся, всегда останется глухой участок леса, куда будет страшно ходить. Жители бывшей Пустоши будут рассказывать своим детям страшные сказки о том, что творится ночью на болотах.
Но рано или поздно от Пустоши останется столь мало, что даже самому малому клану пиктов не хватит места, чтобы продолжать там жить по обычаям предков.
Брул понимал, что пока на его стороне закон, а военная сила пиктов еще не ушла в область преданий, надо приступать к исполнению своего дерзкого плана. План этот в сущности, был куда более отчаянным, чем прошлое восстание во имя Гуллаха.
Брул хотел, набрав роту, а лучше несколько рот из своих соплеменников, прославиться на войне, получить дворянский титул и навеки закрепить родовые земли за собой. Это было не меньшее безумие, чем бросаться с топорами на рейтарские ряды.
Но Брул, умудренный жизнью, верил в свой новый план. Потому что ничего больше у него не было.
Пока одна часть существа Брула наслаждалась лесной жизнью, вторая его половина продолжала планировать грандиозное будущее.
И ни на секунду, ни на мгновение, Брул не забывал о том, что привело его на болота.
Старый был где-то здесь. Пару раз Брул натыкался на обрывки черной шерсти на деревьях. И он все время помнил, что за ним следят.
Вечером второго дня, Брул добрался до дюн.
Для этого он полдня брел по открытой местности, плоской, будто поверхность озера. Наверное, это и было дно древнего озера, когда-то высохшего и положившего начало болоту. Жесткая осока выросла до пояса. То там, то здесь виднелись ивовые заросли. Но все же это была настоящая пустошь, в которой одиноко идущего человека можно было бы увидеть за милю. Время от времени Брул проваливался по пояс, но ни разу не давал трясине захватить себя.
Изрядно измотанный таким путешествием, пропахший тиной и гнилостными болотными запахами, Брул выбрался на песчаную косу, возвышавшуюся над унылым болотным пейзажем. она вздымалась на два десятков футов и тянулась около мили.
Припекало солнце, гудели насекомые, к которым Брул уже успел привыкнуть.
Ни разу с вечера первого дня он не танцевал танец войны и не призывал Старого. Тот услышал его и ответил. Этого достаточно.
Через час Брул отыскал то, зачем шел.
6.
Обратный склон дюны был скалистым. На эти-то камни ветер и нанес массу песка. Брул брел вдоль каменистой гряды, внимательно вглядываясь в местность. Не раз и не два зрение подводило его.
Но наконец, он нашел то, что искал. Это не было чистым везением, в ранней юности Брул уже бывал в этих местах. Если и было на земле место, лучше подходящее логова Старого, это было здесь.
Прямо в землю уходила черная дыра.
Брул знал, что если полезть внутрь, то через сотню футов узкого лаза, ты окажешься в просторном гроте, где за счет дыры в потолке всегда есть немного света.
Когда-то он с товарищами ночевал в этой пещере. Они разводили костер, жарили на огне рыбу, наловленную на глубокой воде и водяную птицу, битую в зарослях. Смеялись, болтали, говорили, что готовы жить такой простой жизнью всегда.
Только теперь капитан Брул не верил в возможность этой простой жизни.
Камни, окружавшие подземный лаз, в нескольких местах были покрыты кусками черного меха. Сомнений не было, Старый или постоянно жил здесь, или иногда приходил на ночевку.
Чудовища, Сыны Гуллаха имели пристрастие к одним и тем же местам.
Отец рассказывал Брулу, что в дни юности его собственного отца, на болотах жила большая семья Старых Хозяев, на которых тогда никто и не мыслил устраивать засаду. Напротив, им оставляли подношения. И Старые эти подношения принимали.
Да что случилось с этим проклятым миром!? - вдруг пришло в голову Брулу. Он находился в месте, где казалось бы, время текло вспять, где царил тот же покой, что и на заре человечества.
Брул вдруг ощутил страстное желание бросить все и остаться на болотах навсегда. Но он знал, что сделает этого. У него был небольшой срок, чтобы успеть остановить дальнейшее впадение пиктов в ничтожество. Если для этого нужно убить Сына Гуллаха - так тому и быть.
Брул скинул с себя большую часть одежды. Чтобы просушить ее, он развел костер около входа в подземелье и сел ждать. Больше он ничего не собирался делать. Он нашел логово Старого.
Когда на болота опустилась ночь, Брул поднялся во весь рост и издал тот же звериный рев, что много раз слышал из чащи последние два дня. Он трижды повторил его, добавляя на старом пиктском языке одно только слово “убей”.
Брул знал, что в той игре, которую он затеял, есть все шансы найти собственную мучительную смерть. Годы, проведенные вне Пустоши, он воевал, в том числе и в лесах Нового Света, а вовсе не предавался излишествам в городе. Он думал, что этот военный опыт и дни, проведенные в лесу, помогут ему.
