Иранистан, Туран и земли вокруг Вилайета

Зогар Саг · 06.02.2025, 22:50

В «классическую» эпоху Туран был могучей державой.

Это было богатое и всесторонне развитое государство со столицей в Аграпуре, чье название для жителей всего мира было своего рода символом роскоши и могущества. Географически Туран занимал самое сердце континента. На севере границы выходили едва не к землями Гипербореи. Хотя, конечно, можно сказать, что населявшие степные районы кочевники лишь номинально признавали власть Турана, но все же они находились в поле влияния Аграпура. На западе Туран граничил с Шемом, Стигией, Хорайей и Заморой. На юго-западе Туран, будто клином вонзался в земли Чёрных Королевств.

"Йездигерд, король Турана, был самым могущественным монархом в мире. В его дворце в большом портовом городе Аграпуре была свалена добыча империй. Его флоты боевых галер с пурпурными парусами превратили Вилайет в гирканское озеро. Смуглые жители Заморы платили ему дань, как и восточные провинции Кофа. Шемиты подчинялись его правлению вплоть до Шушана на западе. Его армии опустошали границы Стигии на юге и заснеженные земли гипербореев на севере. Его всадники несли факелы и мечи на запад в Бритунию, Офир и Коринфию, даже к границам Немедии. Его мечники в позолоченных шлемах топтали целые армии копытами своих коней, и укрепленные города по его приказу загорались в огне. На переполненных рабских рынках Аграпура, Султанапура, Хаварима, Шахпура и Хорусуна женщины продавались за три мелкие серебряные монеты — светловолосые бритунки, смуглые стигийки, темноволосые заморийки, черные кушитки, оливковокожие шемитки." (Роберт Говард "Демон из железа")

С востока оставалась проведенная на картах, но не очевидная в реальности, всегда неспокойная Гирканская граница. Граница со степными владениями всегда была головной болью туранских владык. Но вовсе не только «кочевники терзали набегами» богатую державу. Сам Туран нередко вторгался в степные просторы с карательными или завоевательными походами, основывал крепости в пределах Гиркании. На гирканцев запада оказывали мощнейшее влияние культура Турана. Богатство и могущество этой страны делало ее образ привлекательной в глазах некоторых степняков. Потому не стоит сводить их отношение к Турану, к известному историческому анекдоту о кочевниках, которые хотели захватить новые земли, потому в их родных землях не было железа. А железо им нужно было, чтобы ковать оружие и захватывать чужие земли. Некоторые гирканские ханы заводили у себя туранские обычаи, строили дворцы по образцу туранских, всячески стараясь подражать блистательной империи.

В качестве любопытной детали следует уточнить, что происхождение правящей верхушки было иранистанским, а, следовательно, и распространяемые ею вера, законы, обычаи, да и просто мода были в сущности иранистанскими. Тогда как массу населения составляли давно осевшие в этих местах выходцы из Гиркании и многочисленные народы, чье происхождение трудно отследить, но, по всей видимости, они были родственны шемитам. И хотя за века существования Турана не могло не произойти взаимопроникновения культур, облик Турана оставался в изрядной степени иранистанским.

Но этот, классический Туран был сметен в результате нескольких волн гирканских нашествий, каждое из которых оказывалось все более разрушительным, а сами пришельцы каждый раз были все более дикими и жестокими, и телесно и культурно воспринимались как нечто совершенно чужеродное.

Иранистан тоже был завоеван Гирканцами. И то ли в силу большей близости к Гиркании, то ли по причине малопредсказуемой – роли личности в Истории, судьба этой страны оказалась даже более трагичной.

Потому, что над Иранистаном (и некоторыми прилегающими землями) воцарился один из потомков Тогака, хан Бухэ, чье имя вошло в историю как обозначение варвара, ненавидящего цивилизацию как таковую.
Во главе своей орды, пришедшей из холодных степей крайнего северо-востока континента, Бухэ некогда вторгся в Иранистан.

Арулада считали жестоким завоевателем, но в его действиях была некая бесчеловечная рациональность. А вот Бухэ, по всей видимости, был одержим странной идеей - стереть с лица земли земледельческие цивилизации как таковые.

Хотя мы допускаем здесь возможность преувеличений литературного свойства. Иногда Бухэ в рассказах о его зверствах и цитатах якобы изреченных им бесчеловечных афоризмов, неотличим от жившего много позже киммерийского кагана Карраса, который на века стал обозначением свирепого степняка.

У Бухэ близко не было столько сил как у Тогака, чтобы претендовать на «власть над миром», он и власти в Гиркании лишился, проиграл Гуюку и вынужден был откочевать на Юг. Но Иранистан и равнинные части Афгулистана, он систематически не просто грабил, а именно уничтожал. Орда, которой он повелевал, едва ли могла выставить больше тридцати тысяч копий. Но раздробленный на множество полунезависимых княжеств, Иранистан, не мог долго сопротивляться такой организованности, помноженной на редкую свирепость.

Десятилетнее завоевание, в ходе которого Бухэ многих убил, а еще большее число навеки запугал своими вошедшими в эпические песни, расправами, поставило древнюю и славную страну на колени. В отличие от многих степняков, которые с удовольствием грабили оседлые народы, но предпочитали их щадить, хотя бы затем, чтобы снова грабить, этот гирканец грабежу предпочитал бойню. Быть может, он несколько помешался от ощущения своего всемогущества, быть может, мстил за какие-то свои обиды, но политический расчет в его действиях не просматривается даже при самом циничном подходе.

Кажется, он действительно желал, чтобы весь мир обратился в пастбища, по которым бродят стада скота. Любые намеки на возможность смешения крови победителей с побежденными он пресекал. Одна из легенд гласит, что он казнил родного внука, когда тот решил жениться на иранистанке. Но скорее всего, внук просто затеял заговор против деда, или его в этом оговорили.

Согласно другому преданию, Бухэ перебил «по тележное колесо» всех гирканцев, что сотню лет назад освоились в Иранистане, и считались его номинальными правителями, с трудом балансируя на интересах «Десяти Великих Домов» - сильнейших иранистанских князей, каждый из которых располагал обширными владениями и значительной военной силой.
За годы жизни в Иранистане, они совершенно иранизировались, хоть и сохраняли еще некоторые нетипичные для иранистанцев черты внешности и обычаи, а свое кочевое прошлое превратили в обычную героическую легенду.

Если правда, что Бухэ перебил всех выше тележного колеса, значит, в живых остались только дети, которых раздали в семьи степняков для соответствующего сурового воинского воспитания.

Может быть, число казненных и преувеличено.

Но совершенно точно, что непреклонный кочевник запрещал своим подданным жить в городах и всячески преследовал любые попытки заимствования обычаев или бытовых привычек. Сам он всю жизнь внешне походил на бедного пастуха, ходил в засаленной одежде самого грубого сукна, ел руками, которые вытирал о халат, не пил вина, только кумыс, и кажется, никогда не окунулся целиком в воду, потому что боялся живущих в ней духов.

На беду жителям Иранистана и Афгулистана, Бухэ еще и прожил необычайно долгую жизнь. Когда внуки все же сумели его отравить, безумному тирану было больше восьмидесяти лет. Пятьдесят из которых он посвятил войне. Посчитать города и села, сожженные по приказу Бухэ, а тем более как-то учесть убитых им людей невозможно.
Центральные области Иранистана просто обезлюдели.

Однако, как бы ни зверствовал Бухэ, в Иранистане осталась твердыня, которой он не смог покорить. Это была гористая местность на юге, где правил род князей Бахрамов. Это были отважные люди, из поколения в поколение семья воспитывалась в твердых правилах веры. Бахрамы считали, что происходят напрямую от бога войны. Не важно, была ли это просто семейная легенда, или некая нечеловеческая сущность, в самом деле, в незапамятные времена посетила мать князя Хвара. Важно, что все сыны этого рода с детства воспитывались воинами, аскетами и духовными лидерами. Должно быть, и знатным и простым воинам было лестно служить наследникам столь славного имени. А простолюдинам было морально проще подчиниться прямому потомку бога. Маленькое государство Бахрамов выдержало все атаки степняков, и это нельзя объяснить только непроходимостью гористой местности.

В свое время мы вернемся к истории Бахрамов и всего Иранистана, а пока наша тема – Туран.

Гирканские вторжения в Туран, в сущности, не были даже настоящими завоеваниями, потому что устойчивой системы власти не создали, просто разрушили старую. Гирканцы в виде единоначальных владык, в Туране не закрепились. Причиной тому был как разгром гирканцев на Западе, так и поднимавшиеся в Туране восстания. Скептики всегда предлагают помнить, что сколь ни говорили бы о «неисчислимых» гирканских ордах современники и историки, это обычно художественное преувеличение. Отчасти, призванное оправдать поражения от рук восточных варваров. Отчасти - просто впитавшееся в литературную традицию. Даже если самые большие армии вторжения насчитывали сотни тысяч человек (а это вероятно, так и было), в сравнении с населением богатого Турана это была – капля в море.

Кроме того, неся потери, гирканские владыки очень скоро начали вербовать в свои армии туранцев, заключая сложные союзы с местной воинской знатью. К тому же, мы не можем говорить о «гирканцах» как о единой силе.

Арулад был могущественным повелителем, но стоило ему умереть, его наследие, в том числе и войско, просто разорвали на части сыновья, внуки, племянники и внучатые племянники.

Очень скоро среди завилайетских пришельцев началась своя междоусобица. Но свою роль в обрушении грандиозного здания Турана гирканцы сыграли.

Во время вторжения Арулад и Мугэ трижды разгромили, практически уничтожили армии аграпурских падишахов. В этих войсках служила, прежде всего, преданная правящей династии знать из центральных провинций, или простолюдины, из тех, чьим главным занятием была военная служба. Конечно, и гирканцы понесли тяжелые потери. Некоторые именно с этими потерями связывают относительные неудачи на Западе. Известно, что на Аквилонию Арулад ушел с большим войском, чем то, с которым он подошел к Ховарезму. Но сколько из них составляли гирканцы, а сколько – втянутые в войну туранцы, в точности сказать невозможно. Хотя, по косвенным признакам, иногда число таких подневольных союзников доходило до двух третей, а то и трех четвертей «гирканских полчищ».

Однако, участие в таких походах, хоть и было не вполне добровольным вначале, со временем неминуемо привело к некоторому сплочению с завоевателями. Подавляющее большинство гирканцев прибыли одни, без семей. Не удивительно, что очень скоро они стали брать себе женщин у дальних туранских родичей, и это не всегда имело характер какого-то жестокого насилия и рабства. Вполне обычным для правителя какого-нибудь города было выдать дочь за хана кочевников, а туранцам, которые и сами держались кочевого образа жизни, это давалось еще проще.

Но какие бы дальние последствия не имело для гирканцев их переселение на земли Турана, важно то, что они покончили с властью иранистанской династии, лишив ее опоры. Стоило рухнуть военной силе Аграпурских падишахов, их вековая власть обратилась в пыль. Никто не властен был остановить сатрапов дальних провинций от провозглашения себя независимыми правителями. Уже эти правители в свою очередь не могли удержать власть над более мелкими. И все они искали покровительства у кочевых орд, которые в свою очередь, хоть напоказ и презирали горожан за изнеженность нравов, нуждались в городских товарах, от сукна до кольчуг, и от наконечников стрел до ковров. Но прежде всего, все зависели от урожаев зерна, так что за власть над плодородными долинами рек и оазисами шла особенно жестокая вражда.

В условиях фактического исчезновения центральной власти с ее иранистанским влиянием, началась стремительная «гирканизация» Турана, которая не сводилась к простому «впадению в варварство». Так следует отметить постепенное вымывание культов иранистанских богов, заменявшихся гирканскими.

При этом, надо сказать, что крупнейшие города, каким бы погромам они не подвергались, и каким бы правителям не платили дань, оставались центрами не только ремесел, но и искусств и книжной учености, продолжая традиции старой культуры, только неминуемо приспосабливая ее к меняющимся реалиям.

После рассеяния гирканских орд на Западе, большая часть уцелевших воинов не стремились вернуться в родные степи, а предпочли осесть в Туране. К тому времени власть аграпурских владык не распространялась уже дальше предместий самого Аграпура, хотя громкий титул они сохранили. Выше мы упоминали о том, что Туран обратился в арену борьбы между собой бесчисленных конных кланов и городов-государств. То там, то здесь возвышались или впадали в ничтожество династии. То один, то другой город претендовал на ведущую роль в стране. Все воевали со всеми и одновременно, заключали часто переменчивые союзы.

При этом, по иронии судьбы, аграпурский падишах по-прежнему сохранял свой титул и какие-то церемониальные функции. Не то в порядке желания подержать видимость преемственности, не то вследствие непонятного варварского юмора, турано-гирканские «конные цари» время от времени продолжали слать в Аграпур подарки, а себя провозглашали покорными сынами падишаха. Особенно такая риторика оживлялась в годы самых жестоких войн.

Сами же безвластные правители вели жизнь праздную. В довершение всего, они даже в своем дворце уже не были настоящими хозяевами, там распоряжались в большей степени евнухи. Настоящую власть имела дворцовая стража, которую набирали когда-то из рабов, но после это стало наследственной должностью. Щеголявшие в золоченых доспехах, гордые собой, но никогда не видевшие настоящего поля боя, такие «стражи» не раз и не два свергали безвластного правителя, убивали его, зачастую изуверским способом, сажали на его место другого члена семьи. Если трон доставался человеку достойному, он старался жить тихо и незаметно, пользуясь почетом и комфортом, но, не вмешиваясь ни во что. Кое-кто останется в памяти потомков как каллиграф, золотой краской и невиданной красоты почерком переписавший историю Турана с древнейшего времени. Кому-то не достанется и такой чести.
Если же на престол возводили человека слабовольного и легкомысленного, он пускался во все тяжкие, предаваясь самому разнузданному разврату.

В сущности, изысканная каллиграфия золотой кистью и пьяные оргии служили одной цели – забыть об унизительности своего положения.

На время прибрежные земли оказались во власти киммерийцев, которые, будучи уроженцами запада, не сразу поняли смысл этих ритуальных игрищ. Но последние киммерийские цари вполне уже придерживались традиции, будто бы пытаясь придать своему правлению видимость легитимности. Отсюда же и их, формальное и запоздалое, обращение в аграпурскую версию иранистанской религии.

Но как упоминалось в посвященной Киммерийским Царствам главе, владычество их оказалось недолгим.

Последняя миграция гирканцев с севера, вызванная завоеваниями вентов, совпала по времени с откочевкой киммерийцев в Замору.

В это время, среди прочих гирканцев, выбитых из северной степи Вентами, прибыл на юг хан малочисленного, но гордого и воинственного племени. Звали его Сылчак. С этого удивительного человека и начнется возрождение Турана, как великой державы.

Но стоит сказать, что плоды его трудов увидят только внуки, а не сам Сылчак, который уже и в предгорья Ильбарса пришел немолодым человеком.

Тем же временем, гирканские по происхождению династии распоряжались на большей части Шема. Справедливее будет, все же говорит о «семьях», потому что в массе своей они не имели «правильного» государственного устройства и обладали укорененной обычаями властью над родным племенем, все члены которого независимо от богатства продолжали считаться одним родом.

Добавлено через 18 минут
Кесем Сылчак был внуком хана Сылчака, который некогда откочевал из северо-западной Гиркании в Туран.

В различных главах нашего повествования мы не раз упоминали Туран, всякий раз оговариваясь, что со времен великих гирканских нашествий, Туран уже не представлял единого государства, а скорее некую культурно-историческую общность. При этом и границы Большого Турана оказывались чрезвычайно эластичными. Иногда это выглядело как расширение, иногда как сокращение. Но больше говорило о том, что многочисленные турано-гирканские правители, продолжавшие держаться полукочевого образа жизни, не мыслили в категориях «государственных границ».

Поскольку власть аграпурских падишахов стала совершенно эфемерной, то Туран, даже после того, как последние волны варваров прокатились по нему и исчезли в туманных просторах за Вилайетом, продолжали сотрясать внутренние войны.

Сылчак и его племя впервые прославились, когда смогли выдавить в Замору киммерийцев, которые до того претендовали на власть над побережьем Вилайета. Таким образом, Сылчак будто бы отомстил киммерийскому племени за все то, что претерпели гирканцы (и он лично) от рук владык Каганата.

Сылчак считался потомком легендарного гирканского хана Тогака. В действительности же, родство его с семьей Подобного Небу Правителя было приобретено, когда он взял в жены не то дочь, не то племянницу Гуюк-хана. Того самого, с которого киммерийцы содрали заживо кожу, чтобы сделать из той кожи знамя.

По времени возвышение Каганата и начало собирания раздробленного Турана приходились на одно и то же время.

Сам Сылчак успел не так много, если мерить успехи правителя исключительно завоеванными территориями. Но, на самом деле, его десятилетнее правление заложило основы грандиозного будущего Турана.

Сылчак, будучи храбрым воином, являлся так же ловким политиком. Это свойство скорее врожденное, чем приобретаемое образованием или жизненным опытом. Потому политическим даром порой обладали совершеннейшие дикари, и так же часто его были лишены наследники древних и славных династий.

Поэтому малограмотный (а может быть и вовсе не грамотный, тут есть разные свидетельства современников) хан Сылчак сумел не только объединить вокруг себя несколько сильных кочевых племен, но и заключить взаимовыгодную сделку и с городской знатью.

Там образом возникает союз Корасана, Шанпура и Султанапура с племенным союзом Сылчака. Из гирканских степей Сылчак привез культ волка (нечистого, вредоносного животного в иранистанской традиции, о чем будет сказано ниже). Так правящий клан, получил название Сияхкурт, в честь родового тотема Сылчака – черного волка.

Забегая в будущее, следует рассказать, что одна из турано-иранистанских войн, по легенде произошла из-за куска волчьей плоти.
На подписание важного мира, который должен был определить границы между великими державами Востока, туранский посол явился в роскошных одеждах, но на шее его висел, на простом шнурке, неприметный кусок высушенной кожи.

Иранистанский посланник, известный своим фанатизмом принц Керуш Давран заинтересовался, что это такое, даже протянул руку, чтобы потрогать амулет. Когда ему объяснили, что кожа сия есть ни что иное, как кусок половых органов волчицы, Керуш впал в неописуемую ярость. Он с мечом набросился на туранца, и прежде чем тот успел даже потянуться за своим оружием, убил его.

После этого война продлилась еще семь лет.

Но многолетние войны в треугольнике Туран-Стигия-Иранистан были делом будущего. Пока Сылчаку удалось создать небольшое по территории, но все же крепко вставшее на ноги государство, располагавшее и зажиточными оседлыми землями, и большим конным войском.

Когда Сылчак погиб в какой-то незначительной стычке с горными племенами, не желавшими принимать его власть, ему наследовал его сын, Хакан.

Почти тридцатилетнее правление Хакана представляло из себя, если и не череду сплошных триумфов, то все равно было очень успешным. В масштабах данного рассказа не представляется возможным поведать обо всех одержанных им военных победах и заключенных дипломатических союзах.

Хакан действовал с хладнокровной расчетливостью, к которой его враги, люди тоже жестокие и привычные к войне, не были готовы. Он мог годами, если не десятилетиями ждать, чтобы нанести удар. Для него не существовало прежних негласных договоренностей. Не испытывая никакого сословного чувства солидарности к чужой аристократии и «братьям правителям», Хакан казнил пленных, вырезал знатные семьи, вел сражения не до капитуляции, а до уничтожения противника.
Против набиравшего силу государства Сияхкуртов неоднократно организовывали союзы, привлекая силы и со стороны.