И все же Старый появился внезапно, просто вырос из камней, огромная, сгорбленная, но при этом могучая фигура. Голова, растущая почти без шеи на широких плечах, непомерной длины руки. В свете костра Брул увидел, как сверкнули клыки.
Он поднялся с ревом, который был настолько ужасен, что у закаленного полной опасностей жизнью, Брула на миг будто остановилось сердце. Старый бросился вперед. У него не было никакого оружия, только сила его огромных, жилистых рук, но этой силы хватило бы, чтобы разорвать пикта на куски.
Брул ткнул копьем в оскаленную морду, прямо в покрытые пеной клыки. Тварь, издав рык боли, отшвырнула оружие, будто это была сухой камыш. Следующим прыжком Старый настиг Брула и ударил его всей своей зловонной тушей. Брула отшвырнуло с такой силой, будто его сбил бегущий бык. Он упал на камни, и в тот же миг над ним нависло ревущее от злобы существо. Огромные клыки метнулись к лицу пикта. Брул слепо ткнул верным абордажным тесаком, раскроив монстру губы и нос, но боль того не остановила. Хотя на миг Старый все же отпрянул, и издал какой-то скулеж, но тут же его исполинская рука вцепилась Брулу в предплечье, и настала очередь пикта орать от боли. Затрещал выворачиваемый локтевой сустав, когда Старый рванул Брула вверх, чтобы вонзить клыки в его шею.
Брул опять ударил тесаком. Он привык, что это оружие в его руке наносит тяжелые раны, от которых человек или погибает сразу же, или не способен продолжать бой. Но монстру клинок как будто не наносил серьезного вреда. Кожа, мышцы и кости огромной твари были куда прочнее человеческих.
Ужасающей силы удар обрушился на плечо Брула. Пальцы его вооруженной руки разжались, тесак полетел на камни.
Но у монстра то ли совсем помутилось в голове от ярости, то ли он просто не посчитал человека серьезным соперником. Потому Сын Гуллаха просто отшвырнул пикта прочь. Какой-то вред противнику, Брул все же сумел нанести. С глухим рыком, Сын Гуллаха несколько раз вытер с морды кровь. Жест был на удивление человеческий. И только потом монстр повернулся к поверженному противнику.
В этом была его ошибка.
Стеная от боли, Брул протянул руку к своей кожаной сумке. Он знал, что у него есть только один шанс и что каждое мгновение на счету. Но так же Брул помнил, как опасна спешка.
Он расстегнул сумку и вытащил тяжелый двуствольный пистолет. И когда Старый, рыча и фыркая, подошел так близко, что пикт ощутил на лице его зловонное дыхание, выстрелил из обоих стволов в голову чудовища.
Пистолет тяжело лягнул руку Брула. Две свинцовые пули, предназначенные пробивать стальные доспехи имперских латников, разнесли череп Сына Гуллаха. Брул услышал, как с сырым чавканьем валится на камни часть мозга и черепа, вывернутые из затылка зверя.
Пикт поднялся.
- Вот что у меня есть против Старого! - обращаясь непонятно к кому, выкрикнул Брул, поднимая пистолет. Это было воистину великолепное оружие.
Глядя на убитого Сына Гуллаха, Брул поразился его размерам. Весила тварь, должно быть как три крепких человека. Рост ее был никак не ниже семи футов. Формой плеч, головы и длинными руками Сын Гуллаха отдаленно напоминал гориллу, но длинна ног и привычка ходить с прямой спиной были почти человеческими. Часть тела зверя была покрыта черным клочковатым мехом, но мех был редким, и местами обнажалчерную кожу.
Брулу вдруг сделалось грустно.
Ему не удалось сразить монстра дедовым оружием, он как бы перестал быть настоящим пиктом. Предки Брула, если им доводилось сразиться с Сынами Гуллаха, убивали их в единоборстве, а не посредством свинца и пороха.
А еще, он ощутил странную жалость к поверженному чудовищу. Это было порождение древнего мира, более жестокого, и более загадочного, чем современный мир - времен плаваний через Океаны и удивительных научных открытий. Поверженный монстр показался Брулу чем-то сродни самим пиктам, чье время уходило.
Был ли убитый Сын Гуллаха одним из последних представителей своего племени, или может быть, вообще последним? Если приглядеться, легко было различить в черном мехе седину, а часть тех клыков, что чуть не разорвали глотку Брула, были обломаны и покрыты бурыми пятнами зубной болезни.
Быть может, именно старость и заставила монстра начать охотиться на людей, которые, как известно, остаются легкой добычей для любого хищника?
Брул стряхнул с себя все эти мысли, как ненужные.
Ему еще предстоял обратный путь.
Брул перезарядил пистолет, отыскал оброненный во время схватки тесак. Нашел он и сломанное копье. Он вспомнил о названии родного клана. О том, как его слуга Там назвал их “сломанными людьми”.
- Я заставлю вас собраться. - повторил Брул.
Сильно болела правая рука, но он всегда был левшой. Брул осторожно согнул руку в локте. Только чудом сустав остался на месте, но связки и мышцы несомненно пострадали. Даже в свете костра было видно стремительно темнеющий синяк вокруг локтя. Что ж, не первая рана в его жизни.
Брул поудобнее ухватился за рукоять тесака и принялся рубить голову Сына Гуллаха. Получилось на десятом ударе. Голову он сунул в мешок, тесак повесил на пояс. Пистолет Брул вернул в кожаную сумку.
Надо было возвращаться.
7.
Брул МакОтна не удивился, когда на следующую ночь к его костру из тьмы выступили две фигуры. Еще двое держались в отдалении.
- И каков был план? - спросил Брул. - Убить меня, когда я убью Старого и принести наши головы старейшинам?
- Да, так нам велели наши отцы и отцв отцов. - ответил молодой воин. - Мы прошли за тобой до открытой земли, но дальше решили не идти.
- И зря, пропустили интересное зрелище.
- Почему ты так говоришь? Совсем не боишься смерти? - спросил самый рослый из молодых воинов. Лицом он походил на Сенхинола, каким тот был пятьдесят или шестьдесят лет назад. Брул не удивился.
С этими словами, воин поднял копье. Остальные последовали его примеру.
Брул прямо через сумку выстрелил в живот тому, кто стоял ближе. Потом, уже выхватив оружие, снес вторым выстрелом половину головы стоявшему слева.
Двое оставшихся легко могли бы его убить, потому что в пистолете кончились заряды, а в схватке с двумя копейщиками однорукий Брул с его котороким тесаком был обречен. Но, испуганные скорой и бесславной гибелью товарищей, юные пикты стремглав бежали в черную глубину леса.
Тут страшная боль пронзила его спину, чуть выше поясницы. Брул протянул руку и нащупал древко копья, наконечник которого ощущал где-то в утробе.
С глухим стоном Брул МакОтна повалился на землю.
В небе светила луна, видны были все звезды.
Он умирал, умирал на земле предков, от удара, нанесенного в спину сородичем.
Звезды мигнули и погасли.
Брул шел по затопленной пустоши. Но теперь ему не нужно было осторожно ставить ноги, ощупывать дорогу палкой.
Он просто шел. Ноги его скользили по поверхности воды.
С неба светила Луна. Такая огромная, какой Брул не видел даже в южных морях.
На открытой воде сверкала лунная дорожка.
Брул ступил на нее так уверенно, будто ходил лунными тропами каждую ночь.
Внизу чернели леса, болота и озера земли пиктов, но Брул бросил на них лишь один взгляд. Это больше не имело к нему отношения.
Время здесь текло иначе, Брул не мог сказать, сколько у него занял путь к хижине, сотканной из снов и лунного света. Дверь, занавесь из тьмы и снов о всех открытых им дверях, отворилась.
Там он увидел ту, кого и ожидал. Лунную Женщину. Он не мог разглядеть ее лица, как бы ни всматривался, только лунный свет. А когда она заговорила, голос ее был голосом ветра в ночной траве, голосом воды подземных рек и голосом всех женщин, всегда живших на земле.
- Здравствуй, Брул, сын Энифы.
- Здравствуй, Лунная Мать.
В душе пикта разлился неведомый ему при жизни покой. Он будто нашел свой истинный дом. Не тот запущенный деревянный дом с крытой дерном крышей, и не пропитанный отчаянием и гневом длинный дом в селение клана. Всегда, с самого раннего детства Брул стремился сюда.
Наконец-то можно просто сесть и отдохнуть.
- Я мертв? – спросил Брул.
- Твое тело умирает прямо сейчас. Когда перестанет течь кровь, ты уйдешь дальше.
- Я хочу остаться здесь.
- Это не твое место, Брул МакОтна.
- Я устал, Лунная Мать. Я хотел бы остаться в твоем царстве.
- Это не царство мертвых, Брул, это мир снов, которые видят живые.
- Ты не гневаешься на меня за то, что я убил твоего сына?
- Ты сделал то, что должен был сделать. Время их рода истекает. Они уходят, как до них ушли многие другие. Козлорогие, псоглавые, змееногие. Все кого я родила во времена, когда мир был юн.
- Я боюсь, что время пиктов закончилось. Мы ведь тоже из старого мира, помним больше, чем другие народы.
- Время пиктов придет, но не сейчас, Брул. И твой срок еще вышел.
- Ты говорила, мое тело умирает.
- Я не говорила, что это случится. Я послала свою дочь. Она тоже одна из последних, из тех, кто уходит. Но ее сил достанет, чтобы вернуть тебя к жизни. Но за это ты должен кое-что пообещать мне, Брул, сын Энифы.
- Я сделаю все, что смогу Лунная Мать.
- Сохрани эти леса, Брул. Не дай осушить болота, запрудить реки, посеять пшеницу. Не дай убить последних из моих детей. Пусть хотя бы здесь у них детей останется дом. Пусть их время придет по всей земле, но не здесь, не на земле пиктов. Ты удивишься, Брул, но боги тоже бывают чадолюбивы.
- Клянусь. - повторил Брул, снова проваливаясь в темноту.
Из забытья его вырвала ужасная боль. Копье пронзило его насквозь, вошло в спину и вышло из низа живота. С такими ранами не живут, а он еще жил.