Так ханы Западного Турана пробовали нанимать воинов среди неподвластных никому зуагиров. Кто-то старался снова втянуть в туранские распри заморийских киммирай, но те были слишком поглощены делами в самой Заморе.

Авторитет Хакана был столь велик, что некоторые мелкие правители спешили присоединиться к нему добровольно.

Хакан заложил основы «нового войска», когда начал массово скупать рабов-мальчиков. Сначала из таких рабов, воспитанных в духе фанатичной преданности правителю формировали только личную стражу правителя. Но постепенно корпус воинов-рабов стал многотысячным. Так впервые за многие века в армиях Востока появилась многочисленная, хорошо обученная и вооруженная пехота. Первоначально такие пехотинцы были лучниками и копейщиками. Со временем главной их задачей стала осада крепостей, они овладели пушками и взрывчатыми веществами. С появлением этой пехоты, крепостные стены перестали быть неприступными, как это часто случалось во времена чисто кавалерийской войны.

Такая реформа не значила, что традиционная туранская конница, исчезла с полей сражений. Но Сияхкурты получили большое преимущество перед своими соперниками.

В конце жизни Хакан правил государством, превышавшим доставшееся ему по наследству, примерно пятикратно. Фактически каких-то альтернативных источников силы и власти в Туране не осталось.
Остались только мелкие князьки в отдаленных областях, которые считали, что расстояния и труднопроходимая местность (горы, пустыни) сохранят их независимость.

При этом важно отметить, что Хакан занимался именно строительством единого государства, а не просто формальным приведением к подданству слабейших правителей. Различные мелкие ханы утрачивали свои титулы и значение, Хакан менял их на назначаемых лично им наместников. Земли раздавались верным воинам-победителям, на обычных условиях наследственной военной службы.

Хакан, в отличие от отца, был достаточно образованным человеком, и в его действиях прослеживается некая общая политическая программа. Программа эта была обычной для своего времени. После потрясений времен Великого Переселения, общей идеей на пространстве от Лигурийского Союза до Кхитая и от Венеты до Стигии, стало учреждение единого государства, управляемого едиными законами по воле единственного правителя.

В это же время религии Хайбории утрачивают свой прежний вид.
В классическую эпоху многобожие было чем-то естественным. Сейчас, в век формирования новых государств на руинах старых, столь же распространенной стала идея неких «государственных» религий.
Если на Западе император Кассий придавал характер обязательной имперской веры древнему митраизму, а в Иранистане шахиншахи фанатично насаждали культ своего огненного бога, то туранцы Хакана подняли на знамя зловещего Эрлэга.

Хакан, последний правитель из рода Сылчак, именовавший себя ханом, был в чем-то похож на своего современника Карраса, с которым они так никогда и не встретились на поле боя. Общим у них была бездушная, рационализированная жестокость, с которой они стремились к цели – созданию государства, как строго вертикальной системы, управляемой из единого центра.

По иронии судьбы, непокоренным оставался Аграпур, старая столица Турана, в которой продолжали сидеть на троне безвластные падишахи, а распоряжалась местная олигархия. В качестве наемников Аграпур часто привлекал выходцев с восточных берегов Вилайета.

Хакан, скончавшийся от естественных причин, не успел завоевать древний город, чтобы формально объявить себя владыкой всего Турана. Он умер прямо во время подготовки похода, что послужило основой для слухов об отравлении.

При этом в качестве возможных отравителей называли как аграпурцев, так и сына Хакана – Кесема.

Версия с отравлением всегда увлекательна, но не всегда имеет под собой какие-то основания. Великие мира сего точно так же умирают от обычных болезней, как и простолюдины. Здоровье грозного правителя давно уже было плохим, возраст близился к преклонному.

Хакана отличала параноидальная подозрительность, поэтому именно яд как причина смерти маловероятен.

На престол взошел его сын Кесем, в первые же дни правления жестокостью переплюнувший отца.

Кесем расправился со своими братьями. При этом в отличие от Карраса, (которого за братоубийство народ прозвал Кровопийцей), новый глава Сияхкуртов не воевал со своими братьями за престол. Он просто приказал перебить их всех, полдюжины человек, даже нескольких младенцев-племянников не пощадил.

Кесем во многом походил на отца, но он был не столь дальновиден, зато отличался непомерным тщеславием.

Поэтому там, где отец действовал осторожно и наверняка, он шел напролом, не считаясь ни с какими рисками и потерями.

С его правления, не столь уж длинного (двенадцать лет), начнется эпоха, когда три державы Юго-Востока будут делить власть над регионом.
Кесем взял Аграпур после полугодичной осады. Падение города уже современниками было воспринято как начало новой эры. Времена раздробленного, ослабленного Турана подходили к концу. Новый, куда более воинственный, сильно гирканизированный, Туран родился в войнах, и будет существовать ради войн.

Понимая, что пощады новый хан никому не даст, аграпурцы дрались с необычайным упорством. На их стороне были вековые стены города.
Но времена менялись, и стены поддались пушечным ядрам.

Кесем отдал город на грабеж войску.

После всей той резни, что устроили в захваченном Аграпуре его воины, Кесем почему-то пощадил последнего падишаха старой династии. Он отправил того, доживать дни на какой-то небольшой скалистый островок на Вилайете.

В Аграпуре хан Кесем Сылчак взял себе новый титул. Старый – «падишах» был отброшен с большей частью иранистанского наследия классической эпохи. Гирканское «хан» или даже громкое «хан ханов» (каган) не отражало всех претензий Кесема и новорожденного государства на господство в регионе. Именно слово «господство» и стало титулом Кесема.

Кесем провозгласил себя султаном (то есть, собственно «господином», «властителем») Турана и всех земель, которые когда-то находились в поле туранского влияния.

История, которая иногда любит иногда пошутить, нашла место для иронии и среди кровавой трагедии взятия Аграпура.

Кесем, старавшийся хранить верность гирканскому наследию своего рода, тем не менее, короновался старой падишахской короной.

В силу причудливых линий судьбы, что-то иранистанское в государстве Сияхкуртов сохранится. Придворный ритуал, язык официальных документов и хроник.

При этом Султанат Туран очень скоро объявит Иранистан своим главным и вечным врагом.

Султан Кесем прославился не только взятием Аграпура.

Он взялся в войну со Стигией за власть над Замбулой, где стигийцы разгромили туранцев наголову. При этом сам Кесем чуть не сложил голову в бою, спас его только выносливый конь и преданность телохранителей, которые погибли, но задержали преследователей.
Этому разгрому уделяется в истории, быть может, слишком много внимания, хотя причина понятна – первое большое столкновение Турана и Стигии в «новое время».

Поражение не сломило Кесема, хотя больше с великим южным соседом он старался не связываться.

Зато он принялся наводить ужас на слабейшие государства, которые исторически были зажаты между главными центрами силы.

Нам уже доводилось упоминать, о том, что Коф, Хорайя, Хауран и сохранившие независимость города северного Шема успели, воспользовавшись ослаблением турано-гирканцев, частично вернуть себе независимость. При этом вековое пребывание в составе Большого Турана не прошло для них даром. В действительности не везде произошло «свержение власти захватчиков», иногда между пришлыми военизированными кочевниками и оседлым населением формировались более сложные отношения.

Где-то, в областях, до которых докатилась волна переселенцев с Северо-Запада, произошло некое возвращение в орбиту хайборийской цивилизации. Но при этом некоторые государства продолжали носить названия эмиратов и даже «ханств», и причудливо сочетая в своем устройстве черты запада и востока, вполне процветали.

Потомки пришельцев с востока сильно цивилизовались, хотя это не означало автоматически изнеженности и развращенности.
Именно эти земли страны и стали объектом хищных притязаний со стороны Турана.

Кесем даже сочинил под свои грабительские походы некую доктрину (вещь прежде не столько немыслимую, сколько ненужную). Будто бы все земли, на которых побывало копыто гирканского коня, должны принадлежать ему, как наследнику славы древних великих ханов.

При этом первые походы Кесема не имели завоевательного характера.
Это были скорее грабительские набеги. Военных сил городов-государств не хватало, чтобы оказывать сопротивление ударам войска, сочетавшего кочевую маневренность и выносливость и характерной для более развитых государств, дисциплиной и выдержкой.

Практически каждый год армии Кесема вторгались в одно из сопредельных государств и уходили с большой добычей. Самым ужасным для жителей пострадавших земель было то, что туранцы попросту охотились на них, чтобы обратить в рабство. Рабство на долгие века станет одной из основ Турана.

Кесем умер довольно молодым человеком, но в случае его смерти отсутствует обычная легенда об отравлении или убийстве. Владыка Турана вел крайне разгульный образ жизни, злоупотреблял спиртным, чудовищно растолстел, и в жаркий полдень его, отходившего от очередного многодневного пира, хватил удар.

Но за свое недолгое правление, Кесем успел заложить основы политики Турана на ближайший век. Постоянный натиск на Запад стал своеобразной идеей фикс для следующих поколений туранских султанов.
Так же обозначилось будущее жестокое противостояние со Стигией из-за владычества над Шемом.

При этом туранские султаны надолго отложили решение «зуагирского вопроса», потому что пустынные разбойники продолжали существовать у них под боком, совершенно игнорируя то, что фактически живут на землях Турана.

Северное направление политики станет для Турана важным позднее, во время формирования в северном Приморье новых государств.

Добавлено через 10 минут
Иранистан

Иранистан вернулся из небытия и снова явил себя миру в результате великого, и воистину героического деяния.

После смерти страшного Бухэ, гирканская власть над Иранистаном первое время казалось непоколебимой. Внуки жестокого хана продолжали управлять его владениями, стараясь придерживаться политики деда. Хотя какие-то поблажки оседлому населению делались.

Бухэ родился за Гирканскими Вратами, а его внуки в Иранистане, и как ни старался дед сохранить в них первобытную ненависть к оседлым народам, рассматривали тех как подданных, а не как кровных врагов.
На иранизацию гирканцев история попросту не дала времени. Гирканцев постигла кара за злодеяния их отцов и дедов.

Едва почувствовав ослабление власти потомком Бухэ, иранистанцы подняли грандиозное восстание, которым предводительствовали князья рода Бахромов.

Этот воинственный клан религиозных фанатиков являл отчасти новое явление в истории. То были люди, с одной стороны отчаянной храбрости, поколениями воспитывавшиеся в воинских традициях. Но при этом они были истово религиозны и видели в борьбе, которую столетия вел их род, не только посюсторонний смысл борьбы за власть, но и придавали ей характер священной войны с абсолютным злом.

В общем и целом, можно сказать, что Бахромиды были не только полководцами, но пророками своей веры. Одним из основных постулатов которой стал невиданный прежде монотеизм, объявлявший все прочие религии заблуждениями, а “чуждых” богов - демонами.

Десятилетия партизанской войны против Бухэ, которые вели укрывшиеся в горных районах Бахромиды, не только позволили им выковать клинок своего воинства, но и отшлифовать его религиозной составляющей, которую Бахромиды умели излагать так, что она была понятной и простому пастуху.

Объявленная священной войной против порождений мрака, война иранистанцев против гирканцев продлилась около десяти лет.

Примерно столько же когда-то понадобилось Бухэ, чтобы завоевать Иранистан.

Начало краху Бухэидов положил стигийский Царь Скорпион, когда с большим войском устроил на Иранистан грабительский поход. Не ставя целью завоевание, деспот Юга нещадно ограбил все иранистанские города и села, до которых успел дотянуться.

При этом именно грозная слава Сетнахта позволила ему сохранить жизни многих своих воинов. При одних только слухах о появлении великого воителя, иранстанские города спешили откупаться, выгребая подчистую сокровищницы своих храмов и карманы граждан.

Попытка гирканских хозяев страны организовать сопротивление провалилась. Они сами оставались захватчиками, а не виделись как легитимные правители. Поэтому иранистанские князья попросту саботировали призывы встать единой силой против страшного врага. Гирканских сил для полновесной войны не хватало, хотя пощипать караваны отступающих стигийцев гирканцы смогли.

Уход Царя Скорпиона положил начало великому иранистанскому восстанию.

Парадоксальным образом, предсказания старого хана насчет того, что подлым землепашцам нельзя давать спуску, сбылись. Иранистанцы мстили с изощренной жестокостью. Изначально успех сопутствовал повстанцам во всем. Гарнизоны, размещенные в городах, были истреблены, попытки карательных походов отбиты. У гирканцев даже не получалось укрыться в степных районах, потому что силы восставших (не стоит представлять крестьян с мотыгами, восстанием предводительствовали князья) настигали былых угнетателей, угоняли их стада и жгли имущество, а самих степняков убивали, не считаясь с полом и возрастом.

Князь Давран провозгласил себя правителем Иранистана и призвал все население на священную войну со степняками.

Но все же столетия войн были за спиной Бухэидов, и потому быстро разгромить захватчиков не вышло. Собрав среди сородичей, кочующих к северу, большие подкрепления, заручившись поддержкой могущественного Карраса, гирканцы ударили по северным пределам Иранистана с такой силой, что казалось, времена Бухэ вернутся.

Несколько городов было разорено. Население уже привычно разбегалось, проклиная не только гирканцев, но и Даврана и всех Бахромидов, которые навели на их головы гнев ужасного Каррагана.
Вообще, войска Карраса составляли едва ли не три четверти гирканских. Очевидно, он собирался, посадив на трон одного из Бухэидов, сделать его своей марионеткой.

Трудно сказать, что заставило Карраса прервать успешно развивавшуюся кампанию. Ссора со своими союзниками, или желание перебросить войско на другое направление (все происходило уже в преддверие великой войны Леса и Степи). Возможно, имели место другие соображения, но великий каган, получивший в иранистанских летописях имя Губитель Городов, отвел свою армию.

Одни, без поддержки могущественного Карраса, внуки Бухэ продержались еще несколько лет.

Но ситуация повернулась так, что теперь скорее они выглядели бунтовщиками, которых преследовала вся мощь возродившегося государства.

Мстя за пережитые ужасы, иранистанцы убивали всех без разбора, вырезали лагеря гирканцев, где находились их женщины и дети, угоняли скот, чтобы лишить степняков запасов пищи и боевых коней.

Наконец, оставив попытки не только вернуть власть над Иранистаном, но и даже сохранить собственную независимость, степняки запросили мира на любых условиях, готовые принять подданство великого шахиншаха. Но Давран ответил, что каждого гирканца выше тележного колеса ждет смерть.

После этого гирканцы бежали в панике, бросая не только имущество, но и старых, больных, раненых, ослабевших.

Попадавших в плен Давран казнил с жестокостью, поражавшей даже современников Карраса.

Путь на север, в степи праотцев, под защиту киммерийского кагана, был отрезан иранистанскими армиями. Пришлось уходить туда, где еще были шляхи, не перекрытые закованными в броню всадниками Бахромидов и их союзников. На юго-запад, в пустыню.

Наконец, сохранившие едва ли пятую часть от своей изначальной численности, гирканцы под предводительство третьего внука Бухэ - Лаблаха, добрались до границ со Стигией. Там они взмолились о милосердии.

Слово «милосердие» было всегда чуждо стигийским владыкам. Хотя о тогдашнем стигийском царе действительно шла слава, как о человеке милостивом, но одним только мягкосердечием Семеркета (сына грозного Царя Скорпиона Сетнахта), его поступок не объясняется.

Гирканцы, даже разгромленные, и изнуренные дорогой через пустыни, оставались воинами-всадниками.

Стигийский повелитель согласился предоставить гирканцам убежище. Условие было обычным - военная служба. В скором будущем гирканские изгнанники составят своего рода сословие конных лучников и будут сражаться во всех войнах великой державы Юга.

В том числе и во всех пяти стигийско-иранистанскиих.

Все это дело хотя и близкого, но будущего.

Сейчас же иранистанцы не стали преследовать беглецов после их ухода в пустыни. Отчасти они рассчитывали на то, что безводные земли, полные песков и солончаков сами прикончат разгромленное воинство Лаблаха. Но самой главной причиной было то, что только-только вернувшемуся из небытия независимому Иранистану требовалось время, чтобы укрепиться.

Война с находившейся на пике могущества Стигией не входила в планы Даврана, над которым с севера продолжал нависать грозный Киммерийский Каганат.

Возблагодарив своего (единственно истинного) бога, Давран не только возложил на себя корону древних царей и провозгласил начало новой эры. Он не ограничился декларациями.

Иранистанский шахиншах действительно стал строить новую страну, хоть она и позаимствовала от прошлого Иранистана многое. Но прежде мир не видел еще столь монолитной деспотии, возглавляемой обожествленным при жизни правителем.

Возвышение Иранистана, его войны за владычество над Югом с Тураном и Стигией - тема другого рассказа, который легко займет не одну сотню страниц, столько великих подвигов и злодеяний совершат правители этой удивительной страны.

Окончательно утвердившись в Иранистане, шахиншах Давран в котором честолюбие сочеталось с религиозным фанатизмом, спланировал и осуществил успешную войну против Турана.

Новый Туран династия Сияхкуртов строила с опорой на гирканские кочевые племена и главные города Западного побережья Вилайета.

Во время распада единого Турана, вызванного гирканскими вторжениями, города юго-востока, как и остальные, обратились в самостоятельные «княжества», «эмираты» или «ханства».

Самым богатым и сильным из них был Ховаризм, сумевший восстановиться после погрома, учиненного Аруладом во время Западного Похода.

Некогда и сам Ховаризм, города, находившиеся в его сфере притяжения, были сильно затронуты иранистанским влиянием. Вообще до эпохи Переселения иранистанское присутствие в Туране было весьма велико, не стоит забывать корни старой династии падишахов Аграпура.

За время, проведенное под властью Бухэидов, Иранистан, точнее говоря, его правящая верхушка, не забыли полностью о своих прежних великодержавных претензиях. Какие-то связи с обратившимися в ритуальные фигуры падишахами Аграпура были восстановлены почти сразу же после того, как сам Иранистан провозгласил себя независимым государством.

К Сияхкуртам Давран относился как к узурпаторам, присвоившим то, что должно по закону принадлежать «аграпурской» династии.

Конечно у Иранистана, недавно пережившего тяжелые войны, не было сил, чтобы выступить против Хакана, а после - его сына, в качестве «объединителей» Турана. Для большинства туранцев (как «коренных», так и туранизировавшихся пришельцев из-за Вилайета) Иранистан был просто чуждой страной. В лучше случае нейтральной, в худшем – врагом.
Но именно на юго-востоке некоторая про-иранистанская тенденция сохранялась. Местная знать старалась поддерживать с Давраном хорошие отношения. Быть может не из сентиментальной привязанности к «старым добрым временам», а скорее из желания всегда иметь второй источник силы, на который можно было бы опереться в случае проблем с Сияхкуртами.

Ни у Хакана, ни у Кесема не хватило времени, чтобы утвердиться в юго-восточных пределах Турана. Они продолжали оставаться полунезависимыми, хотя формально и признавали власть султана.

Времена, когда целые регионы представляли из себя слабые конгломераты всевозможных мелких государств, уходили в прошлое.

Наступала эра империй.

Подобно тому, как Хакан умер, не успев взять Аграпур, его сын покинул мир, когда готовился, прервав череду успешных западных походов, повернуть на восток, чтобы покончить с полунезависимостью Ховаризма.