Брул огляделся вокруг. Он не разглядел никакого источника света, как будто слабое свечение излучал сам воздух, наполнявший пещеру. Это была именно земляная пещера, большая нора, а не какая-то лесная хижина. Ничего из наполнявшей пещеру утвари не походило на то, что используют для своих нужд люди. Всюду были разбросаны черепа и кости, в которых легко было признать принадлежащие людям. В дальнем конце пещеры Брул разглядел какое-то движение, увидел три слившихся не то в борьбе, не то в танце, не то в любовной игре тела, не имевших ничего общего с человеческими. Увиденное им было так ужасно, что Брул снова лишился чувств.
Он пришел в себя, и теперь увидел над собой женское лицо. Как будто лицо обычной пиктянки. Но - слишком красивое, слишком изящное, слишком мудрое. Та, кто стояла над ним, не была смертной женщиной, просто походила на нее. У обычных женщин не бывает таких желтых, лишенных белка глаз, и они не двигаются с такой нечеловеческой стремительностью и грацией. Он был уверен, что во время прошлого краткого пробуждения видел истиный облик этого существа. И память об этом наполняла его ужасом.
- Ты очнулся. - сказала незнакомка, и голос ее, как будто приятный для уха, отдавал при этом странным шипением. – Ты был почти мертв. А теперь – живи!
- Как я остался жив, с такой раной?
- Не все в мире объясняют твои новые науки, Брул. - издала шипящий смешок похожая на женщину тварь. - Знания Старого Мира еще работают, Брул.
Брул попробовал пошевелиться и с удивлением обнаружил, что руки и ноги повинуются совершенно свободно. Он вообще не ощущал на себе последсвий страшного ранения. Даже вывернутая в поединке с Сыном Гуллаха рука и та зажила. Брул сел на ложе. Осторожно протянул ладонь, туда, куда вонзился прошлой ночью наконечник копья. Пальцы его нашли только тонкую борозку давным-давно зажившего рубца. Это было невозможно. Но это было невозможно в новом мире, а в мире Старых возможно было все.
- Если бы Мать-Луна не попросила меня, я бы бросила тебя умирать. - прошипела ведьма. - Я отдала бы твое тело моим детям! А вместо этого я исцелила тебя, и чтобы ты мог жить - умерли двое из моих отпрысков. Я перерезала им горло и влила их жизненную силу в твои жилы.
- Я об этом не просил! - Брула пугала лютая ненависть, слышащаяся в шипящем голосе болотной ведьмы.
- Ты не просил, но я сделала то, что сделала. Все имеет свою цену, Брул МакОтна. Ты отдашь мне двух отпрысков своей крови. Не сейчас, и быть может не через год. Мы умеем ждать. Но ты отдашь мне свою кровь и плоть, Брул. А сейчас иди, куда зовет тебя твой долг и твое безумие. Иди, и не оборочивайся.
Брул выбрался из земляной пещеры на солнечный свет. И стоило провалу пещеры закрыться за ним, как он обнаружил себя на том самом месте, где вчера встал лагерем. Все было в неприкосновенности, его оружие и его зловещий трофей.
А вот тела убитых им пиктов исчезли. И Брул знал, какая участь их постигла.
Дальше Брул шел, не стараясь скрываться и не опасаясь более засады.
8.
Он вошел в поселок, грязный и заросший, но живой и пышущий гневом.
- Я хочу собрать совет сейчас же. - резко сказал Брул, вытаскивая из мешка уже раздутую от разложения голову Сына Гуллаха.
Люди сбежались к нему, сразу образовалась толпа в несколько десятков человек. Среди них Брул разглядел Тама, который от радости, при виде вернувшегося живым и здоровым хозяина, едва ли не пустился в пляс. Брул свирепо вглядывался то в одного, то в другого пикта. Он знал, что любой, кто был осведомлен о ночном нападении на него, должен впасть в суеверный ужас. Ибо Брул вернулся из мертвых. Да он и сам был в ужасе от случившегося с ним. Все время, пока Брул возвращался в поселок, он время от времени прислушивался к своему телу и своей душе. Боялся ощутить в своей крови нечто чуждое, принесенное им из глубин болот. Боялся, что на нем лежит теперь отпечаток пережитой им смерти.
Но везде Брул находил только обычный свой гнев и обычную свою одержимость. Чем бы ни было случившееся на болотах, какое-бы проклятие он не навлек на свой род, вступив в сделку с жуткой тварью, что говорила с ним сегодняшним утром, здесь, в мире Солнца, это не имело значения.
- Я выполнил то, за чем меня послали. - громко объявил Брул, еще выше поднимая голову чудовища. - Старого больше нет! А что случилось потом, спросите Сенхтинола! Пусть расскажет вам, как он послал своих внуков убить меня! И пусть те из них, кто ушел живыми, расскажут, как поразили меня в спину! Но Лунная Женщина не дала мне умереть, я вернулся к вам второй раз! Вернулся как истинный вождь и как избранный Лунной Матери!
- Колдовство! Не Лунная Мать, а черное колдовство змееногих вернуло тебя к жизни! - истошно завопил откуда-то появившийся Бутхут.