Со смертью Кесема сам Туран оказался под угрозой. Кесему было лишь немного за сорок лет, смерть его стала неожиданной, никого из сыновей он приемники не готовил.

Совершеннолетия достигли лишь два сына султана, рожденные от разных матерей. Старшего звали Джем, легенда приписывает ему карранидскую кровь, что не является чем-то невозможным. Но с другой стороны, непонятно, почему предполагаемое родство с карранидами остается на уровне слухов и городских легенд. Если бы Кесем, в самом деле, заполучил в жены или наложницы, женщину из рода Царя-Дракона, он, скорее всего, объявил бы об этом во всеуслышание. Достоверно о матери Джема известно только, что она была родом из Степи. В год смерти отца ему исполнилось шестнадцать лет.

Младшего сына Кесема звали Кудрет. Он был на два года младше брата. В наши дни это возраст последних детских игр, но принцы в то время взрослели рано.

Пока каждый из братьев готовился к борьбе за трон, сын Даврана – воинственный и столь же фанатичный как его отец, Кереш, перешел Ильбарские Горы и тридцатитысячным войском вторгся в пределы Турана.

Как и половина завоевателей своего времени, где все считали себя реставраторами былого, (часто уже мифологизированного), прошлого, Кереш объявил поход будто бы для «возвращения трона законному падишаху».

Но на Аграпур разумно не пошел, а двинулся, почему-то, прямо к Ховаризму.

Мирно доживавшего век в на подаренном ему крошечном островке, последнего падишаха быстро убили. Но закованные в бронзу конные армии Кереша это не остановило.

За лето он разгромил все отправленные против него туранские войска, одинаково успешно расправляясь и с конницей и с «новой армией» регулярной пехоты. В стане туранских полководцев воцарилась паника и некоторые горячие головы, кажется, готовы были принять Кереша как нового султана Турана. Настолько блестяще выглядел победоносный принц, сын грозного шахиншаха Даврана, насколько несокрушимыми казались его воины.

Но у Кереша изначально не было плана захвата всего Турана.
Предложение занять трон Кереш отверг, вряд ли из скромности, скорее из понимания, что удержаться в чужой стране у него не получится.

А вот значительный кусок туранских территорий Кереш захватил.

В Ховаризме он спешно включил эти земли в состав державы своего отца, принял титул сатрапа Ховаризма, и приготовится оборонять новоприобретенные владения.

Впоследствии Кереш пожалеет о таком решении, будет говорить, что стоило идти прямо на Аграпур, где часть туранской знати действительно могла бы провозгласить его султаном. Но такой поход был возможен только в момент междуцарствия.

Уже к осени Джем взошел на престол, брат его бежал за пределы Турана. Новоиспеченный султан тут же двинулся во главе войска на восток – отбивать обратно утраченные богатые земли.

Двухлетняя кампания показала примерное равенство сил.

Дело шло к миру. Джем, у которого не вышло разбить захватчиков, боялся, что в отсутствие военной удачи может лишиться и власти и головы.

В военном плане дела Кереша выглядели лучше, но удаленность от родины не давала возможности пополнять армии. Местные жители неохотно воевали на стороне сатрапа, который успел продемонстрировать свой крутой нрав. Должно быть, ховарезмская верхушка не раз успела пожалеть о своих прежних заблуждениях. Кереш, которого воображали как «спасителя от туранского гнета» оказался тираном. В свою очередь, и сатрапу теперь тоже следовало опасаться восстаний в тылу, и заговоров против себя.

В этих условиях обе стороны готовы были пойти на уступки.

Но на переговорах случилась легендарная «история с половой губой волчицы». Убийство посла это то, что лелеявшие свои степные корни Сияхкурты не могли простить ни при каких обстоятельствах. Война затянулась. По итогам Иранистан сохранил контроль над Ховаризмом и небольшим куском вилайетского побережья.

Девять лет военных действий стоили обоим сторонам больших потерь. И теперь уже никто не готов был уступить ни пяди политой кровью земли.
Потом до Кереша дошли слухи о прогрессирующей душевной болезни отца, который обратил столицу Иранистана город Аншан в настоящее царство ужаса.

Вернувшись на родину, Кереш сверг отца, которого не убил, а велел ослепить и заточить в башне. Священный же огонь, зажженный в честь шахиншаха, Кереш велел поддерживать и дальше. Таким образом, он как будто отделил конкретного человека, Даврана Бахромида от его статуса главы священной державы.

Взойдя на трон, второй шахиншах Иранистана обнаружил себя правителем утомленной долгими войнами и внутренним террором, страны.

В сравнении со своим отцом Кереш выигрывал уже в том, что был вменяем в обычном смысле слова. Он разделял сверхъидеи отца на счет величия вверенного им Огненным Богом государства. Но приступы безумной ярости и паранойи ему были не свойственны. История об убийстве туранского посла этому не противоречит. Кереш был терпим и благоразумен - по меркам ранних Бахромидов. Ему не приходило в голову, например, сдирать с вызвавших его гнев сановников, заживо кожу. А позже – набивать эту кожу соломой, ставить чучела в своих покоях, и вести с ними беседы. У Даврана ко времени свержения во дворце было больше сотни таких «собеседников». Всех их Кереш велел придать огненному погребению.

Во время правления Кереша случилась первая из Иранистано-Стигийских войн.

Принято считать, что в основе ее была вражда за власть над Золотыми Горами – горным хребтом, отделявшим Иранистан от Зембабве.

Горы были действительно богаты золотом. Золото, кроме своей очевидной ценности как универсального платежного средства, для иранистанцев было священным в прямом смысле слова. Из него изготовлялись культовые предметы.

При этом иранистанское жречество освоило какой-то вид магии, (которая, скорее должна именоваться анти-магией). Золотые реликвии огнепоклонников обладали лишь одной сверхъестественной силой – рядом с ними переставала работать любая другая магия. Разить врага молниями или исцелять раны золотые изображения крылатых львов или окруженных языками пламени духов-хранителей, не могли. Но при этом практически любое колдовство, кроме того, что черпало свою силу в древнейших, допотопных амулетах, теряло силу, становилось ничем.
Кроме того наличие хотя бы крошечного кусочка золота в доме считалось залогом благополучия. Золото играло огромную роль в дворцовом церемониале, который у Аншане достиг такой изощренности и пышности, что даже Аграпурский двор стремился только подражать ему.

Стигийцы относились к золоту практичнее, хотя роскоши тоже не чуждались, а священным ореолом окружали скорее камни.

Обозначение же противостояния Стигии и Иранистана как «войны из-за золотых приисков» не выразит и десятой доли того ожесточенного фанатизма, с которой их войны велись.

Михаэль фон Барток · 07.02.2025, 16:16

грамматика, конечно, местами, что руки бы себе же оторвать (и по морде надавать).
сам вроде бы писал, а будто гугл-перевод...
такое впечатление, что нужен кто-то третий, для ликвидации откровенных косяков и впихивания всего в логичный тайм-лайн.
ну Хакан и Каррас - современники, окей, значит где-то там и зарождение Казакии и Соня рубит головы.
но кто б увязал все с датами...

Зогар Саг · 07.02.2025, 20:18

Цитата:

Автор: Михаэль фон Барток


	грамматика, конечно, местами, что руки бы себе же оторвать (и по морде надавать). сам вроде бы писал, а будто гугл-перевод...

ну, можешь и сам что-то выкладывать, у тебя тот же текст на руках.
Заодно и поправишь - я то вижу только свои косяки, да и то не все.

Цитата:


	и впихивания всего в логичный тайм-лайн. но кто б увязал все с датами...

Насколько я помню, мы с тобой по этой теме так и не договорились, хоть и честно пытались. Поэтому я и стал разбивать не по хронологии, а по регионам, потому что в хронологии там черт ногу сломит.
Есть, короче, основной таймлайн и отдельные направления по разным странам

Зогар Саг · 07.02.2025, 20:52

Иранистанские войска, приняв благословение в храме Священного Огня, готовятся к очередному походу за веру:

Михаэль фон Барток · 08.02.2025, 16:40

Цитата:

Автор: Зогар Саг


	Насколько я помню, мы с тобой по этой теме так и не договорились, хоть и честно пытались.

никто не смог "заставить себя заставить себя" и взяться за такой титанический труд!

Зогар Саг · 23.02.2025, 00:25

Великая Степь

Великий каган Каррас, вошедший в историю как Жестокий, или как Царь-Дракон после своей смерти был практически обожествлен. Образ его слился с важным для всех народов Гиркании образом змея-дракона. Это было тем более просто, что сам Каррас избрал дракона своим символом, и своего рода личным духом-покровителем. Грозная слава Карраса-завоевателя слилась в народном воображении с его гербом и таким образом его стали воспринимать как буквального дракона, человека способного принимать облик огнедышащего чудовища.

Любопытно здесь то, что именно в правление Карраса зафиксировано первое применение взрывчатых веществ и огнестрельного оружия на войне. Быть может память о пушках, снесших каменные стены Согарии, отчасти послужила основой для формирования образа Карраса как огнедышащего дракона.

Хотя есть предположение, что главной причиной слияние образов великого полководца и дракона, стала беспримерная даже по меркам Степи жестокость Карраса.

Так что исследователям тем вроде “образ Царя-Дракона в легендах горных джиков” найдется работа на многие десятилетия.

А величайшее творение Карраса – Киммерийский Каганат, распространивший свою власть на земли от Гирканских Врат до берегов Вилайета и от южных границ Венеты и Патении до севера Вендии и Иранистана, просуществовал недолго.

Фактически, еще тело Карраса не было предано земле, когда началась война между бесчисленными претендентами на престол.

Главные имена этой затянувшейся на полтора десятилетия войны история хорошо сохранила.

В итоге как единая держава Киммерийский Каганат прекратил существование.

На его месте возникли следующие страны.

Восточное побережье Вилайета, с выходами к северному приморью, населенному камбрами, часть Озерного Края, Согарию и несколько других городов Великого Нефритового Пути сохранил за собой брат Карраса - Адар. впоследствии ему удалось передать власть по наследству.

Несмотря на по-прежнему большую роль военно-кочевого образа жизни, Западный Каганат оказался достаточно развитым государством с сильным культурным влиянием со стороны Турана и Иранистана. Со временем, сохраняя славу конных воителей, владыки Западного Каганата сумели создать “регулярное” государство.

Восточный Каганат, удержавший за собой большую часть Озерного Края, малое внутреннее море, и земли т.н. Глубокой Степи сразу определил свою роль как чисто кочевое, степное государство, хотя и не без опоры на ресурсы Озерного Края.

В целом Восточный Каганат оказался более консервативным в деле сохранения наследия Карраса. Наиболее жестокие законы, вроде казни за незначительные проступки, запрета степнякам задерживаться в городах, или обращаться в любую веру, кроме традиционной, сохранятся несколько веков. В Восточном Каганате воцарился шурин Карраса - Мадан, который так же оставил власть наследникам.

Как только Каганат начал рассыпаться, великий эмир Афгулистана Керим провозгласил независимость своей страны. Но в войнах с обоими Каганатами, а так же другими соперниками - иранистанцами будущего шаха Даврана (Сияющего Золотом), неподвластными никому мелкими степными племенами и Империей Зермиг, опорой Керима неожиданно стали киммерийцы. Керим был женат на дочери Карраса - Каре.
Их брак, изначально был решением Карраса, который воспринимал этот ход в том духе, что он дарит Каре целое царство, а Керим идет в придачу. Но между супругами воцарилась если не пылкая страсть, то, во всяком случае, полное согласие. В качестве приданного Кара привела с собой личную гвардию из киммерийцев. Когда империя Карраса рухнула, многие степные киммирай предпочли пойти на службу дочери великого правителя.

Кара погибла в бою с воинами Плато, спасая жизнь мужа. Керим, у которого было от нее четверо детей, не мог, да, наверное, и не хотел уже избавляться от киммерийских всадников. За свою долгую жизнь великий эмир одержал множество военных побед.

Он расширил владения Афгулистана вглубь Степи, окончательно покорив родственные аваханам народы пархов, дарнов и хонитов, постепенно влившиеся в его державу. Так же он завоевал несколько Золотых Городов северной Вендии. Керим заложил основы того великого Афгулистана, что на долгие века останется главным центром силы в своем регионе. Вместе с активным религиозным прозелитизмом (Керим был истовым огнепоклонником), культурной экспансией и развитой городской экономикой, одной из основ силы Эмирата была армия, значительную часть которой составляли степные киммирай. Со временем они сменили религию, но все же многие поколения сохраняли обособленность от основного населения Эмирата (тоже неоднородного).

После смерти Кары эмир больше не женился, и вряд ли дело только в верности памяти его отважной жены. Скорее всего, он не хотел стать родоначальником еще одной линии принцев, которые сцепились бы с его старшими сыновьями. Поэтому наследников Керима можно считать Карранидами. Хоть со временем потомки дочери Царя-Дракона и ассимилировались в афгульской культуре, но родовую память старались сохранять. Отсюда их доживший до позднейших времен обычай отправлять принцев на воспитание в дальние кочевья, где они должны были закалиться, занимаясь охотой и войной, как, и положено потомкам Царя-Дракона.

Так же вновь провозгласила себя независимым государством горная страна Джикия. Теперь, ее территория теперь включала большой кусок вилайетского побережья, где на равнинах кочевали киммирай. Правила тут боковая ветвь Блатмаков, чье родство с Каррасом было таким отдаленным, что это важно только для степняков, с их любовью к родословию. Эти Блатмаки, как и их воины без какой-то внутренней борьбы, довольно скоро переняли от джиков и их версию огненной религии, и некоторые обычаи. Вообще, новая Джикия представляла скорее два разных государства, единство между которыми держалось на династических браках знати и военном союзе. Разница укладов, да и просто физического облика горных и равнинных джиков пройдет через века, но и некое чувство общности все-таки сформируется.
Джикия долгое время будет оставаться страной, о которой известно лишь то, что ее знать живет в горных башнях и бесперечь воюет друг с другом, пока с открытием Морских Врат роль ее не вырастет до прежде невиданных размеров.

Наверное, самая удивительная история произошла на крайнем Востоке великой Степи.

Старший из живых на тот момент сыновей Карраса - Дагдамм, собрал большую кочевую орду, которая была на удивление разноплеменной. Кроме собственно киммирай, Дагдамм сплотил под своей властью много гирканцев, а так же часть степных асов, ванов, торманнов, тунгов, и даже вентов. Во главе этого удивительного сборища, Дагдамм ушел на Восток, где сначала гирканцами Восточного Ветра, а потом и остальными дунгу был признан воплощением Собирателя.

Сплотив вокруг себя восточно-гирканские племена, Дагдамм, который, в самом деле, был потомком Тогака, сумел закончить то, что не успел в юности - разгромил Патению, практически снеся с лица земли таинственное государство царей-жрецов.

После этого, окончательно покорив восточную часть Степи, Дагдамм обрушился на Кхитай. Как и все прежние завоеватели Кхитая, Дагдамм остановился на непреодолимой преграде большой реки.

Так появилась держава Сяо Луй, образование удивительное, кочевая империя, основанная в традиционно кхитайских землях выходцами с северо-запада Хайбории.

Дагдамм был отравлен кхитайцами, но те просчитались, если рассчитывали, что смерть кагана разрушит Сяо Луй. Сын Дагдамма, Тогак, сумел удержать власть, а в будущем начнет завоевательные походы в Великую Степь, где сойдется в битве со своими дальними родичами из Восточного Каганата, Афгульского Эмирата и Алой Орды. Сама же Сяо Луй быстро, как это обычно и бывало в кхитайских пределах, подвергалась всесторонней кхитаизации. Кажется, главным оружием кхитайцев во все времена были не их неуклюжие боевые колесницы или громоздкие дао-мечи, а ритуалы чаепития, причудливая мода и ползучая проповедь своих ценностей.

Через несколько поколений мощное сложение, грубые черты лица и отливающие то в рыжину, то в золото, волосы еще будут отличать сяолуйцев от коренных кхитайцев, но халат они будут запахивать на кхитайский манер, и обустроят в своих владениях кхитайскую чиновную иерархию.

Алая Орда - наверное, последний осколок уходящих времен первобытной степной вольницы и свирепости. На арене Истории эта грозная сила появляется примерно через сорок лет после смерти Карраса.

Народные легенды считают и ее предводителя, Конана, про прозвищу Разрушитель, карранидом, расходясь только в том, чьим сыном он был, самого ли Карраса или Дагдамма.

Это был прирожденный вожак, скорее успешный главарь разбойников, чем государственный ум. Казалось, что время таких людей прошло даже в Гиркании. Но сирота, выросший где-то на берегах пересыхающей Запорожки, не имевший за собой ничего, кроме безрассудной отваги и смутной легенды о происхождении от Карраса, сумел собрать вокруг себя большие силы.

Прежде всего, к успешному налетчику, которому все равно, кого было грабить, уходили степняки, недовольные установлением в их странах элементов регулярного государства. Конан, как будто, предлагал им возрождение прежней вольницы. Поэтому под его знамена одинаково охотно шли и казаки, и киммирай, и джики, и западные Гирканцы.

Ему удалось захватить большую часть Озерного Края, оторвав тот у обоих Каганатов, находившихся в состоянии вечной вражды друг с другом. Опираясь на благодатные оазисы Озерного Края, Конан, который, как и все подобные ему “освободители” оказался тираном хуже тех, против которых боролся, начал свою бесконечную войну.

В чем была его цель, едва ли мог бы сказать даже сам Конан. Во всяком случае, в отличие от большинства Блатмаков и Карранидов Степи, он никогда не объявлял о попытках восстановить державу Царя-Дракона, хоть и принес однажды жертвы своему предполагаемому отцу.Свирепая, недоговороспособная Орда под предводительством человека, который принципиально сражался без доспехов, кажется, просто любила воевать.
В определенный момент он оказался сначала союзником, а следом - заклятым врагом императора Сяо Луй - Тогака, который был его предполагаемым братом.

Наконец, странному, противоестественному союзу Западного Каганата, Восточного Каганата и Афгульского Эмирата удалось разгромить Алую Орду. В сражении пал, проявив обычный для него героизм на грани безумия, и сам тезка древнего аквилонского короля, и великое множество его воинов. Оставшиеся предпочли принять подданство Западного Каганата, а впоследствии оказались участником одного из последних Великих Переселений (последними в настоящем смысле слова, стали зуагиры).

Но история возникновения Казакии в новых границах, относится уже ко временам Катастрофы.

Тут мы оставим народы Великой Степи, чтобы обозреть их ближайших соседей и заклятых врагов.

Зогар Саг · 23.02.2025, 23:51

Война Леса и Степи

История, любит быть ироничной.

Величайший триумф грозного киммерийского кагана – Карраса Жестокого, не только не положил начало многолетнему доминированию Каганата на землях к востоку от Вилайета, как о том, мечтал великий правитель.

Великая победа была началом конца самого Киммерийского Каганата, распад которого как будто ознаменовал собой конец эпохи варварских, кочевых империй.

Отчасти эти процессы были вызваны закрытием Кхитая и последовавшим за ним прекращением международной торговли. Но отчасти сыграла роль и утрированная военнизированность степняков, которые сорвались в пучину междоусобиц.

Это все очевидно только задним числом.

В момент, когда войска Карраса уничтожали Радож, никто не мог предвидеть, что достаточно скоро Великая Степь начнет терять свое значение для мира, утратит роль многовековой жуткой угрозы, и вообще Эпоха Варваров сойдет на нет.

Современникам же, и тем более непосредственным участникам Война Леса и Степи казалась наоборот, предвестником новых великих нашествий из Гиркании, которые как будто бы должны были окончательно уничтожить только-только воспрянувшую цивилизацию.

И если у стран, от Степи отдаленных расстояниями, еще была надежда, что все обойдется, то в Туране и Иранистане храмы полнились плачущими людьми, которые молили своих богов спасти их от гнева Царя-Дракона.

Боги услышали молящихся, или просто так решило повернуться Колесо Истории, но вскоре после своего великого триумфа страшный степной владыка пал жертвой заговора. После его кончины в Каганате вспыхнула междоусобица, после которой Великая Степь на долгое время утратит свой наступательный порыв.

Поводом к войне послужило событие столь ничтожное, что парадоксальным образом, о нем стало известно всем и каждому и оно стало казаться значительным.

Венты давно уже покинули свою лесистую родину и принялись расселяться в Приморье, где захватывая земли силой, а где просто занимая пустующие.

Не утрачивая связи с Венетой, они быстро перенимали более подходящие для нового места привычки, нравы, обычаи.

Где покоряя и сгоняя с земли, где вырезая под корень, а где довольствуясь формальным выражением покорности, венты включили в состав своей державы до полудюжины народов севера Степи.

В свою очередь, Киммерийский Каганат так же непрерывно расширялся во всех направлениях, вбирая в себя не только кочевые орды, но и оседлые цивилизации в горных или речных районах Степи.

Это были варварские империи, не обзаведшиеся еще положенной регулярному государству бюрократией (хотя попытки и предпринимались с обоих сторон). Управлялись и вентские владения и Каганат силой и волей разросшихся династических семей – Блатмаков и Лютичей.

Долгое время державшиеся лесостепной зоны и крупных рек венты, почти не пересекались с киммерийцами, которые не проявляли никакого особенного интереса к своим северным пределам.

Небольшие племена гирканцев Леса, а так же приморские городки степных асиров, ваниров и торманнов платили дань то Венете, то Каганату, в зависимости от того, чьи воины приходили в прошлый год.

Разумеется, не обходилось без небольших стычек между передовыми отрядами сорвиголов, игравшими роль разведчиков.

Однако, не было не только никаких регулярных дипломатических сношений, но и даже настоящего представления друг о друге. Венты знали, что землями к югу от Разадана владеют степняки-киммерийцы, но кажется, не представляли себе настоящей силы и размеров Каганта. По всей видимости, они считали киммерийцев всего-лишь очередным кочевым племенем Гиркании.

Киммерийцы точно так же долгое время не представляли себе ни размеров, ни силы и богатства северного соседа.

Венета медленно ползла на юг, присваивая все больше вилайетского побережья.

Каганат столь же медленно двигался на север, подчиняя себе небольшие кочевые и полукочевые народы Двуречья.

Наконец, чтобы обозначить свою власть над этими землями, Каррас приказал основать в среднем течение Разадана небольшую крепость Баглараг, которую через два года князь Буйволк захватил.

Возможно, державы и смогли бы как-то договориться, но вместо выражения обычных в таком случае сожалений и извинений, Буйволк принялся глумиться над Каррасом.

Он написал письмо, в котором рассказал, что крепость взяли в осаду и гарнизон перебили некие «разбойники», а сам он занял только пустующий Баглараг. Чтобы окончательно обозначить издевательский характер письма, князь добавил, что если каган от кого-то услышит, что Баглараг взят воинами под знаменем Буйволка, то верить этому нельзя ни в коем случае. Потому что де, знамена у него были украдены теми же самыми «разбойниками», что вырезали гарнизон крепости.

Согласно легенде, именно неуместное чувство юмора Буйволка стоило народам Венеты таких ужасных страданий, какие давно не испытывал никто в Хайбории.

Нет сомнений, что Каррас впал в гнев, получив глумливое послание.

Но кроме задетой чести великого кагана, на кону стояла еще и власть над богатым Двуречьем, так что к подготовке войны Каррас подошел тщательно.

На следующий год он отправил на север своего внебрачного сына Нейла, который во главе нескольких тысяч отчаянных сорвиголов прошел грабительским набегом по южным границам владений вентов.

Сильно потрепанное, как ввиду яростного отпора вентов, так и ввиду полководческого бездарности Нейла, воинство к осени вернулось в степи, сохранив едва ли треть от своего числа.

Между тем свою роль разведки боем этот поход выполнил, киммерийцы собрали много важных сведений об удобных для прохода войска шляхах, о расположении ручьев, колодцев, рек, о манере вентов сражаться и тому подобных материях.

В свою очередь венты той же зимой пробовали с моря атаковать некоторые подвластные Каганату прибрежные города.

По всей видимости, Каррас превосходил своих противником как полководец и в целом как государственный ум.

Два года он потратил на сбор информации о противнике, заслав к вентам множество лазутчиков под видом торговцев, посланников или даже перебежчиков.

Каррас так же собрал большие средства, как податями, так и займами у иранистанских купцов, игравших большую роль в Каганате. Он заказал оружейникам огромное количество наконечников стрел, копий, шлемов и другого дешевого, массового оружия, которое готовился раздавать представителям беднейших кочевых кланов. Каган через открытые и тайные каналы начал вербовку воинов, не только собственно киммерийцев, но и со всех вассальных и сохранявших независимость племен.

Венты же, вдохновленные разгромом отряда под предводительство Нейла, продолжали недооценивать противника.

Степняки предприняли еще несколько набегов, которые так же были отбиты.

Одновременно с этим Каррас стягивал все большие силы к Разадану, но под прикрытием серии мелких набегов и слухов о большом походе в Иранистан, для восстановления над ним власти Бухэидов, эти приготовления прошли незамеченными.

В то же время Каррас рассорился со своим сыном Дагдаммом, который ушел на службу к князю Видославу.

Пока Дагдамм претерпевал у вентов самые разные приключения, его отец двинул к границам самое большое войско, какое Степь видела со времен Тогака.

Во главе различных частей гигантской орды стояли опытнейшие полководцы Карраса, прошедшие с ним множество успешных военных кампаний на пространствах от Джикии до Патении.

Превосходная дисциплина, опыт кочевой жизни и проведенная заранее разведка позволили степнякам избежать проблем со снабжением, эпидемиями и тому подобными бедами, всегда затруднявшими передвижение больших масс людей.

В результате в начале лета почти стотысячная орда хлынула на просторы южных вентских земель.

Самая сильная армия, которую вел лично Каррас, шла на столицу Видослава – город Радож.

Шурин Карраса – князь Мадан повел свое войско на другой богатый и сильный город – Акамир.

Во главе отборных отрядов сильно вперед ушел лучший воин Карраса – Гварн Шрамолицый, яростный рубака, прославившийся во время отражения набегов с Плато Зермиг.

Кроме легкой гирканской конницы и тяжелой киммерийской, войско степняков включало необычно большое число пехоты, в основном из киммерийцев с Островов, но так же из других народов Каганата.

Для передовой разведки боем использовали даже диких овражников-людоедов.

В течение лета Каррас трижды разгромил вентов в больших сражениях. Буйволк попал в плен, и Карррас мучительно казнил его, принеся княжескую кровь в дар теням павших героев.

Поход вообще сопровождался жестокостями, редкими даже для Великой Степи. Вместо привычного буйства дикой орды это была расчетливая, бездушная жестокость великого завоевателя, стремившегося навсегда сломить дух противника. Цель была простая – так запугать вентов, чтобы они утратили волю к сопротивлению.

Для этого использовалось все, от изуверских казней пленных, до вырезания поголовно населения и гарнизонов стоявших на пути крепостей.

Локальные успехи вентов в виде засад или нападений на переправах ничего не могли изменить. Киммерийцы катились вперед неостановимой лавиной.

Только Мадан хвалился тем, что сжег восемь городов.

И хоть по городами не стоит понимать нечто, подобное Тарантии, разгром был полный.

Венты частью устремились на север, искать спасение на старой родине, но караваны беженцев беспощадно избивались или целиком попадали в плен.

В разгар осени Каррас уничтожил армию Люта, который пришел с севера на помощь терпящему крах Видославу.

Лют с немногими верными людьми бежал на север, но там вскоре пал от рук Дагдамма, который сломал похвалявшемуся своей силой венту хребет, и бросил его умирать на снегу.Видослав стянул сохранившиеся силы к Радожу, готовясь оборонять крепость до последнего.

Наступала зима.

Отчаянной попыткой переломить ход войны, было покушение на Карраса, которое организовал сын Видослава – юный Часлав. В яростной рубке погибло несколько телохранителей Карраса, сам он получил легкую рану, но его жизнь спасла легендарная воительница Рыжая Соня.

Впечатлившись отвагой Часлава Каррас предложил тому перейти на сторону Каганата, но юный княжич отказался. В виде особой милости Каррас казнил его быстрой смертью. Соня одним ударом отрубила голову княжичу.

Город Радож, взятый в осаду, не смог долго продержаться. Киммерийцы использовали (кажется, впервые в истории Великой Степи), огнестрельное оружие, подведенные под стены мины и иные средства, которых обычно не было у степняков.

Зверски расправившись с Видославом, Каррас какое-то время оставался в столице убитого князя, и взял в наложницы его дочь Весею. Но при первых признаках того, что в войске началось разложение от обремененности добычей, повернул обратно в Степь.

Южная часть Венеты была совершенно разгромлена, и если количество убитых летописи склонны преувеличивать, то совершенно нет сомнений, что бесчисленные множества людей разбежались искать спасения в сопредельных землях. Как единая военная сила и сколько-нибудь сплоченное государство южная Венета более не существовала.

Каррас отвел потрепанную боями, но сохранившую еще наступательный дух, победоносную армию в междуречье, места богатые травами, где заранее приказал готовит зимники, чтобы сохранить лошадей – главнейшее оружие его воинства.

Временной столицей Каганата стал крошечный Баглараг, взятие которого послужило проводом к войне.

Там же, ранней весной следующего года страшный Царь-Дракон был убит в результате заговора своих родичей Блатмаков, решивших, что он становится единоличным тираном, попирая все старые клановые законы.Вентам однако, не суждено было перевести дух.

В самом деле в первые недели после смерти кагана в лагере степняков началась смута, пролилось немало крови. Но в итоге власть сумел захватить Адар - младший брат убитого Карраса, опытный полководец и жесткий человек.

Адар не имел такой славы легендарного героя и такого ужасного злодея, как его брат, потому что всю жизнь оставался вторым после Карраса, следуя за ним кровавому пути к власти. Каррас ступил на этот путь в тринадцать лет, когда искалечил и оскопил одного из своих старших братьев.

Теперь, в пятьдесят лет, Адар, всю жизнь бывший вторым, наконец-то заполучил в свои руки абсолютную власть.Сын убитого Карраса, Дагдамм, между тем вырвался из Венеты и на берегах Вилайета сумел провозгласить себя «королем камбром, тунгов и торманнов». Пользуясь легендарным родством с древним героем Конаном Скитальцем , Дагдамм, слывший самым сильным воином Каганата, сплотил вокруг себя племена, которые считали себя настоящими хозяевами Приморья, а вентов – лесными дикарями и недавними захватчиками.

Быстро обьединившись со степными асирами, ванирами и перешедшими под его власть киммерийцами, Дагдамм нанес следующий удар по Венете. Он попытался пойти на север, но как и отец испугался непроходимой местности. Потому повернул на Запад, и в течение полугодового похода просто снес все вентские городища в недавно захваченном ими туранском пограничье.

Вернувшись, Дагдамм принялся укреплять свое новое королевство, одновременно претендуя и на трон отца.

Адар продолжил грабить вентов и угонять их в рабство, но все же по масштабам эта война сильно уступала великому походу Карраса.

Признав формально главенство Адара, другие киммерийские князья не провозгласили его каганом, предложили довольствоваться положением старшего в роду, а не полновластного правителя. И один за другим, принялись провозглашать себя независимыми правителями.

Великая Война Леса и Степи перерастала в войны степняков между собой.

Но венты и на третий год не получили мира.

В этот раз на территории того, что еще недавно было южными владениями Венеты, сошлись в битве Дагдамм, бастард Карраса, провозгласивший себя каганом полукровка Наранбатар и поднявшие мятеж против киммерийцев гирканцы племенного союза Белых Шатров.

Вентов же привычно разоряли все стороны конфликта.

Впрочем, часть вентов уже сражалась в тот на стороне того или иного степного правителя, кто-то рассчитывал на добычу, а кто-то на возвышение с помощью недавних завоевателей.

Неизве6стно, чем бы все закончилось, если бы не мистические видения Дагдамма, который, вдохновленный ими, собрал огромную орду и двинулся на Восток, где впоследствии стал основателем империи Сяо Луй.

Но откочевка Дагдамма не положила конец существованию «королевства камбров, тунгов и торманнов», которое включило в себя так же степных асов, и очень скоро взяло себе гордое имя Нордланд.

В общей неразберихе завладели собственной землей даже амазонки, которых Каррас некогда почти уничтожил.

На крайне западных землях Великой Степи, тех, что огибая Вилайет как будто врезались в мир оседлых хайборийских государств, вскоре возникнет Казакия.

Но все же, полной победой Степи завершилась великая война с Лесом.

Вентам понадобится время и усилия, чтобы вернуться на арену истории в качестве серьезной силы. Их восстановлению и новому возвышению будет посвящена следующая глава нашего рассказа

"Строго говоря, даже по легендарному киммерийскому родословию, Дагдамм не был потомком Конана Скитальца. Его мать происходила из клана, который числил своим родоначальником Ниала Сильного – отца Конана, но крови самого Скитальца в нем не было."

Зогар Саг · 27.02.2025, 23:58

Казакия

В Приморье мы имеем возможность наблюдать те же самые процессы, что и в Лигурийском Союзе. Рыхлые конглометары варварских племен стали на путь становления государственности.

Процесс этот не был ни быстрым, ни линейно-последовательным, но все же поступь Истории оказалась неумолимой. Уже современники замечали, как рушился казавшийся вечным традиционный жизненный уклад. Те народы, кто отказывался принимать перемены, постигла незавидная судьба, они растворились в других, успевших измениться, согласно новым вызовам.

Странно будет начинать историю Приморья из Кхитая, но таковы судьбы народов.

Жестокая и во многом просто абсурдная тирания, царившая в Железном государстве южного Кхитая, привела некогда богатейшую страну к бедности. Согласно новой идеологии был положен жестокий запрет на производство предеметов роскоши, и даже производство шелка стало совершенно ничтожным. Кхитайцы теперь маршировали в составе чудовищно разбухшей (но, увы, как это нередко бывает, малобоеспособной) армии, либо ростили рис, либо работали на возведении бесчисленных крепостей, монументов и прочих грандиозных сооружений, зачастую не имевших никакого хозяйственного значения, создание которых должно было символизировать мощь нового государтсва.

Таким образом, Кхитай перестал быть главным поставщиком множества товаров для всего остального мира.

Торговый путь обычно именовали Путь Шелка и Нефрита, эти товары играли огромную роль в деле товарооборота между Востоком и Западом. В действительности, кроме шелка и нефрита караваны везли специи, стекло, оружие, ювелирные изделия, чай, спиртные напитки, соль, сладости, ковры, множество видов ткани, красители, гобелены, кожи, меха, дубильные составы, изделия из шерсти…

Товарооборот вовсе не сводился к тому, чтобы перевезти на перекладных шелк из Кхитая в Туран или мед из Венеты в Кхитай. Часто торговля имела характер транзитный, или даже диффузный. Многие тысячи людей были задействовованы в ней прямо, или косвенно. Торговые гильдии составляли большую силу во всех странах, так или иначе лежавших на Пути Шелка и Нефрита.

Одни только племена Степи, поставлявшие лошадей, верблюдов и ослов для караванщиков, поколениями наживались на этом. С прямым разбоем старались бороться все стороны, и нередко вдоль самых крупных трактов на крестах или кольях корчились лиходеи. Но выглядевшие «официальными» поборы в виде всевозможных пошлин, подорожных, взяток и изобретения вроде «осевого права», приводили к сказочному удорожанию товаров. Веками великий торговый путь был своего рода главной кровеносной артерией Хайбории.

Если попробовать описать, что из себя представлял Путь Шелка и Нефрита и какую роль он играл в жизни всех стран, через которые проходил, то можно так увлечься, что обнаружить себя на середине тысячестраничного трактата. Который весь будет не более, чем введением в тему международной торговли.

И вот, в одночастье, Кхитай перестал быть как поставщиком, так покупателем!

Невозможно переоценить роль этого события.

К востоку от Вилайета начала рушиться многовековая традиция и жизненный уклад.

Городская цивилизация пережила Эпоху Варваров, а закрытие Кхитая грозило уничтожить ее.

К счастью, времена эти совпали с возникновением северокхитайской державы Сяо Луй и возвышением Афгульского Эмирата.

Но Сяо Луй была слишком бедной и варваризированной окраиной Кхитая, чтобы хотя бы на четверь заменить собой впавшую в оцепенение Железную Империю кхитайского Юга.

Потребовалось несколько десятилетий, чтобы северная, подвластная Афгулистану Вендия, страна Золотых Городов, заняла то место, что прежде играл Кхитай. На эти десятилетия пришлась эпоха жесточайших войн, терзавших всю Гирканию и ее соседей.

Гипертрофированная военизированность Киммерийского Каганата сыграла дурную шутку с наследниками грозного Карраса. Огромные массы людей, три поколения не знавшие ничего, кроме войны, под предводительством потомков и родственников свирепого завоевателя, устроили такую резню за наследство Царя-Дракона, что в ней сгинули целые роды и племена, а некогда богатая Гиркания была разорена.
Кроме врожденной воинственности и жестокости степняков, была еще одна причина для эпохи междоусобиц.

Бедность.

Путь Шелка и Нефрита фактически прекратил сущестование. Деньги перестали приходить к Гирканию. Уклад жизни даже самых свирепых и чуждых цивилазации кочевых орд критически зависел от товарооборота между Кхитаем и западной частью Хайбории.

В условиях сократившихся ресурсов степные царевичи вынуждены были грабить друг друга и всех оседлых соседей, лишь бы накормить и одарить своих воинов.

В свою очередь, беспрестанные войны разоряли хозяйства, и тысячи оставшихся без средств к сущестованию степняков вливались в армии и разбойничьи отряды бесчисленных карранидов.

Так продолжалось несколько десятилетий.

В задачу нашего повествования не входит рассказ о всех войнах, сотрясавших Великую Степь после смерти Карраса и до относительного замирения, закончившегося разгромом Алой Орды. Это тема отдельного большого исследования.

Нас интересует то, как Степь повлияла на сопредельные земли.
Одним из заметных племен Гиркании были казаки.

Это народ, чье происхождение окутано тайной. Во всяком случае, и физическим обликом и нравами и обычаями они всегда сильно отличались от всех своих соседей. Во времена расцвета Каганата казаки, как и все народы к востоку от Вилайета признавали власть Карраса, и даже участововали в его великом походе на Венету.

Но после того, как Каганат обратился в несколько ожесточенно грызущихся между собой кочевых орд, казаки оказались под угрозой исчезновения.

В данном случае сыграли роль варварские представления о групповой ответственности, когда вся семья, весь род или даже все племя преступника приговаривались к тому же наказанию, что и сам злодей.
История целого народа оказалась связана с судьбой одной-единственной женщины.