- А ты снова здесь, старый подлец?! - обернулся в его сторону Брул. В первый миг Брул не сообразил, почему в руке Бутхут держит какую-то палку и держит ее так нелепо, не для удара, а будто для того, чтобы ткнуть Брула в грудь. Но это было лишь секундное помутнение сознания, которое скорее отказалось сразу принять правду. Это была не палка. Это был двухфутовый рейтарский пистолет, наверняка, взятый в качестве трофея во время Восстания Топора.
Бутхут выстрелил. И в тот же миг вперед метнулась хрупкая фигура Тама. Он повис на руке старика, направляя выстрел вниз, в тот самый миг, когда тот нажал на спусковой крючок.
Тяжелая пуля ударила Тама в бедро, и он упал с криком боли.
Брул вырвал из руки ближайшего к нему пикта топор, и со звериным воем, будто бы сорвавшимся с губ Сына Гуллаха, раскроил Бутхуту голову.
- Вот так будет со всеми, кто поднимет руку или голос против своего вождя. - провозгласил Брул. - Я ваш вождь, Сломанные Копья! Слушайте мой приказ. Идите и вяжите этих подлых стариков из совета. Я буду судить их! По законам клана и именем Лунной Женщины!
К вечеру все заговорщики, больше половины от членов совета клана, были пойманы и приведены к Брулу на суд. Тот занял положенное ему место, воссев на грубый трон его дедов и прадедов в длинном доме. У ног его положили тело умершего Тама. Хотя женщины и пытались оказать тому помощь, хотя и были опытны в искусстве врачевания ран, ничего не помогло. Тяжелая пуля раздробила кость и так разорвала мышцы и артерии, что остановить кровотечение так и не вышло, и бедняга Там истек кровью. Хотя видно было, как юнцу страшно умирать, держался он истинным мужеством пикта.
Большинство приговоренных Брулом к смерти, тоже держались с достоинством. Но некоторые все же срывались на брань и оскорбления вождя, стараясь изо всех сил, сказать тому что-то обидное. Но суд Брула был краток, а рука его, сжимавшая старинный топор - тверда.
Так заговорщики и ушли к предкам, душу ни молитвой не облегчив, ни бранью не отведя.
На сторону Брула, после того, как он рассказал о покушении на него, сразу же перешли многие. Далеко не каждому лесному пикту дано было понять всю дерзость и масштаб замыслов своего вождя. Но он был древнего рода, был славным воином и восстал из мертвых, на нем было благославение Лунной Женщины.
Ближе к ночи в лесах изловили и приволокли того юнца, что проткнул Брула копьем. Он смотрел на вернувшегося из могилы мертвеца глазами, полными ужаса.
Брул казнил его так же как и остальных.
Он собрал весь клан и сказал правду. Что он поведет их на войну. Что многие не вернутся. Зато те, кого на чужбине пощадят вражеские пули, клинки и неведомые болезни, заработают много золота и обретут великую славу. Что если все получится, то родовые земли навсегда будут закреплены за кланом. И так он сумеет воздать должное предкам и порадовать Лунную Женщину, благодаря воле которой он все еще жив.
Ночью с великими почестями похоронили Тама. Пусть по рождению он принадлежал к другому клану, и на службе у Брула провел всего несколько дней. Но для него нашлось место рядом с прославленными воинами племени. Он погиб как истинный пикт - защищая жизнь своего вождя.
Тела же тех, кто злоумышлял против Брула, не считаясь со знатностью рода и былыми заслугами, бросили в болото, в самую топь.
Часть старейшин все же приняли сторону Брула. Он выбрал среди них тех, кому больше всего мог доверять, кто не был в родстве или дружбе с заговорщиками и на общем собрании озвучил, что они будут править до его возвращения и каждое их слово должно принимать, как слово, прозвучавшее из уст самого Брула.
Брул не собирался долго задерживаться в лесах. Его задача была как можно раньше вернуться на королевскую службу.
Пока у него было людей на одну полную роту - сотня человек, которых он намеревался превратить в настоящих солдат, и еще два десятка юнцов, которые должны были исполнять всевозможные вспомогательные функции.
Но сначала надо было закончить дела дома. Не только в клане, но и в собственной семье.
Оставив на время главное селение, Брул взял своего коня и отправился к родной усадьбе.
Все то время, что Брул чинил суд и расправу, его зять Сеумас даже не появился в селении клана. Видимо желание быть вождем у него улетучилось. Но надо было решить вопрос с ним окончательно.
Брул уже не держал зла против этого пьяницы. Просто он заберет его в солдаты, а с пикой руке Сеумас окажется не хуже прочих.
Но когда Брул подъезжал к родному дому, навстречу ему вышла Мэйдхи. Она была в традиционных одеждах клана и держала в руке старинный женский нож.
Что самое удивительное, по правую руку Мэйдхи стояла их мать. От растерянной, полубезумной женщины не осталось и следа. Энифа держалась с достоинством, как и подобает матери вождя. На ней так же были старинные одеяния, и нож тоже был при ней. При виде суровой, горделиво поднявшей подбородок, женщины, Брул счастливо улыбнулся, потому что узнал наконец-то свою настоящую мать. Энифа всегда была строгой, никогда бессмысленно не ласкала и не баловала детей. Она была настощей пиктской женой и матерью. Для нее всегда главным было вырастить их достойными славного имени МакОтна.