Эту удивительную женщину звали Соня. В истории она обычно фигурирует как Рыжая Соня, но слово, обозначающее рыжину, во многих языках сходно со словом, означающим просто «красный», так что возможно ее стоит именовать Красной, то есть Кровавой.

Во всяком случае, хотя у легендарной воительницы действительно были рыжие волосы, прозвище Кровавой она заслужила по-праву.

В юности Соня оставила отчий дом, чтобы присоединиться к одному из воинских сестринств Степи. Во время Войны Леса и Степи она сначала сражалась против киммирай на стороне вентов. Но потом ее взяли в плен. Соня вышла живой из Кровавой Купели, тот есть сумела выйти победительницей в растянувшихся на три дня поминальных играх. Когда Каррас хоронил одного из своих лучших военачальников, павших в битве под Акамиром, более трех сотен плененных воинов заставили сражаться насмерть, чтобы почтить таким образом память Кадарна. Единственной выжившей оказалась Соня.

Каррас, восхищенный ее отвагой и красотой, не только не принес воительницу в жертву тени падшего героя, но и напротив, сделал ее своим телохранителем, а чуть позже и любовницей. Одно только это обратило на Соню всеобщую ненависть. Но когда она не смогла спасти жизнь Карраса во время заговора князей, Соня стала самым ненавистным и проклинаемым человеком во всей Степи.

Около года за Соней охотились, как за диким зверем. В этот год она успела родить сыновей-близнецов, правда даже сама не могла уверенно сказать, кто был их отец – Каррас или его старший сын Дагдамм.
Когда Соню не удалось найти, брат Карраса – каган Запада - Адар, провозгласил всех казаков врагами Трона Дракона. Трудно судить, считал ли Адар, что Соня убила его брата, или просто нашел повод сплотить своих людей для понятной цели – уничтожения казаков. Желание прибрать богатые пастбища и пахотные земли по берегам Запорожки тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Так или иначе, племени грозило уничтожение. Хоть киммерийцы и воевали между собой (в какой-то момент обладателями титула кагана были чуть ли не полдюжины человек), у казаков не было никаких шансов выстоять перед вторжением войск Адара.

Соня, которая скрывалась тогда где-то в пойме Запорожки, предложила, чтобы ее выдали Адару на расправу, но племенной совет отказался от такого решения. Сыграли роль сентиментальные соображения, или старшины просто понимали, что Адар не отступится, заполучив голову Сони, уже не выяснить.

Так или иначе, случилось нечто невероятное. Соню выбрали военным предволителем всего племени казаков и она возглавила их страшный и кровавый исход из Гиркании.

Эпоха переселения народов заканчивалась, везде укреплялись регулярные государства. Даже раздираемый междоусобицей Каганат нельзя было пройти так же, как сотню лет назад прошли Степь сами киммерийцы.

Но воспользовавшись вторжением из глубокой степи воиск Мадана – щурина Карраса и дяди Дагдамма, а так же восстанием, которое поднял против Адара предполагаемый бастрад Карраса – полукровка Наранбатар, казаки сумели пробиться через привилайесткие степи до пограничных территорий, на которых недавно сошлись в величайшей войне Венета и Каганат.

Этими землями какое-то время правил Дагдамм, который к Соне ненависти не испытывал, но к тому времени сын Карраса уже увидел свою судьбу во сне, и вместе с огромным воинством ушел к границам Кхитая.

Несколько лет казаки провели в окрестностях Багларага, города, который когда-то стал поводом к великой войне. Но с юга им продолжали угрожать киммерийцы, с востока – недавно сформировавшаяся в северной части Великой Степи Алая Орда. К северу располагались земли вентов.

Венета, так же как и Каганат была погружена в междоусобицу между бесчисленными младшими князьями. Попытки Сони заключить с кем-то долгосрочный договор оказались бесплодны. Было принято решение идти дальше.

С боями казаки прошли все северное Приморье. Где-то они встречали сопротивление, где-то проходили беспрепятственно, но в любом случае, каждая миля пути стоила чьей-то жизни.

Не сумев закрепиться ни в одном из торманнских, камбрийских, или тунгских княжеств, измученные казаки, наконец, пробились на обширные просторы западного берега Вилайета, над которыми еще не распространило власть ни одно из государств.

Какое-то время эти земли побывали во власти гирканцев, но потом под давлением вентов степняки частью ушли на юг, в Туран, где весьма преуспели. Часть гирканцев продолжала кочевать в Приморье, но они были слишком малочисленны и слишком раздроблены, чтобы претендовать на власть над обширной территорией.

Венты после краха недолговечной державы Люта и Видослава, конечно остались жить на этих землях, но никакого подобия государства не сформировали, продолжая держаться своих приморских и приречных городков.

Вообще, граничащие на западе с Заморой, на юге с Тураном, а на севере с Гипербореей и ее формальными вассалами, земли не были безлюдны. Так же там обитали остатки степных асиров и ваниров, некогда разгромленных вентами. Несколько речных долин и горных кряжей принадлежали киммерийцам, отступившим на север от усилившихся туранских Сияхкуртов.

Кроме того, степные районы служили местом, где от рук закона и государства с его налогами и повинностями укрывались некоторые гипербореи, венты, заморийцы и даже туранцы. Не все они вели разбойничий образ жизни, некоторых вполне устраивала рыбня ловля в бурных реках, бежавших с заморийских гор. Но кто-то промышлял работорговлей, или просто грабительскими набегами на оседлых соседей.

То там, то здесь встречались небольшие укрепленные городки или даже одинокие башни-крепости, владельцы которых гордо именовали себя князьями, а то и баронами, в зависимости от того, откуда сбежал некогда вооруженный авантюрист, из Венеты или из Заморы. Каждый глава степного куреня называл себя ханом.

Край тот трудно было назвать райским, морозные зимы, жестокая летняя жара, солончаковые болота на морском побережье.

Но травы в степи поднимались до холки коня, речные долины были способны прокормить вдесятеро большее население, чем то, что жило от скотоводства. Это были суровые, но изобильные земли, где правили закон меча и слепая удача. Не скованные законом, не стесненные железными тисками государственной воли.

Когда-то так же выглядело все Приморье и вся Гиркания, но те времена прошли.

В общем, это был уголок уходящей в прошлое эпохи.

Здесь гонимые всюду казаки, наконец-то обрели новую родину. Но это не выглядело на идиллическое расселение на пасторальных просторах.
В первый же год пришельцы встретились в бою с рыхлым, хотя и многочисленным воинством всех прежних насельников западного Приморья.

Если бы они проиграли, то или сгинули бы в истории совершенно, или вынуждены были искать подданства у кого-то из сильных соседей.
Но казаки выиграли то сражение.

Вечером после битвы, отрубив головы всем попавшим в плен вражеским предводителям, Соня взошла на небольшой холм, и последовательно повернувшись на все четыре стороны света, провозгласила всю землю, на которую сможет ступить нога казачьего коня, собственностью племени.

Это был очень восточный, очень гирканский ритуал, скорее всего подсмотренный Красной Соней во время ее службы у Карраса.
То, государство, что возникнет на приморских просторах, будет столь причудливо сочетать в себе уклад Востока и Запада, что столетия в глазах путешественников будет казаться какой-то остроумной выдумкой, а не реально существующей державой.

Но все это дело будущих веков.

Добавлено через 24 минуты
Нордланд

С незапамятных времен северные берега Вилайета обжили три довольно сильных племени. Два из них – торманны и тунги, по всей видимости, приходились родичами асирам и ванирам, а третьи - камбры, были чрезвычайно отдаленной родней киммерийцев.

Кроме них северное Приморье населяли некоторые другие народы, но либо сгинули в безвестности, как ставшие героями страшных сказок горные карлики, либо влили свою кровь в жилы сильнейших. Какие-то небольшие, скорее реликтовые общины прозябали в прибрежных скалах, или на речных островах, пока вокруг вершилась История.

Исторически сложилось так, что ни один из трех народов так и не смог возвыситься над остальными, но при этом они не слились воедино. Пребывая в хрупком равновесии сил, они время от времени воевали то друг с другом, то с соседями, и как будто застыли во времени. Проходили века, а Три Племени так и оставались «северными варварами», в развитии своем примерно равные киммерийцам или жителям Нордхейма.

Но будучи беднее, провинциальнее и патриархальнее своих западных сородичей, они в начале Эры Варваров не достигли той ступени развития, что позволил нордхеймцам и киммерийцам превратиться в грозную силу всемирного значения.В условиях разобщенности отвага сама по себе бессильна. Как бы храбро тунги, торманны и камбры не сражались за свою землю, им пришлось покориться гирканцам, во время возвышения степняков.

К счастью, север мало привлекал гирканцев, они использовали Приморье как путь к богатым и развитым странам Запада. Конечно, какие-то уроженцы Приморья были вовлечены в великие походы, добровольно, или в качестве «налога кровью».

Но по большей части что камбры, что тунги, что торманны пережили бурю походов Тогака, а при первых признаках ослабления Степи вернули себе свободу.

Конечно, свобода эта была недолгой – бушевавшие на Северо-Западе войны и наступившая Великая Зима, вытолкнули на Восток немало уроженцев Нордхейма.

Тогда как обошедшие Вилайет киммерийцы уходили все дальше на восток, и сами становились народом все более восточным по нравам и обычаям, асиры и ваниры, оказавшись в Приморье, как будто воспроизвели здесь родной Нордхейм, хотя и переняли от гирканцев много полезных навыков.

Первоначально асирам удалось захватить верховенство, и появилось то, что иногда называют Королевством Степных Асов.

Что же, король был, и асиры были. Но ничего похожего на «регулярное» государство, варвары, конечно не создали. Некая произвольно взимаемая дань, некие формальные клятвы верности и покорности существовали, но прочной державы не сложилось.

Не говоря уж о том, что асиров было просто слишком мало, они составили население нескольких небольших приморских городов, заселили дельты рек, тогда как внутренние районы продолжали управляться старинным обычаем.

Ваниры, верные своей разбойничьей натуре, захватили часть плодородных земель , особенно на западе Приморья.

Бесперечь воюя друг с другом, заключая союзы, нарушая клятвы и находя новых союзников, варварские племена дождались лишь пришествия несравнимо более мощной силы – вентов.

Эфемерное государство степных асов исчезло, поглощенное алчными пришельцами с северо-востока.

Венты приступили к захвату Приморья более серьезно. Они и сами массово переселялись на юг, и строили крупные опорные крепости, которые на глазах превращались в города, и спустили на воды Вилайета свои корабли.

Скорее всего, асиры, ваниры, камбры, тунги, торманны, малочисленные киммерийцы и западные гирканцы, просто вошли бы состав народа вентов, если бы история отпустила Южной Венете чуть больше времени.

Но просуществовав около полувека, это государство со столицей в Радоже было сметено ураганом киммерийского нашествия.

В то же самое время сын великого кагана Дагдамм, тот самый, который переломил позвоночник князю Венеты, объявился в землях камбров.

Там, используя свое легендарное происхождение, родство с владыкой Великой Степи, и славу грозного воина, он сумел добиться провозглашения себя королем. Дагдамм взял в жены королеву камбров Кеннеру, что дало ему корону камбров. Главы остальных племен просто вручили грозному киммерийцу свои королевские регалии. Таким образом, Дагдамм подчинил Три Племени Приморья. Асиры, пережившие вторжение вентов, ваниры, уцелевшие после серии разрушительных войн, тоже признали его власть. Когда после гибели Карраса к его сыну стали переходить на службу тысячи и тысячи страшных киммерийских всадников, стало казаться, что он будет первым правителем, кто на самом деле объединит северное Приморье под своей властью.

Но Дагдамм правил в Приморье недолго.

Наверное, он мог бы обосноваться здесь навсегда, положив начало еще одной карранидской династии, но мистические видения тянули Дагдамма на Восток, к рубежам Кхитая. С собой он увел немало уроженцев Приморья, но, конечно же, большинство остались на прадедовых землях.

Тем не менее, идея Приморья как сильной самостоятельной страны овладела варварской знатью. Чтобы скрепить рождение нового государства, князья Приморья нашли человека, чье происхождение и репутация соответствовали варварским представлениям об идеальном короле.

Его звали Раск, и он был истинным сыном своего времени.

Киммериец по отцу (родственник Карраса по линии убитого Каррасом «безумного короля» Лугаса), торманн по матери, которая происходила из древнего жреческого рода, Раск был достаточно удачлив, чтобы миновать в младенчестве гнева Карраса. Лишенный и намека на сентиментальность, великий каган без сомнения приказывал убивать детей своих врагов, потому что «яйцо змеи – это змея». История побега от гнева Карраса вошла в песни и предания.

Отец Раска отрезал рукав своей шубы, засунул туда крошечного сына и вплавь переплыл Разадан поздней осенью, держа младенца над головой. Причем не в верховьях, а в среднем течении. Конечно, на том берегу беглеца поджидали товарищи с теплой одеждой и полной флягой, но все равно, поступок был незаурядный. Раск возмужал при дворе торманнского короля, закалился в войнах.

На момент ухода орды Дагдамма ему было около тридцати лет, уже не юнец, но все же человек, у которого впереди половина жизни.

Раск был человек отчаянной отваги, но при этом наделенный так же хитростью, властолюбием и умением планировать и ждать. То есть качествами, которых большинство воинов, сколь бы храбры они ни были, лишены начисто.

Он начал с создания себе подобающей легенды о происхождении. Конечно же, присочинив, что приходится прямым потомком древнему герою Конану Скитальцу. Хотя, даже уходящее в Эпоху Саг, тщательно хранимое придворными песнопевцами киммерийское родословие, указывает, что Раск если и имел отношение к семье легендарного героя, то по линии его двоюродного брата Кодкелдена Полуликого.

Для варваров магия «королевской крови» всегда работала хорошо. Конечно, на одной легенде не возвысился ни один правитель.

Раск умело сочетал в своем правлении традиционные методы и новаторство.

Он устраивал пиры и торжества, демонстрировал щедрость и богатство. Демонстрировал почтение к богам всех своих подданных. Водил воинов в походы за добычей. Делал все, что любой варварский «король» во все времена.

Но опираясь на наиболее сплоченных и развитых в общественном и военном смысле жителей приморских городов, Раск так же прикладывал много усилий для упорядочения своей лоскутной варварской державы. Начать с того, что именоваться «королем камбров, торманнов и тунгов» было попросту нелепо. Во-первых, такая титулатура ставила во главу угла камбров, во-вторых, не включала еще минимум три значимых народа – асиров, ваниров и вентов, проживавших во владениях Раска.

В цивилизованных странах это была эпоха Реставрации. Приморским варварам реставрировать было нечего, развитой государственностью они никогда не обладали. Но у них имелись некие легенды о северной прародине. Очевидно, в честь этой мифической прародины Раск и провозгласил себя «королем Нордланда».

Стала спешно, из обрывков мифов и песен коваться легенда нового государства, укрепляющая его легитимность в глазах подданных. При дворе короля Раска было немало грамотных людей, и они по мере сил способствовали этому.

В практической же сфере Раск делал то, что и полагается.

Границы укреплялись поселением там наиболее воинственных кланов, которые получали земли в пользование на условиях военной службы. Раск даже гирканцев мог принять под свою руку, только гирканцев он отправлял сторожить границу с вентами, а вентов – с казаками. В среде собственно нордландской военной знати попробовали навести порядок, определив земли и количество воинов, которые владелец земель должен был выставить. На самой неспокойной границе – там где начинались земли дикой Алой Орды, возвели цепочку крепостей, установили правила несения караула. От степняков позаимствовали и систему королевских гонцов, и дымных сигналов на вершинах холмов.

В то время киммерийцы Востока были поглощены в основном тем, что раздирали на части наследие великого Карраса. Поэтому главным врагом Раск видел Венету, а союзников приходилось искать.

Согласно старой поговорке «враг моего врага – мой друг», новорожденное королевство Нордланд нашло союзников в отдаленной Гиперборее. Два «вентских» государства находились в непрерывном конфликте между собой.

Из древней державы король Раск получал и оружие, и средства, и по слухам даже некую магическую поддержку. Некоторые гиперборейцы охотно селились на землях у Вилайета, и это были не только военные, но и строители, ремесленники и даже простые земледельцы. То там, то здесь, возвышались построенные гиперборейскими зодчими каменные твердыни замков.

Гиперборейские ученые мужи вели первые хроники Нордланда, гиперборейские советники старались придать варварскому двору Раска вид двора цивилизованной державы, заводя там церемонии и порядки, подобающие королю, а не военному вождю.

За все эти щедроты жители Нордланда щедро платили кровью, воюю на стороне Гипербореи во всех ее войнах с восточными, южными и западными соседями.

Раск был слишком умен, чтобы полностью доверять северным соседям. Он всегда старался найти другие источники силы и власти. При нем Нордланд всерьез вступаем в многовековую кровавую войну за власть над Вилайетом, в котором соперниками его стали киммерийцы Островов, казаки, джики, а позже и великие державы – Туран и Западный Каганат.

Жители Приморья стремились не только продавать свои товары на богатейший Юг (потребности Турана в древесине были почти безграничны), но и контролировать идущие через их земли (и воды Вилайета) торговые потоки. Это заставляло обращать все больше внимания на море.

Раск был практически лишен какой-то опоры в структуре племенных и клановых вождей. Он был полукровкой, которого призвали именно в качестве компромиссной фигуры. Потому большая часть его правления перед ним стояла задача создать некую опору своей власти, опереться на копья лично ему преданных людей. Но небольшая личная стража, набранная из гирканцев Алой Орды не слишком походила на такую силу. Конечно, король умел и располагать к себе людей, и манипулировать ими, имел немало золота и земель для того, чтобы одаривать ими сторонников. И все-таки ему всегда отчетливо недоставало собственной армии.

В какой-то момент Раск рассчитывал сделать своей опорой казаков. Это было во время откочевки древнего воинственного народа в западные пределы Великой Степи. Безземельные казаки и нуждавшийся в собственной армии Раск казалось бы, должны были договориться. Что в точности случилось, установить сложно. Существует несколько песен на этот сюжет, как положено, противоречащих друг другу. Тогда как придворный хронист короля Раска скупо фиксирует, что король милостиво предложил казакам остаться и перейти к нему на службу, но те предпочли проследовать дальше, на поиски последней «ничьей» земли Великой Степи к северным пределам Турана.

По казачьей версии, предводительница воинственных кочевников предложила Раску пари. Если он одолеет ее в поединке, то она станет его женой, а все ее люди присягнут королю на верность. Раск будто бы поединок проиграл, и сделка расстроилась.

В другом варианте легенды, Соня на самом деле дралась в тот день один на один. Только не с Раском, которого победила, а с воительницей Атрерой, которой проиграла. Причем дрались прославленные воительницы из-за права выйти замуж за короля.

Вообще история вражды Рыжей Сони и Атрерой Мужеубийцы, хотя и относится к событиям историческим, столь глубоко погребена под слоями фольклора, что откопать истинную правду уже не представляется возможным.

Но тут в лице Атреры в наше повествование вступают новые герои – северные «амазонки», воинские женские союзы, испокон веку игравшие большую роль в варваров.

Они достойны отдельного рассказа, а рассказ о становление королевства в Приморье стоит закончить, кратко рассказав о религии жителей Нордланда. Это будет важно и в контексте рассказа об амазонках.

Было то, в чем Норланд никогда не последовал бы за Гипербореей.