- Рад видеть вас в добром здравии. Вижу матушка, духи болезни оставили тебя, и разум твой проянился.
- Об этом позже, сын. - сказал Энифа со всей торжественностью, на которую была способна. - Говори теперь ты Мэйдхи.
- Я слышала, ты вернул себе власть над кланом, брат. - торжественно, почти церемонно сказала сестра. - Поздравляю тебя, вождь Брул МакОтна. И я знаю, что мой муж, который уже не с нами, был среди тех, кто злоумышлял против тебя. Скажи мне, должна ли я убить своих детей, рожденных от предателя Сеумаса? Таков был старый закон племени.
- Теперь начнутся новые времена. Неразумные дети не должны рассчитываться за грехи отцов. Но почему ты говоришь о Сеумасе как об умершем? Ты убила его?
-Нет, сын мой. Он сам подписал себе приговор. - сказала Энифа. - Пройди в дом, мы покажем тебе все.
Брул догадался, что произошло.
Он поднялся на второй этаж, в помещение под потолком. Там пахло кровью, порохом и смертью. На полу в середине комнаты, стоял вытащенный из-под кровати сундучок Брула. Рядом с ним лежал мертвый Сеумас с окровавленной головой. Того, как и многих людей, погубила алчность. Он узнал о богатстве, которое привез с собой вернувшийся Брул. И алчность, обуявшая Сеумаса оказалась сильнее всех хороших черт, что еще сохранялись в его характере. Произошло ли его падение от одного лишь бренди, или Сеумас с юности нес в себе червоточину, Брул не знал.
Когда Сеумас, не зная секретов сундука, взломал замок и откинул крышку, в лицо ему выстрелил встроенный пистолет. Пуля вошла Сеумасу в глаз, и, вырвав кусок черепа с кожей и волосами, вышла из затылка. Так умер Сеумас.
- Что ж, он сам наказал себя. - сказал Брул. - Из уважения к тебе Мэйдхи, я не хотел бы убивать его. Я рад, что все случилось так.
Мэйдхи вздохнула.
- Хотела бы я сказать, что он был плохим мужем. Что он бил меня, или что-то подобное. Но нет, он был хорошим мужем и отцом. Даже последнее время, когда сильно пил...
- Он проявил слабость. Он не был настоящим пиктом.
- Да, так и есть. Он был слаб духом. - согласилась сестра.
Брул опустился на колени перед сундуком, что-то повернул, убрав завод стреляющего механизма. Потом он принялся собирать с пола бумаги.
- Мы похороним его без почестей и без позора. Просто забудем о нем. Твоих сыновей я хочу отправить учиться в Гварель. Дочь пусть подрастает, будет отрадой матери и тебе. Когда захочешь, выберешь себе достойного мужа. Ты еще слишком молода, чтобы хоронить себя во вдовстве.
- Ты снова уходишь на войну?
- Да. И я не собираюсь дать себя убить. Мне еще очень много предстоит сделать для клана и всех пиктов.
Брул завернул Сеумаса в его же плащ. Мэйдхи стояла, растерянно держа в руке пухлую пачку бумаг. В большинстве своем они не пострадали совсем, уголки нескольких были заляпаны кровью.
- Я только одно хочу спросить, брат.
- Говори.
- Где же твое золото? В сундуке только черные блестящие камни. Или это драгоценные камни?
- Нет, красивые, годятся для поделок, но не более того.
- А деньги, на которые ты собираешься набирать и снаряжать роту?
- Деньги у тебя в руках. - сказал Брул, вынимая из рук сестры пачку бумаги.
- Это деньги? - удивленно посмотрела Мэйдхи на бумагу.
- Векселя на предъявителя. - пояснил Брул. - Действительны в любом королевском казначействе или в любом отделении Кардавского банка. Но без моей печати и подписи - не более чем бумага.
- Векселя? - не поняла Мэйдхи.
- Бумажные деньги. - как можно понятнее объяснил Брул.
- Мы так мало знаем о большом мире. - удивленно протянула сестра вождя.
- Да, и я хочу с этим покончить.
Тут Мэйдхи вспомнила про Тама.
- А тот мальчишка, что служил тебе, где он?
- Погиб. Погиб, как настоящий пикт, защищая своего вождя.
Тем же вечером Брул, Энифа и Мэйдхи закопали Сеумаса в лесу. В могилу его не положили топор, огниво и мешок зерна. Теперь тень погибшего от своей алчности бывшего вождя обречена будет на вечные скитания в полумраке и никогда не отыщет страну счастливых предков.
На этих похоронах присутствовали и оба сына Сеумаса, которым мать, не допускающим пререканий тоном объяснила, что теперь их жизнями будет распоряжаться дядя, вождь клана. Хоть они и тосковали по отцу, но во всем слушались мать. Все-таки они были чистокровными пиктами.
Утром Брул простился с сестрой и матерью. Блестящие черные камни он велел передать резчикам, чтобы те изготовили из них маленькие статуэтки Лунной Женщины. Если резчики будут аккуратны, такая окажется в каждой семье клана Сломанных Копий.
А еще через два дня к побережью выступила самая странная рота новобранцев во всем Лигурийском Союзе.