Вопрос веры, религии для варваров обычно не стоял слишком остро. В их картине мира не было ничего, что мешало бы прибавить к сонму почитаемых богов еще одного, или нескольких, причудливо отождествляя их друг с другом, произвольно меняя имена. (Потому очень скоро киммерийцы Степи обратились к культу Вечного Неба, своего прежнего бога-покровителя Крома сведя к роли бога воинских братств, а со временем – владыки потустороннего мира.)

Но это не касалось культов Стигии, Венеты или Гипербореи, которые всем без исключения соседям казались чем-то ужасным и недопустимым. И речь вовсе не о некоей гуманности, отрицавшей человеческие жертвоприношения, как это принято иногда трактовать. Речь скорее о принципиально иномирной, зловещей сущности сил, которым поклонялись крайний Север и крайний Юг Хайбории.

Среди жителей Нордланда искони процветал культ Тора, младшего отпрыска грозного Имира. Одно из изначальных Трех Племен звалось в честь этого бога. Имир видимо, выглядел так же слишком уж жуткой и непонятной сущностью, ассоциируясь с вечной полярной зимой. Зато Тор в легендах походил на стереотипное представление о жителе севера. Рыжий великан, славящийся силой, страстью к еде и выпивке, Тор странствовал по миру, сражаясь с чудовищами. (Это позволяет даже заподозрить, что когда-то жил герой, которого обожествили после смерти). Почитался он как бог-защитник, своими подвигами все время останавливающий вторжение чужеродных чудовищ.

Со временем культ Тора стал государственным, его имя вплели в родословие королей Нордланда, его капища щедро одаривались. Конечно, ни о каком запрете традиционного многобожия речи не шло, но Тор стал восприниматься как покровитель Нордланда. При этом функций бога войны он не носил, ассоциируясь скорее с силами природы, громом и молниями.

Воинские братства сплачивались вокруг много более зловещего божества, чей культ уходил в незапамятную древность, а настоящее имя трудно определить среди десятков, если не сотен запутывающих дело эпитетов. Назовем его Игг – имя ничуть не хуже двух сотен других, под которыми его почитали на пространствах от болот Пиктской Пустоши до степей к востоку от Вилайета.

Добавлено через 3 минуты
Замора

Эпоха варваров, при всей ее насыщенности войнами, битвами и разрушениями, все же не сводилась к ним. Возможно современникам великих завоевательных походов, их время и казалось концом истории Хайбории. Но уже следующие поколения обнаружили себя в совершенно новом мире. Изменения были повсмеместными и не всегда осознавались, именно как последсвия вторжений воинственных варварских народов.

Судьбы народов и отдельных людей столь причудливо перемашаны, что не всегда представляется возможным отследить эту связь, будучи непосредственным участником событий. Едва ли многочисленные карраниды, воевавшие за наследие великого Царя Дракона, брали в рассчет, как их войны отразятся на судьбах вендийских ремесленников из Золотых Городов, а император Железного Государства южного Кхитая, совершенно точно не ставил себе цели превратить Замору в одно из богатейших государств мира.

Но обо всем по порядку.

Формальным концом Эпохи Варваров для Заморы стало заключение соглашения с киммерийскими кочевниками, которые взяли на себя обязательства по охране восточных границ государства от туранских вторжений. В действительности, до мира и согласия оставались долгие десятилетия. Но первый шаг был сделан.

Замора всегда была своеобразным перекрестком миров, не то самым восточным из хайборийских государств, не то своеобразным форпостом Востока на Западе. Население во все времена отличалось причудливым смешением кровей, религий и обычаев.

В конце “классической” эпохи Замора успела побывать и под туранским и под аквилонским владычеством. И то и другое оставили свои отпечатки. Однако последовавшая эпоха вторжений варварских орд, хотя и не смогла совершенно сокрушить государство, изменила его до неузнаваемости.

Вообще репутация Заморы и заморийцев всегда были крайне низкими. Соседи и с запада и с востока одинаково часто приписывали всей стране и каждому ее жителю в равной степени коварство, цинизм, трусость, поклонение неведомым богами и иные пороки.

Меж тем, при смене точки зрения, страшные пороки предстают достоинствами. Под коварством можно понимать ловкость в делах, под цинизмом - практический взгляд на вещи, трусость означает нежелание тратить всю жизнь на войну, а богоотступничество оборачивается религиозной терпимостью.

Причина, по которой Замора слыла “гнездилищем пороков”, достаточно обыкновенна. Замора всегда была страной прежде всего торговой.
Международная торговля, производство и перепродажа всевозможных предметов роскоши, банковское дело, необычайно развитая ювелирная традиция. Все это и породило образ сказочно богатой и при этом погрязшей в пороках, Заморы.

Один из богатейших городов мира, Шадизар имел славу “города воров”. И хотя сведения о коррупции и размахе преступности, как будто соответствуют репутации. но простой здравый смысл подсказывает, что для существования большого количества воров, нужно еще большее количество богатых и зажиточных горожан, у которых эти самые воры могли бы красть.

Популярный в Аквилонии цикл романов о юности короля Конана, который когда-то, в самом деле, был заморийским преступником, навеки определил образ Заморы в глазах жителей Запада, как некоей страны, все жители которой только и делают, что воруют друг у друга драгоценные камни.

Тогда как неисчислимые тысячи заморийцев во все времена зарабатывали себе на хлеб тяжделым повседневным трудом. Да и богачи наживали состояния, прежде всего с помощью торговли, ремесла опасного и трудного, вовсе не заключавшегося в краже неких сказочно дорогих самоцветов. Конечно, между торговыми гильдиями иногда случались настоящие междоусобицы с участием наемных головорезов. Но представлять Замору сплошным преступным логовищем не стоило. Что же до “богохульства”, которое с равным негодованием клеймили и аквилонцы и туранцы, то речь шла скорее о свободе вероисповедания и определенном религиозном синкретизме.

Военную слабость Заморы тоже не стоит абсолютизировать, в локальных войнах или при отражении небольших набегов из Степи заморийцы сражались не хуже прочих.

Но в Эпоху Варваров, то самое расположение на перекрестье миров, которое так способствовало развитию и обогащению Заморы, в самом деле, привело к ее полнейшему краху. Несколько раз захваченная армиями вторжения, опустошенная проходившими через нее кочевыми ордами, Замора пребывала в руинах.

Заморийские города в массе своей войны пережили. Вековые стены спасли их. Но так как сельская местость была опустошена, то города неминуемо впадали в упадок, не в силах прокормить себя.

На какое-то время Замора стала просто охотничьими угодьями для работорговцев. Центральная власть фактически не существовала, и даже силы провинциальной знати, были обескровлены. Сельское население никто теперь не защищал, и крестьяне брались за оружие сами.

Естественно, в таких услових они не собирались никого снабжать провизией и платить какие-то налоги. В глубинке возникали какие-то независимые области, которые нельзя было назвать государствами, скорее территории самоуправства. Где-то власть захватывали местные дворяне или просто удачливые разбойники. Разницы между этими категориями уже не было. Спасаясь от набегов, селяне не только вооружались, но и забивались в гористые местности, где урожаи были меньше, и о прежнем богатстве речи уже не шло, хватало только для собственного прокормления.

Дороги зарастали кустарником, торговля сократилась до размеров ничтожных. Повсеместный разбой, бунты с неясными целями, вовсе не способствовали возрождению Заморы. Границы фактически не существовали. Через них туда и сюда носились то туранские грабители, то вентские охотники за рабами, то оставшиеся без нанимателя и источников дохода отряды наемников всякого рода.

В городах упадок доходил до того, что граждане разбивали огороды среди некогда замощенных камнем площадей. На аренах прославленных прежде стадионов вместо скачек и представлений теперь растили капусту. В огромных дворцах жили, ели, спали вповалку многочисленные бездомные голодранцы.

Города кое-как скупали какую-то провизию у сельских вожаков. Кто-то обогащался, но большинство голодало.

Будет преувеличением сказать, что киммерийцы спасли Замору в одно мгновение. Но все же появление защиты от туранцев способствовало оживлению страны.

Киммерийцы с западного берега Вилайета не подверглись такой гирканизации, как их сородичи из Каганата. Они довольно успешно встраивались в систему управления возрождающейся Заморы.

Фактически все племя составило некое военное сословие.

В Заморе продолжал существовать королевский двор, представлявший из себя нечто среднее между последними королями Пограничья и последними падишахами Аграпура. Правда без печальной бедности первых и без культурной изысканности вторых. Реальная же власть принадлежала купеческой верхушке, избранным военачальникам, располагавшим верными только им отрядами, киммерийским вождям и тому подобной публике.

Быть может, справедливее будет отсчитывать появление новой Заморы с большой битвы под стенами Шадизара. В этот раз в качестве внешней угрозы выступило новорожденное варварское государство Казакия, возникшее к востоку от Заморы на землях северного Турана. Это населенное конгломератом всевозможных кочевых и полукочевых варваров, государство, располагало немалой военной силой, зато практически не имело того, что принято считать признаком развитой страны. Даже в своем ослабленном виде Замора казалась степнякам достойной добычей.

Но хотя варвары выставили не меньше сорока тысяч копий, и командовала ими прославленная по обе стороны Вилайета воительница Соня, в том сражении заморийцы сумели отстоять независимость.
Варвары не только не смогли взять город, но, и вынуждены были уйти без выкупа. Фактически это было поражение.

Тогдашний заморийский король Вителий в битве показал себя храбрым воином, хотя прежде не славился ничем, кроме разгрульной жизни.

Руководство же обороной столицы осуществлял Тарк, киммерийский вождь. Это был один из немногочисленных киммерийцев того времени, который не возводил свою родословную к героям Эпохи Саг и не считался карранидом. Но так как сражались под его началом представители всех народов, а денег на войну выделила купеческая верхушка, Тарк оставался лишь наемным военачальником.

Зогар Саг · 03.03.2025, 18:20

Амазонки

Первым дело нужно напомнить, что исторически никакого «народа амазонок» не существовало, да и сами амазонки так себя не называли.
Конечно, со временем появления (и укрепления) их государства, королевам воительницам пришлось присочинить себе чуть более витиеватую и экзотическую родословную, чем та, которой они располагали в реальности.

Поражавшие воображение авторов из цивилизованных стран «девы-воительницы» в варварских народов существовали всегда. Не каждая женщина могла (и стремилась) сражаться наравне с мужчинами, но чем-то невообразимым такое явление не было. О том, что женщины варваров умеют воевать писали как стигийцы, сталкивавшиеся с воительницами Черных Королевств, так и аквилонцы, на которых наводили (возможно преувеличенный слухами о колдовских силах) визжащие фурии их северных соседей.

Но в силу особенностей военного искусства степняков, наибольшее развитие традиция женских военных союзов получила в Великой Степи.
Это совершенно не удивительно. В асирской «стене щитов» или в ощетинившемся копьями строю, даже самые сильные женщины неминуемо уступят обычным мужчинам. А вот на спине коня, с метательным оружием в руке, шансы уже сравниваются.

Воинские традиции крайнего Юга оставим для отдельной главы. Нас интресуют варвары северной части мира, а так же восточных степей.
И так, увидеть женщин в войске асиров, ваниров, или киммерийцев можно было даже в классическую эпоху.

В сагах Старой Киммерии сохранился эпизод, как мать Конана Скитальца, воительница Мэв вызвала на поединок лучшего воина племени тейрв.
Сражались они конными, и сага с обычной для этого своеобразного жанра, скрупулезностью фиксирует, как во время поединка женщина припадала к седлу, избегая ударов вражеского копья, а потом метким броском дротика поразила воина в лицо, навсегда изуродовав его, и превратив в посмешище.

При этом в тот момент Мэв была «сестрой» одного женского союза, который позже со скандалом оставила. Позже она вышла замуж и стала матерью, за что до конца дней носила клеймо предательницы. Но «сестры» ее все же не убили, и даже не пробовали убить, значит выход из союза хоть и был позором в глазах оставшихся, но непростительным преступлением не считался.

Некоторые женщины воевали просто бок о бок со своими мужьями, а в остальное время вели обычный образ жизни. Но они наименее интересны для темы сегодняшнего разговора, ибо играли роль просто воинов племени.

Вот специфические сестринства, которые всегда пронизывали социальную структуру варварских народов, уже ближе к теме возникновения того, что неуклюже окрестят «государством амазонок».

Во времена архаики, мужчины и женщины, даже состоявшие в браке, часто вели своеобразную параллельную общественную жизнь, которую скрывали от своих близких, опутывали сетью запретов. С годами эти традиции как будто размывались и стали сводиться к обычному круг у друзей (или подруг). Но это впечатление мнимое, вплоть до начала великого исхода, у тех же киммерийцев сохранялись элементы женского языка, слов которого мужчины не понимали, и закрытых военно-религиозных союзов, причем обоего пола.

Мужские фианы, которые были совершенно противоположны обычным дружинам местных правителей, имели свой полный аналог среди женщин-воительниц. И в мужских и в женских сообществах практиковались религиозные ритуалы, часто очень опасные и вообще нарушавшие традиции стандартных культов.

Есть все основания полагать, что под именем Нейда в культах мужских братств поклонялись зловещему Иггу (косвенно эту гипотезу подтверждает то, что в наибольшей степени культ этого божества был распространен на севере, активно контактировавшем с ванирами и асирами).

Женщины предпочитали называть себя Дочерями Морриган, (но сложная система запутанных эпитетов, привычка отождествлять одних божеств с другими, а так же сам тайный характер культа, позволяют строить самые смелые предположения).

Ко времени прихода киммерийцев на просторы Великой Степи у многих гирканских племен существовали схожие обычаи. Их воинские братства (и женские сестринства) имели отчетливый религиозный оттенок.
Воительниц поголовно считали ведьмами, и несомненно, какая-то реальная колдовская сила за их ритуалами скрывалась.

Некоторые сообщества «амазонок» были более, если так можно выразиться, светскими. Женщины, состоявшие в них, точно так же как мужчины искали воинской славы и добычи. А потом могли совершенно обычным выйти замуж, и или вовсе оставить битвы, или стать просто воином своего племени.

Другие же представляли из себя союзы религиозных фанатичек, сформировавших не только свой кодекс поведения, но и язык. Наиболее могущественным был союз Сестер Лучниц, сплоченный культом неведомой богини, что имя адепты клялись хранить в тайне. Более того, имя той, кому они служат, знали даже не все воительницы этого грозного союза. Настоящее имя открывали только в узком круг посвященных, после самых жестоких испытаний и самых мрачных ритуалов. Именно про Сестер Лучниц ходили обоснованные слухи, будто бы с целью отречься от своей женской сущности, они отрезали себе грудь. В культах Степи вообще нередки были экстатические состояния, в ходе которых последователи калечили самих себя. И хотя так поступали крайне мало от общего числа лучниц, молва приписывала эту безумную практику всем «амазонкам без исключения».

Сестры Лучницы в лучшие свои дни могли выставить в поле не меньше тысячи всадниц – грозная сила, зная их сплоченность, бесстрашность, безжалостность и мастерство скоростной маневренной войны. Они владели несколькими небольшими крепостицами в горной местности, которые олновременно представляли их святилища.

Туда Сестры свозили награбленное или полученное в уплату за службу добро, складывая его к ногам статуи своей таинственной богини.

Любопытно их отношение к противоположному полу. Женщины, принадлежавшие к другим союзам, обычно воспринимали мужчин примерно так же, как и прочие представительницы их пола. Конечно, в силу образа жизни они имели больше свободы отказать не понравившемуся претенденту на место в своей постели (или даже жизни). Но целибат хранить были не обязаны. К столь смакуемой некоторыми рассказчиками (преимущественно мужчинами), «амазонской дружбе» были подвержены не более, и не менее, чем всегда.

Но вот Сестры Лучницы воспитывали в себе тотальную ненависть ко всем представителям мужского рода. Попавших в плен мужчин, изуверски пытали, оскопляли, расчленяли, трактуя это как жертвоприношение, и порой практиковали ритуальный каннибализм.

Насколько часто такое случалось – неведомо, но Каррасу одних только слухов хватило, чтобы совершенно уничтожить лучниц, когда только до них дошли руки.

При этом киммерийцы уничтожили все святыни и крепости Сестер, которых в массе перебили или продали в рабство. Но некоторые, сохранив особо важные реликвии, сумели сбежать на север, куда власть кагана еще не распространялась.

Разгромленные Сестры Лучницы были западными гирканками по крови.
Киммерийские (и смешанные) союзы Каррас не трогал, но предпочитал держать у себя на службе. Зная, что женщины способны на фанатичную преданность и нерассуждающую жестокость, каган часто использовал их для всевозможных карательных рейдов. Но речь, в любом случае, шла о численно небольших группах, насчитывавших десятки человек, а никак не о тысячных армиях. Так же дело обстояло и у других народов Степи.

Каррас, при всем его властолюбии высокомерии, некоторых предрассудков был лишен, потому и благоволил этой странной (с точки зрения жителей «цивилизованных» стран) традиции.

Матерью его младшего сына Нейла была известная воительница Камрис.
Одно время Рыжая Соня и вовсе была личным телохранителем великого кагана.

Среди народов северного Приморья традиция была, по всей видимости, столь же распространена, как и в Степи. Пополнялись сестринства женщинами Трех Племен, но достигли такой степени автономности от обычной племенной структуры, что стали как будто отдельным племенем.

Как и в Степи, союзы были религиозными. Здесь мы вступаем на скользкую почву предположений. Как и во многих подобных случаях, настоящее имя бога было сокрыто. Но совершенно точно, что это был бог, мужское божество. Даже те символы, которыми его обозначали (копье, клинок со специфической формой рукояти), кроме очевидного воинского, носят и признаки сексуального символизма. Что до прочих символов – пылающего факела, псов (не волков!) и коршунов, они позволяют отождествить «бога амазонок» с несколькими героями нескольких пантеонов. Совершенно точно известно одно – это был не Игг.

Судя по всему, своего сверхъестественного покровителя женщины как мужа\любовника, называя себя его возлюбленными. Не доходя до фанатизма Сестер Лучниц, последовательницы культа, все же организовали себе весьма оригинальную модель сексуальной жизни.

Видя себя в идеале возлюбленными своего бога, связи с мужчинами они признавали только для продолжения рода, совместив дни, когда им разрешена сексуальная активность, с праздниками в честь богов плодородия. Рожденных девочек воспитывали в своих традициях. Мальчиков прежде убивали, но с годами нравы смягчились, и стали отдавать на воспитание их (предполагаемым) отцам.

Такая модель общества (или семьи) кажется химерической, но все же умудрялись существовать достаточно долго, чтобы ее начали воспринимать именно как отдельное племя.

Добавлено через 21 минуту
Как и остальные народы Приморья, амазонки с потерями, но сумели пережить тяжелые испытания Века Варваров. В бесконечных войнах традиционно выступали на стороне Трех Племен, а следовательно и Гипербореи. Самыми опасными врагами видели Венету и Каганат, но во время «Войны Леса и Степи» поддержали «Лес», за что поплатились огромными потерями, которые понесли в битве при Акамире.
Война Леса и Степи и ее последствия.

Многое об истории амазонок этого переломного периода известно со слов будущей правительницы Казакии – Рыжей Сони, которая изначально была Сестрой Лука, потом переметнулась под знамена Дочерей Божественного Копья, а после киммерийского плена с женскими союзами и вовсе решила порвать.