Впереди ехал всадник, в полном облачении капитана королевской армии, при нем была даже массивная трость. Правда лицо его покрывала никак не подобающая капитану щетина, которая была недостаточно длинной, чтобы скрыть узоры пиктских татуировок на шее и щеках.
Следом растерянной толпой шагало полторы сотни пиктов, часть из которых были совсем мальчишками. Облаченные в заношенные до состояния рубища клановые одежды и вооруженные чем попало, на плечах они, однако, нести двенадцатифутовые древка будущих пик, срубленные в лесах.
Вид пикты имели одновременно грозный, жалкий и комичный.
Брул собирался сделать так, чтобы через какое-то время над пиктами никто не посмел бы смеяться.
9.
Через несколько дней в цирюльню Гуннара Иенсена вошел человек, чье лицо скрывала густая неряшливая борода.
- С возращением, господин капитан. - приветствовал его Иенсен, как всегда жизнерадостный, как всегда попыхивающий трубочкой антильского табака.
- Здравствуй, рейтар.
- Что с того дня, как я приводил вас наилучший вид, вы так и не побывали ни у одного моего коллеги?
- Так и есть.
- В городе ходят слухи. - продолжал Иенсен, замешивая пену. - Что вы привели целую роту из своих. Правда на солдат они вовсе не похожи, как есть дикари. Уж простите, если что, но так говорят.
- Да, ты прав, на солдат они не похожи. - сказал Брул, привычно усевшись на стул, и предоставив Иенсену намылить свою бороду. - Но кто походил на солдата в первый день в армии?
- Так точно, господин капитан!
- А что, Гуннар Иенсен, не пойдешь ко мне в роту?
- Отвоевался я свое, господин капитан. - бывший рейтар, на хромоту которого Брул прежде не обращал особого внимания, постучал по левой ноге костяшками пальцев. Стук был совершенно деревянный. - Да и кавалерист я, а у вас рота пехотная.
- А цирюльником пойдешь? Ты ведь не только брить умеешь, но наверное и кость вправить, и рану зашить, и пулю извлечь сможешь?
- Так точно, господин капитан. Все в лучшем виде исполню. Но это уж какое жалование положите, господин капитан. Сами знаете, тут-то я сам себе хозяин, при своем деле, значит, да и в городе ко мне со всем уважением.
Болтая таким образом, Гуннар снова превратил лесного дикаря в щеголеватого господина.
Брул оглядел себя в зеркале.
Даже сам он не совсем верил, что несколько дней назад этот человек в глубине Пустоши охотился на чудовищ, каменным топором казнил своих соплеменников и разговаривал с древними богами своего народа.
- Три дня у тебя на размышлнение еще будет. Мне еще надо закупить провизии и мулов на дорогу.
- Я то может и не решусь, господин капитан. А вот один мой дружок так ждал вас, весь извелся от нетерпения. Звать его Эхин. Киммериец ли он по крови, или из лигурийцев, в наши дни уже не разберешь. Рубака до кончиков ногтей, как говорится. С малолетства служил в королевской пехоте, выслужил себе капральские нашивки и небольшое довольствие из казны. Да только не лежит его душа к мирной жизни. Верите ль нет, господин капитан, а иной раз идет по городу и сам себе отдает команды и сам же их исполняет. До того привык по уставу жить.
- Пьет?
- Никак нет, иной раз за весь вечер и одной кружки не вытянет, только трубочкой попыхивает, да смотрит на каждого встречного и гадает, получился бы с того добрый солдат, или нет.
- Ну пусть приходит ко мне, ведь поди весь город знает, где мы стали лагерем.
-Известное дело, весь город знает.
Уже через час Брул принял службу вышеупомянутого Эхина, звероподобного верзилу, с лицом, которое когда-то, не иначе как чудом скроил из ошметков мяса, коллега Гуннара Иенсена, цирюльник-хирург Корвельского Пикинерского полка.
Голосом, схожим с голосом убитого, но непохороненного гуля, Эхин обещал обратить растерянных голодранцев в образцовых солдат, таких, что прямо хоть сразу к королю на смотр.
Вечером свежеиспеченный ротный цирюльник Гуннар Иенсен принялся наголо брить крепкие пиктские черепа, потому что трудно будет натянуть каску на длинные волосы, а борода в бою годится только на то, чтобы в нее вцепился противник. И вообще – нечего разводить в роте насекомых.
Это было рождение прославленного Пиктского полка королевской гвардии, чей боевой путь протянется через века.
Брул приказал развернуть сшитое по его заказу знамя.
На первом плане легко было различить герб Союза.
А фон представляло из себя стилизованное изображение лунного полумесяца, поднятого рогами вверх.
Брул помнил все то, что случилось с ним в лесах. Помнил свистящий шепот, обещавший забрать жизни его потомков.
Но это была та цена, которую он должен был заплатить за будущее возвышение своего клана.
Клан оставался для него тем, за что можно убивать, умирать, вступать в сделки с совестью и со старыми богами.
Брул МакОтна был пиктом. И не просто пиктом, а вождем клана.

Конец

.





-

[Vart Raydorskiy]

Крутяк!Брул упрямый малый оказывается. Есть вопросик,даже два. Первое: Летоисчисление какое? Ну типа сколько лет прошло после ухода Конана киммерийца. Второе: Между событиями маркграфа Лабрайда и Брулом какой временной отрезок? Просто здесь есть то ли пасхалка ,то ли подсказка что киммерийцы собираются на войну и с ними гандерландский вожак... И я так понимаю Брул собирает войска для Лигурийского короля? Это насколько хронология по Конану скакнула вперёд?

Добавлено через 18 минут
И ещё: если не тяжело, подскажите пожалуйста в каком порядке читать ваш новый проект? Сейчас читаю про Север,оооочень круто...читается как прошедшее историческое событие нашего мира, и там много персонажей,весьма интересных

Добавлено через 2 минуты
Особенно воительница Круаху на боевом носороге

[Михаэль фон Барток]

Цитата: Автор: Vart Raydorskiy Между событиями маркграфа Лабрайда и Брулом какой временной отрезок?

да лет пятьсот, не меньше!
в общем много раскидано примет, что по бытовому, социальному и прочему развитию ко временам Брула Хайбория дошла до своего "XVIII века" с париками, рапирами, кремневыми пистолетами, треуголками, "линейной" тактикой pike and shots, векселями, плаваниями через "Атлантику" и тп.

Добавлено через 2 минуты

Цитата: Автор: Vart Raydorskiy И ещё: если не тяжело, подскажите пожалуйста в каком порядке читать ваш новый проект?

о, это общая головная боль!
полноценной непротиворечивой хронологии написать не сподобился ни я, ни соавтор.
хотя, конечно, увязывали воедино изо всех сил.
думаю, выложу одним файлом, где хронология и последовательность описания разных регионов, более-менее выдержана.

[Зогар Саг]

Цитата: Автор: Vart Raydorskiy Летоисчисление какое? Ну типа сколько лет прошло после ухода Конана киммерийца.

Цитата: Пятьсот лет спустя (т. е. после правления Конана Великого) хайборийская цивилизация была стерта с лица земли. Ее падение было уникально в том смысле, что вызвал его не внутренний распад, а лишь растущая мощь варваров и гирканцев. Эти-то народы и уничтожили хайборийскую культуру в самом пике ее расцвета.

Роберт Говард "Хайборийская эра"

Ну, у нас, конечно тоже событий много, так что в данный момент еще примерно спустя век-полтора.

Цитата: И ещё: если не тяжело, подскажите пожалуйста в каком порядке читать ваш новый проект?

Можно начать с этой темы
http://forum.cimmeria.ru/showthread.php?t=4050
там типа дается одновременно завязка и общая картина по всей Хайбории, в отдельных темах по регионам уже идут продолжения

Цитата: Особенно воительница Круаху на боевом носороге

Спасибо, мне этот персонаж тоже нравится.