Тем не менее, Соня сражалась в рядах амазонок в одной из важнейших битв Леса и Степи, под стенами Акамира, там, где и взял в плен Коди – будущий князь Островов. С ее слов, то ли злой умысел кого-то из вентских военачальников, то ли неожиданное решение киммерийцев сменить направление главного удара, поставило воительниц на грань выживания.

По легковооруженной коннице амазонок ударили лучшие воины Гварна Шрамолицего, элита киммерийского воинства, до глаз закованные в доспехи, на тяжелых конях. Места для маневра не оставалось, пришлось принять бой «кость в кость» и бронзовые всадники Гварна чуть не уничтожили амазонок, которых, ко всему прочему, еще и превышали числом.

Отчаянное сопротивление, хотя и позволило Буйволку связать на время яростную атаку Гварна, в ходе сражения мало что изменило.

В той битве погибло три из четырех амазонок. Когда пала королева Аэлла, ее сестра приказала оставшимся в живых покинуть поле боя, бросив и своих вентских союзников, и тело павшей правительницы.

По счастью, Гварн не стал преследовать отступающих амазонок, и они, продолжая терять раненых, или лишившихся лошадей, сестер, откатились за реку. Там было решено, и вовсе выйти из войны.
Превратившиеся в небольшой и сильно потрепанный отряд, амазонки с трудом пробивались через пылающую войной южную Венету. Попавших в плен амазонок, либо продали в рабство, либо заставили драться на арене, чтобы их кровью напоить тени павших воинов-степняков.

Опасаясь вовсе исчезнуть, воительницы отошли в гористую местность на северо-запад, где между мощными горными кряжами лежала плодородная долина. Там они какое-то время зализывали раны, стараясь восстановить свою численность и непрерывно отбиваясь врагов, которыми оказались решительно все соседи, ближние и дальние.

Уничтожить «ведьмино гнездовище» старались равно и венты, винившие амазонок в поражении под Акамиром, и киммерийцы, которые по суеверию вообще старались перебить всех, кто имел какое-то отношение к магии. Да и вообще «племя женщин-воинов» вызывало всеобщую ненависть и желание уничтожить такое противоестественное явление.
Число воительниц, способных сидеть в седле сократилось примерно до трех сотен. С ними было около полусотни девочек, еще неспособных натянуть лук. В зиму, последовавшую за разгромом под Акамиром, они потеряли до двух третей своих лошадей, почти все обозы и с трудом выживали в дикой местности. Чтобы выжить, они сами начали угонять у соседей скот, чем еще больше ожесточили против себя всех и каждого.

В то время королевой амазонок была Орифа, которая получила свой титул, когда в битве с киммерийцами погибла ее сестра. У Орифы хватило силы характера, чтобы удержать власть и около года поддерживать существование жизни своего племени. Женщина это была, несомненно, отважная. Но, по всей видимости, в ней надломилась вера в идеалы амазонок. Весной она все больше стала говорить о том, что ей и «сестрам» надо искать службы у какого-то сильного правителя, который сможет дать им защиту и поставить на довольствие. Превращение в отряд наемных лучников на службе у средней руки князя еще год назад было бы невозможным унижением. Но после Акамира численность амазонок сократилась минимум вчетверо, не считая тех, кого убили голод и болезни зимой.

Поговаривали так же, что Орифа вообще планировала отказаться от идеи чисто женского племени. Еще прежде многие амазонки презирали ее за то, что Орифа «знала имя отца своих дочерей», а больше всего за то, что она «знала имя своего сына». Сын ее рос в семье отца – хозяина небольшого, но укрепленного асиркого города на самом побережье Вилайета.

Не то, чтобы «знать имя сына» было таким уж жестоким преступлением, хотя несколько поколений назад таких воительниц попросту изгоняли из союза. Но в критическую минуту плохая репутация Орифы в глазах «сестер» сыграла против нее. Безо всякой настоящей причины, предводительницу, усилиями которой союз вообще пережил зиму в голой степи, стали считать слабой, и едва ли не предательницей. Слыша такие разговоры за спиной, сама Орифа начала испытывать раздражение к неблагодарным «сестрам», становилась все более заносчивой и высокомерной, вместо слов убеждения все чаще прибегала к запугиваниям. Во время очередной ссоры Орифа зарезала много интриговавшую против нее амазонку Гифу.

Хотя в таком убийстве не было ничего, что расходилось с обычными нравами военных союзов (обоего пола), Гифу, по всей видимости, многие уважали, и власть Орифы не только не укрепилась, но зашаталась еще сильнее.

Возможно, Орифе удалось бы убедить сестер последовать за ней. Все-таки разгром под Акамиром был таким ударом, от которого было много шансов не оправиться. Но судьба племени сложилась иначе.

И, как это нередко бывает в переломные моменты, все решила воля одного человека, в данном случае – Атреры.

В то время к амазонкам севера прибились остатки Сестер Лучниц, числом не более двух десятков. Среди них была и Атрера.

Атрера – одна из сильнейших и ярчайших личностей своей эпохи, и без нее богатой на великих героев и ужасных злодеев.

Ее истории мы посвятим следующую главу.

Атрера Мужеубийца

Атрера как и многие ее современники была смешанного происхождения.
Отец ее был киммерийцем, причем знатной крови, из клана Блатмак. Конечно, в наши дни только истинный знаток истории Степи вспомнит (и то не сразу) имя Родрака Крушителя Щитов, но этот человек жил, имел под своим началом три или четыре тысячи всадников, и приходился родней Мадану, а, следовательно, и Каррасу.

Если бы Атрера по каким-то причинам захотела бы участвовать в киммерийских междоусобицах, у нее была возможность восстановить (или сочинить) себе родословную восходящую в Эпоху Саг. Но поскольку по матери Атрера принадлежала к древнему роду жриц-воительниц Сестер Лучниц, к отцовскому имени она никогда в политических целях не прибегала. Наоборот, Киммерийскую Орду она всеми силами души ненавидела. Но к тому времени, когда каган Каррас добивал остатки независимых правителей в своих владениях, Атрера была еще слишком молода, чтобы сыграть какую-то историческую роль в этом обреченном противостоянии. Военным вождем Сестер Лучниц в то время была Тирама, а духовную власть представляли Три Матери, одна из которых приходилась Атрере родной матерью. Ввиду этого совершенно не удивительно, что на роль отца своей дочери она некогда избрала человека знатного и могущественного. В те дни Каррас еще занимался истреблением старой гирканской знати, и Лучницы были его верными союзниками в этой «охоте на двуногую дичь».

По легенде у Атреры был брат-близнец, которого мать принесла в жертву, чтобы увеличить жизнестойкость и воинскую удачу дочери. Но такие легенды ходят про решительно каждую чем-то прославившуюся амазонку. Зато кровь Ниала Сильного, которая в ней на самом деле текла, хорошо объясняет ее огромную силу и жизнестойкость. Атрера с ранней юности ростом и силой превосходила не только всех женщин в своем окружении, но и многих мужчин. Внешность ее источники описывают различно, одни - в романтическом духе, другие - в сатирическом. Но общим остается высокий рост и черные волосы.

Воспитанная матерью как наследница всех древних знаний их сестринства, Атрера с юности отличалась несгибаемой силой воли, крайней жестокостью и доходившим до изуверства фанатизмом, который во времена ее юности уже успел повывестись у многих амазонок Степи.

Тем не менее, Атрера много и успешно сражалась во всех войнах (точнее непрерывной серии небольших стычек и взаимных набегов с соседними кочевыми племенами) Сестре Лучниц.

Свое прозвище Атрера получила уже в шестнадцать лет. Дело было разумеется не только в том, что Атрера убила какого-то мужчину – на войне в этом нет ничего удивительного. Совсем юная девушка показательно расправилась с ним в поединке. Но, не удовлетворяясь победой, Атрера еще и вырезала убитому сердце, которое потом зажарила и съела.

После того, как она за день она последовательно выиграла три поединка и принесла головы убитых к святилищу Матерей своего союза, юная Атрера стала настоящей героиней Сестер Лучниц, и одновременно одним из самых ненавидимых людей Степи.

На нее объявили настоящую охоту, но несколько лет Атрере удавалось уходить ото всех погонь. По всей Степи за Атрерой тянулся след из отрубленных голов, вспоротых животов, вырванных и съеденных сердец.

В ее кровожадности и готовности к риску, можно усмотреть настоящее безумие, и кто знает, быть может, от Родрака ей достались не только рост и сила, но легендарная «дурная кровь» Блатмаков, которая поколениями то проявлялась, то исчезала в царской семье. (Сама Атрера киммерийцев, как уже было сказано, ненавидела, и считала себя наследницей древних королев-воительниц Гиркании.)

Но ввиду буйства и крайней амбициозности она очень скоро стала опасна для самих Сестер Лучниц, которые под предводительством жесткой, но рационально мыслящей Тирамы старались выживать в меняющемся мире.

Когда Гиркания была просто бескрайними просторами, по которым носились десятки племен, делящихся на кланы и семьи, у Сестер было свое место в этом мире войны всех против всех. Зато со становлением Каганата пространство маневра стремительно сужалось.

Верна ли версия, что одни только «подвиги» Атреры спровоцировали Карраса на уничтожение воительниц, неизвестно. Но что в качестве формального повода были использованы (вероятно еще и раздутые до эпического масштаба) случаи каннибализма – сомнений нет.

Амазонки Гиркании сражались отчаянно, но силы были неравны.
Большинство пали в этой борьбе, часть попали в рабство, но некоторым, в том числе Атрере, Тираме и Соне удалось ускользнуть. Они все бежали на Север, но не вместе. Путь Тирамы лежал в Венету, Атрера отправилась на поиски союзниц среди амазонок Приморья, а Соня после долгих мытарств оказалась в составе армии амазонок, которые сражались против Каганата на стороне вентов.

Причем если первые две хотя бы в изгнание ушли с несколькими соратницами по оружию, Соня пробилась на Север совершенно одна.

Рыжая Соня столько раз упоминается в нашем повествовании, что пора посвятить ее истории отдельных строк.

Соня происходила из казаков Запорожки. Основной загадкой является личность ее отца, от которого Соня, судя по всему унаследовала свои огненно-рыжие волосы и пронзительные голубые глаза. Мать же Сони, дочь казачьего вожака, умерла, только успев подарить жизнь дочери и маленькую девочку воспитывали старшие родственники - в том числе и дед, с его суровым казачьим характером. Хотя он и потворствовал, внучке в ее занятиях скачками, стрельбой и фехтованием, всячески ее баловал, даже такая мягкая форма власти в какой-то момент стала ей невыносима. Соня отчего-то вбила себе в голову, что ужасно угнетена несправедливым мужским миром. Учитывая, что ей потом придется пережить, те годы, должно быть представлялись ей потом утраченным раем.

Юная Соня, наслушавшись историй о подвигах амазонок, сбежала из дома, чтобы присоединиться к ним. Следующие несколько лет Соня будет мелькать где-то на фоне Атреры, Тирамы и других, опытных и прославленных воительниц сестринства.

Вопреки первоначальному недоброжелательному приему («нам не нужны избалованные домашние девочки», кажется, сказала Тирама), Соню в сообщество приняли. У нее были и характер, и умение обращаться с оружием, и способность хранить верность боевому товариществу. Но очень скоро Соня обнаружила, что вместо вожделенной «свободы», попала в мир куда более жестокий, несправедливый и нетерпимый, чем казачьи поселения.

Сестры Лучницы были религиозной сектой, построенной вокруг изуверских ритуалов, тайных знаний и ведущей неравную борьбу со всем внешним миром во имя своей сокрытой Богини. Соня всегда тщательно обходила эту тему, но в основе ее взаимоотношений с Атрерой лежала гремучая смесь отнюдь не сестринской любви и жестокой ненависти. По всей видимости, Соня и Атрере тоже не захотела ни подчиняться, ни принадлежать всем телом и душой.

Их вражда пройдет через десятилетия, и закончится, лишь, когда Соня убьет свирепую Мужеубийцу под стенами своей столицы - Самватаса. (Соня и Тираму убьет, во время вентско-казачьей войны).

Михаэль фон Барток · 04.03.2025, 06:18

Вампирелла, зачем ты покрасила волосы в рыжий?

06.02.2025, 22:50	#1
Зогар Саг Король Регистрация: 12.01.2009 Сообщения: 4,500 Поблагодарил(а): 367 Поблагодарили 557 раз(а) в 347 сообщениях	Иранистан, Туран и земли вокруг Вилайета В «классическую» эпоху Туран был могучей державой. Это было богатое и всесторонне развитое государство со столицей в Аграпуре, чье название для жителей всего мира было своего рода символом роскоши и могущества. Географически Туран занимал самое сердце континента. На севере границы выходили едва не к землями Гипербореи. Хотя, конечно, можно сказать, что населявшие степные районы кочевники лишь номинально признавали власть Турана, но все же они находились в поле влияния Аграпура. На западе Туран граничил с Шемом, Стигией, Хорайей и Заморой. На юго-западе Туран, будто клином вонзался в земли Чёрных Королевств. "Йездигерд, король Турана, был самым могущественным монархом в мире. В его дворце в большом портовом городе Аграпуре была свалена добыча империй. Его флоты боевых галер с пурпурными парусами превратили Вилайет в гирканское озеро. Смуглые жители Заморы платили ему дань, как и восточные провинции Кофа. Шемиты подчинялись его правлению вплоть до Шушана на западе. Его армии опустошали границы Стигии на юге и заснеженные земли гипербореев на севере. Его всадники несли факелы и мечи на запад в Бритунию, Офир и Коринфию, даже к границам Немедии. Его мечники в позолоченных шлемах топтали целые армии копытами своих коней, и укрепленные города по его приказу загорались в огне. На переполненных рабских рынках Аграпура, Султанапура, Хаварима, Шахпура и Хорусуна женщины продавались за три мелкие серебряные монеты — светловолосые бритунки, смуглые стигийки, темноволосые заморийки, черные кушитки, оливковокожие шемитки." (Роберт Говард "Демон из железа") С востока оставалась проведенная на картах, но не очевидная в реальности, всегда неспокойная Гирканская граница. Граница со степными владениями всегда была головной болью туранских владык. Но вовсе не только «кочевники терзали набегами» богатую державу. Сам Туран нередко вторгался в степные просторы с карательными или завоевательными походами, основывал крепости в пределах Гиркании. На гирканцев запада оказывали мощнейшее влияние культура Турана. Богатство и могущество этой страны делало ее образ привлекательной в глазах некоторых степняков. Потому не стоит сводить их отношение к Турану, к известному историческому анекдоту о кочевниках, которые хотели захватить новые земли, потому в их родных землях не было железа. А железо им нужно было, чтобы ковать оружие и захватывать чужие земли. Некоторые гирканские ханы заводили у себя туранские обычаи, строили дворцы по образцу туранских, всячески стараясь подражать блистательной империи. В качестве любопытной детали следует уточнить, что происхождение правящей верхушки было иранистанским, а, следовательно, и распространяемые ею вера, законы, обычаи, да и просто мода были в сущности иранистанскими. Тогда как массу населения составляли давно осевшие в этих местах выходцы из Гиркании и многочисленные народы, чье происхождение трудно отследить, но, по всей видимости, они были родственны шемитам. И хотя за века существования Турана не могло не произойти взаимопроникновения культур, облик Турана оставался в изрядной степени иранистанским. Но этот, классический Туран был сметен в результате нескольких волн гирканских нашествий, каждое из которых оказывалось все более разрушительным, а сами пришельцы каждый раз были все более дикими и жестокими, и телесно и культурно воспринимались как нечто совершенно чужеродное. Иранистан тоже был завоеван Гирканцами. И то ли в силу большей близости к Гиркании, то ли по причине малопредсказуемой – роли личности в Истории, судьба этой страны оказалась даже более трагичной. Потому, что над Иранистаном (и некоторыми прилегающими землями) воцарился один из потомков Тогака, хан Бухэ, чье имя вошло в историю как обозначение варвара, ненавидящего цивилизацию как таковую. Во главе своей орды, пришедшей из холодных степей крайнего северо-востока континента, Бухэ некогда вторгся в Иранистан. Арулада считали жестоким завоевателем, но в его действиях была некая бесчеловечная рациональность. А вот Бухэ, по всей видимости, был одержим странной идеей - стереть с лица земли земледельческие цивилизации как таковые. Хотя мы допускаем здесь возможность преувеличений литературного свойства. Иногда Бухэ в рассказах о его зверствах и цитатах якобы изреченных им бесчеловечных афоризмов, неотличим от жившего много позже киммерийского кагана Карраса, который на века стал обозначением свирепого степняка. У Бухэ близко не было столько сил как у Тогака, чтобы претендовать на «власть над миром», он и власти в Гиркании лишился, проиграл Гуюку и вынужден был откочевать на Юг. Но Иранистан и равнинные части Афгулистана, он систематически не просто грабил, а именно уничтожал. Орда, которой он повелевал, едва ли могла выставить больше тридцати тысяч копий. Но раздробленный на множество полунезависимых княжеств, Иранистан, не мог долго сопротивляться такой организованности, помноженной на редкую свирепость. Десятилетнее завоевание, в ходе которого Бухэ многих убил, а еще большее число навеки запугал своими вошедшими в эпические песни, расправами, поставило древнюю и славную страну на колени. В отличие от многих степняков, которые с удовольствием грабили оседлые народы, но предпочитали их щадить, хотя бы затем, чтобы снова грабить, этот гирканец грабежу предпочитал бойню. Быть может, он несколько помешался от ощущения своего всемогущества, быть может, мстил за какие-то свои обиды, но политический расчет в его действиях не просматривается даже при самом циничном подходе. Кажется, он действительно желал, чтобы весь мир обратился в пастбища, по которым бродят стада скота. Любые намеки на возможность смешения крови победителей с побежденными он пресекал. Одна из легенд гласит, что он казнил родного внука, когда тот решил жениться на иранистанке. Но скорее всего, внук просто затеял заговор против деда, или его в этом оговорили. Согласно другому преданию, Бухэ перебил «по тележное колесо» всех гирканцев, что сотню лет назад освоились в Иранистане, и считались его номинальными правителями, с трудом балансируя на интересах «Десяти Великих Домов» - сильнейших иранистанских князей, каждый из которых располагал обширными владениями и значительной военной силой. За годы жизни в Иранистане, они совершенно иранизировались, хоть и сохраняли еще некоторые нетипичные для иранистанцев черты внешности и обычаи, а свое кочевое прошлое превратили в обычную героическую легенду. Если правда, что Бухэ перебил всех выше тележного колеса, значит, в живых остались только дети, которых раздали в семьи степняков для соответствующего сурового воинского воспитания. Может быть, число казненных и преувеличено. Но совершенно точно, что непреклонный кочевник запрещал своим подданным жить в городах и всячески преследовал любые попытки заимствования обычаев или бытовых привычек. Сам он всю жизнь внешне походил на бедного пастуха, ходил в засаленной одежде самого грубого сукна, ел руками, которые вытирал о халат, не пил вина, только кумыс, и кажется, никогда не окунулся целиком в воду, потому что боялся живущих в ней духов. На беду жителям Иранистана и Афгулистана, Бухэ еще и прожил необычайно долгую жизнь. Когда внуки все же сумели его отравить, безумному тирану было больше восьмидесяти лет. Пятьдесят из которых он посвятил войне. Посчитать города и села, сожженные по приказу Бухэ, а тем более как-то учесть убитых им людей невозможно. Центральные области Иранистана просто обезлюдели. Однако, как бы ни зверствовал Бухэ, в Иранистане осталась твердыня, которой он не смог покорить. Это была гористая местность на юге, где правил род князей Бахрамов. Это были отважные люди, из поколения в поколение семья воспитывалась в твердых правилах веры. Бахрамы считали, что происходят напрямую от бога войны. Не важно, была ли это просто семейная легенда, или некая нечеловеческая сущность, в самом деле, в незапамятные времена посетила мать князя Хвара. Важно, что все сыны этого рода с детства воспитывались воинами, аскетами и духовными лидерами. Должно быть, и знатным и простым воинам было лестно служить наследникам столь славного имени. А простолюдинам было морально проще подчиниться прямому потомку бога. Маленькое государство Бахрамов выдержало все атаки степняков, и это нельзя объяснить только непроходимостью гористой местности. В свое время мы вернемся к истории Бахрамов и всего Иранистана, а пока наша тема – Туран. Гирканские вторжения в Туран, в сущности, не были даже настоящими завоеваниями, потому что устойчивой системы власти не создали, просто разрушили старую. Гирканцы в виде единоначальных владык, в Туране не закрепились. Причиной тому был как разгром гирканцев на Западе, так и поднимавшиеся в Туране восстания. Скептики всегда предлагают помнить, что сколь ни говорили бы о «неисчислимых» гирканских ордах современники и историки, это обычно художественное преувеличение. Отчасти, призванное оправдать поражения от рук восточных варваров. Отчасти - просто впитавшееся в литературную традицию. Даже если самые большие армии вторжения насчитывали сотни тысяч человек (а это вероятно, так и было), в сравнении с населением богатого Турана это была – капля в море. Кроме того, неся потери, гирканские владыки очень скоро начали вербовать в свои армии туранцев, заключая сложные союзы с местной воинской знатью. К тому же, мы не можем говорить о «гирканцах» как о единой силе. Арулад был могущественным повелителем, но стоило ему умереть, его наследие, в том числе и войско, просто разорвали на части сыновья, внуки, племянники и внучатые племянники. Очень скоро среди завилайетских пришельцев началась своя междоусобица. Но свою роль в обрушении грандиозного здания Турана гирканцы сыграли. Во время вторжения Арулад и Мугэ трижды разгромили, практически уничтожили армии аграпурских падишахов. В этих войсках служила, прежде всего, преданная правящей династии знать из центральных провинций, или простолюдины, из тех, чьим главным занятием была военная служба. Конечно, и гирканцы понесли тяжелые потери. Некоторые именно с этими потерями связывают относительные неудачи на Западе. Известно, что на Аквилонию Арулад ушел с большим войском, чем то, с которым он подошел к Ховарезму. Но сколько из них составляли гирканцы, а сколько – втянутые в войну туранцы, в точности сказать невозможно. Хотя, по косвенным признакам, иногда число таких подневольных союзников доходило до двух третей, а то и трех четвертей «гирканских полчищ». Однако, участие в таких походах, хоть и было не вполне добровольным вначале, со временем неминуемо привело к некоторому сплочению с завоевателями. Подавляющее большинство гирканцев прибыли одни, без семей. Не удивительно, что очень скоро они стали брать себе женщин у дальних туранских родичей, и это не всегда имело характер какого-то жестокого насилия и рабства. Вполне обычным для правителя какого-нибудь города было выдать дочь за хана кочевников, а туранцам, которые и сами держались кочевого образа жизни, это давалось еще проще. Но какие бы дальние последствия не имело для гирканцев их переселение на земли Турана, важно то, что они покончили с властью иранистанской династии, лишив ее опоры. Стоило рухнуть военной силе Аграпурских падишахов, их вековая власть обратилась в пыль. Никто не властен был остановить сатрапов дальних провинций от провозглашения себя независимыми правителями. Уже эти правители в свою очередь не могли удержать власть над более мелкими. И все они искали покровительства у кочевых орд, которые в свою очередь, хоть напоказ и презирали горожан за изнеженность нравов, нуждались в городских товарах, от сукна до кольчуг, и от наконечников стрел до ковров. Но прежде всего, все зависели от урожаев зерна, так что за власть над плодородными долинами рек и оазисами шла особенно жестокая вражда. В условиях фактического исчезновения центральной власти с ее иранистанским влиянием, началась стремительная «гирканизация» Турана, которая не сводилась к простому «впадению в варварство». Так следует отметить постепенное вымывание культов иранистанских богов, заменявшихся гирканскими. При этом, надо сказать, что крупнейшие города, каким бы погромам они не подвергались, и каким бы правителям не платили дань, оставались центрами не только ремесел, но и искусств и книжной учености, продолжая традиции старой культуры, только неминуемо приспосабливая ее к меняющимся реалиям. После рассеяния гирканских орд на Западе, большая часть уцелевших воинов не стремились вернуться в родные степи, а предпочли осесть в Туране. К тому времени власть аграпурских владык не распространялась уже дальше предместий самого Аграпура, хотя громкий титул они сохранили. Выше мы упоминали о том, что Туран обратился в арену борьбы между собой бесчисленных конных кланов и городов-государств. То там, то здесь возвышались или впадали в ничтожество династии. То один, то другой город претендовал на ведущую роль в стране. Все воевали со всеми и одновременно, заключали часто переменчивые союзы. При этом, по иронии судьбы, аграпурский падишах по-прежнему сохранял свой титул и какие-то церемониальные функции. Не то в порядке желания подержать видимость преемственности, не то вследствие непонятного варварского юмора, турано-гирканские «конные цари» время от времени продолжали слать в Аграпур подарки, а себя провозглашали покорными сынами падишаха. Особенно такая риторика оживлялась в годы самых жестоких войн. Сами же безвластные правители вели жизнь праздную. В довершение всего, они даже в своем дворце уже не были настоящими хозяевами, там распоряжались в большей степени евнухи. Настоящую власть имела дворцовая стража, которую набирали когда-то из рабов, но после это стало наследственной должностью. Щеголявшие в золоченых доспехах, гордые собой, но никогда не видевшие настоящего поля боя, такие «стражи» не раз и не два свергали безвластного правителя, убивали его, зачастую изуверским способом, сажали на его место другого члена семьи. Если трон доставался человеку достойному, он старался жить тихо и незаметно, пользуясь почетом и комфортом, но, не вмешиваясь ни во что. Кое-кто останется в памяти потомков как каллиграф, золотой краской и невиданной красоты почерком переписавший историю Турана с древнейшего времени. Кому-то не достанется и такой чести. Если же на престол возводили человека слабовольного и легкомысленного, он пускался во все тяжкие, предаваясь самому разнузданному разврату. В сущности, изысканная каллиграфия золотой кистью и пьяные оргии служили одной цели – забыть об унизительности своего положения. На время прибрежные земли оказались во власти киммерийцев, которые, будучи уроженцами запада, не сразу поняли смысл этих ритуальных игрищ. Но последние киммерийские цари вполне уже придерживались традиции, будто бы пытаясь придать своему правлению видимость легитимности. Отсюда же и их, формальное и запоздалое, обращение в аграпурскую версию иранистанской религии. Но как упоминалось в посвященной Киммерийским Царствам главе, владычество их оказалось недолгим. Последняя миграция гирканцев с севера, вызванная завоеваниями вентов, совпала по времени с откочевкой киммерийцев в Замору. В это время, среди прочих гирканцев, выбитых из северной степи Вентами, прибыл на юг хан малочисленного, но гордого и воинственного племени. Звали его Сылчак. С этого удивительного человека и начнется возрождение Турана, как великой державы. Но стоит сказать, что плоды его трудов увидят только внуки, а не сам Сылчак, который уже и в предгорья Ильбарса пришел немолодым человеком. Тем же временем, гирканские по происхождению династии распоряжались на большей части Шема. Справедливее будет, все же говорит о «семьях», потому что в массе своей они не имели «правильного» государственного устройства и обладали укорененной обычаями властью над родным племенем, все члены которого независимо от богатства продолжали считаться одним родом. Добавлено через 18 минут Кесем Сылчак был внуком хана Сылчака, который некогда откочевал из северо-западной Гиркании в Туран. В различных главах нашего повествования мы не раз упоминали Туран, всякий раз оговариваясь, что со времен великих гирканских нашествий, Туран уже не представлял единого государства, а скорее некую культурно-историческую общность. При этом и границы Большого Турана оказывались чрезвычайно эластичными. Иногда это выглядело как расширение, иногда как сокращение. Но больше говорило о том, что многочисленные турано-гирканские правители, продолжавшие держаться полукочевого образа жизни, не мыслили в категориях «государственных границ». Поскольку власть аграпурских падишахов стала совершенно эфемерной, то Туран, даже после того, как последние волны варваров прокатились по нему и исчезли в туманных просторах за Вилайетом, продолжали сотрясать внутренние войны. Сылчак и его племя впервые прославились, когда смогли выдавить в Замору киммерийцев, которые до того претендовали на власть над побережьем Вилайета. Таким образом, Сылчак будто бы отомстил киммерийскому племени за все то, что претерпели гирканцы (и он лично) от рук владык Каганата. Сылчак считался потомком легендарного гирканского хана Тогака. В действительности же, родство его с семьей Подобного Небу Правителя было приобретено, когда он взял в жены не то дочь, не то племянницу Гуюк-хана. Того самого, с которого киммерийцы содрали заживо кожу, чтобы сделать из той кожи знамя. По времени возвышение Каганата и начало собирания раздробленного Турана приходились на одно и то же время. Сам Сылчак успел не так много, если мерить успехи правителя исключительно завоеванными территориями. Но, на самом деле, его десятилетнее правление заложило основы грандиозного будущего Турана. Сылчак, будучи храбрым воином, являлся так же ловким политиком. Это свойство скорее врожденное, чем приобретаемое образованием или жизненным опытом. Потому политическим даром порой обладали совершеннейшие дикари, и так же часто его были лишены наследники древних и славных династий. Поэтому малограмотный (а может быть и вовсе не грамотный, тут есть разные свидетельства современников) хан Сылчак сумел не только объединить вокруг себя несколько сильных кочевых племен, но и заключить взаимовыгодную сделку и с городской знатью. Там образом возникает союз Корасана, Шанпура и Султанапура с племенным союзом Сылчака. Из гирканских степей Сылчак привез культ волка (нечистого, вредоносного животного в иранистанской традиции, о чем будет сказано ниже). Так правящий клан, получил название Сияхкурт, в честь родового тотема Сылчака – черного волка. Забегая в будущее, следует рассказать, что одна из турано-иранистанских войн, по легенде произошла из-за куска волчьей плоти. На подписание важного мира, который должен был определить границы между великими державами Востока, туранский посол явился в роскошных одеждах, но на шее его висел, на простом шнурке, неприметный кусок высушенной кожи. Иранистанский посланник, известный своим фанатизмом принц Керуш Давран заинтересовался, что это такое, даже протянул руку, чтобы потрогать амулет. Когда ему объяснили, что кожа сия есть ни что иное, как кусок половых органов волчицы, Керуш впал в неописуемую ярость. Он с мечом набросился на туранца, и прежде чем тот успел даже потянуться за своим оружием, убил его. После этого война продлилась еще семь лет. Но многолетние войны в треугольнике Туран-Стигия-Иранистан были делом будущего. Пока Сылчаку удалось создать небольшое по территории, но все же крепко вставшее на ноги государство, располагавшее и зажиточными оседлыми землями, и большим конным войском. Когда Сылчак погиб в какой-то незначительной стычке с горными племенами, не желавшими принимать его власть, ему наследовал его сын, Хакан. Почти тридцатилетнее правление Хакана представляло из себя, если и не череду сплошных триумфов, то все равно было очень успешным. В масштабах данного рассказа не представляется возможным поведать обо всех одержанных им военных победах и заключенных дипломатических союзах. Хакан действовал с хладнокровной расчетливостью, к которой его враги, люди тоже жестокие и привычные к войне, не были готовы. Он мог годами, если не десятилетиями ждать, чтобы нанести удар. Для него не существовало прежних негласных договоренностей. Не испытывая никакого сословного чувства солидарности к чужой аристократии и «братьям правителям», Хакан казнил пленных, вырезал знатные семьи, вел сражения не до капитуляции, а до уничтожения противника. Против набиравшего силу государства Сияхкуртов неоднократно организовывали союзы, привлекая силы и со стороны. Так ханы Западного Турана пробовали нанимать воинов среди неподвластных никому зуагиров. Кто-то старался снова втянуть в туранские распри заморийских киммирай, но те были слишком поглощены делами в самой Заморе. Авторитет Хакана был столь велик, что некоторые мелкие правители спешили присоединиться к нему добровольно. Хакан заложил основы «нового войска», когда начал массово скупать рабов-мальчиков. Сначала из таких рабов, воспитанных в духе фанатичной преданности правителю формировали только личную стражу правителя. Но постепенно корпус воинов-рабов стал многотысячным. Так впервые за многие века в армиях Востока появилась многочисленная, хорошо обученная и вооруженная пехота. Первоначально такие пехотинцы были лучниками и копейщиками. Со временем главной их задачей стала осада крепостей, они овладели пушками и взрывчатыми веществами. С появлением этой пехоты, крепостные стены перестали быть неприступными, как это часто случалось во времена чисто кавалерийской войны. Такая реформа не значила, что традиционная туранская конница, исчезла с полей сражений. Но Сияхкурты получили большое преимущество перед своими соперниками. В конце жизни Хакан правил государством, превышавшим доставшееся ему по наследству, примерно пятикратно. Фактически каких-то альтернативных источников силы и власти в Туране не осталось. Остались только мелкие князьки в отдаленных областях, которые считали, что расстояния и труднопроходимая местность (горы, пустыни) сохранят их независимость. При этом важно отметить, что Хакан занимался именно строительством единого государства, а не просто формальным приведением к подданству слабейших правителей. Различные мелкие ханы утрачивали свои титулы и значение, Хакан менял их на назначаемых лично им наместников. Земли раздавались верным воинам-победителям, на обычных условиях наследственной военной службы. Хакан, в отличие от отца, был достаточно образованным человеком, и в его действиях прослеживается некая общая политическая программа. Программа эта была обычной для своего времени. После потрясений времен Великого Переселения, общей идеей на пространстве от Лигурийского Союза до Кхитая и от Венеты до Стигии, стало учреждение единого государства, управляемого едиными законами по воле единственного правителя. В это же время религии Хайбории утрачивают свой прежний вид. В классическую эпоху многобожие было чем-то естественным. Сейчас, в век формирования новых государств на руинах старых, столь же распространенной стала идея неких «государственных» религий. Если на Западе император Кассий придавал характер обязательной имперской веры древнему митраизму, а в Иранистане шахиншахи фанатично насаждали культ своего огненного бога, то туранцы Хакана подняли на знамя зловещего Эрлэга. Хакан, последний правитель из рода Сылчак, именовавший себя ханом, был в чем-то похож на своего современника Карраса, с которым они так никогда и не встретились на поле боя. Общим у них была бездушная, рационализированная жестокость, с которой они стремились к цели – созданию государства, как строго вертикальной системы, управляемой из единого центра. По иронии судьбы, непокоренным оставался Аграпур, старая столица Турана, в которой продолжали сидеть на троне безвластные падишахи, а распоряжалась местная олигархия. В качестве наемников Аграпур часто привлекал выходцев с восточных берегов Вилайета. Хакан, скончавшийся от естественных причин, не успел завоевать древний город, чтобы формально объявить себя владыкой всего Турана. Он умер прямо во время подготовки похода, что послужило основой для слухов об отравлении. При этом в качестве возможных отравителей называли как аграпурцев, так и сына Хакана – Кесема. Версия с отравлением всегда увлекательна, но не всегда имеет под собой какие-то основания. Великие мира сего точно так же умирают от обычных болезней, как и простолюдины. Здоровье грозного правителя давно уже было плохим, возраст близился к преклонному. Хакана отличала параноидальная подозрительность, поэтому именно яд как причина смерти маловероятен. На престол взошел его сын Кесем, в первые же дни правления жестокостью переплюнувший отца. Кесем расправился со своими братьями. При этом в отличие от Карраса, (которого за братоубийство народ прозвал Кровопийцей), новый глава Сияхкуртов не воевал со своими братьями за престол. Он просто приказал перебить их всех, полдюжины человек, даже нескольких младенцев-племянников не пощадил. Кесем во многом походил на отца, но он был не столь дальновиден, зато отличался непомерным тщеславием. Поэтому там, где отец действовал осторожно и наверняка, он шел напролом, не считаясь ни с какими рисками и потерями. С его правления, не столь уж длинного (двенадцать лет), начнется эпоха, когда три державы Юго-Востока будут делить власть над регионом. Кесем взял Аграпур после полугодичной осады. Падение города уже современниками было воспринято как начало новой эры. Времена раздробленного, ослабленного Турана подходили к концу. Новый, куда более воинственный, сильно гирканизированный, Туран родился в войнах, и будет существовать ради войн. Понимая, что пощады новый хан никому не даст, аграпурцы дрались с необычайным упорством. На их стороне были вековые стены города. Но времена менялись, и стены поддались пушечным ядрам. Кесем отдал город на грабеж войску. После всей той резни, что устроили в захваченном Аграпуре его воины, Кесем почему-то пощадил последнего падишаха старой династии. Он отправил того, доживать дни на какой-то небольшой скалистый островок на Вилайете. В Аграпуре хан Кесем Сылчак взял себе новый титул. Старый – «падишах» был отброшен с большей частью иранистанского наследия классической эпохи. Гирканское «хан» или даже громкое «хан ханов» (каган) не отражало всех претензий Кесема и новорожденного государства на господство в регионе. Именно слово «господство» и стало титулом Кесема. Кесем провозгласил себя султаном (то есть, собственно «господином», «властителем») Турана и всех земель, которые когда-то находились в поле туранского влияния. История, которая иногда любит иногда пошутить, нашла место для иронии и среди кровавой трагедии взятия Аграпура. Кесем, старавшийся хранить верность гирканскому наследию своего рода, тем не менее, короновался старой падишахской короной. В силу причудливых линий судьбы, что-то иранистанское в государстве Сияхкуртов сохранится. Придворный ритуал, язык официальных документов и хроник. При этом Султанат Туран очень скоро объявит Иранистан своим главным и вечным врагом. Султан Кесем прославился не только взятием Аграпура. Он взялся в войну со Стигией за власть над Замбулой, где стигийцы разгромили туранцев наголову. При этом сам Кесем чуть не сложил голову в бою, спас его только выносливый конь и преданность телохранителей, которые погибли, но задержали преследователей. Этому разгрому уделяется в истории, быть может, слишком много внимания, хотя причина понятна – первое большое столкновение Турана и Стигии в «новое время». Поражение не сломило Кесема, хотя больше с великим южным соседом он старался не связываться. Зато он принялся наводить ужас на слабейшие государства, которые исторически были зажаты между главными центрами силы. Нам уже доводилось упоминать, о том, что Коф, Хорайя, Хауран и сохранившие независимость города северного Шема успели, воспользовавшись ослаблением турано-гирканцев, частично вернуть себе независимость. При этом вековое пребывание в составе Большого Турана не прошло для них даром. В действительности не везде произошло «свержение власти захватчиков», иногда между пришлыми военизированными кочевниками и оседлым населением формировались более сложные отношения. Где-то, в областях, до которых докатилась волна переселенцев с Северо-Запада, произошло некое возвращение в орбиту хайборийской цивилизации. Но при этом некоторые государства продолжали носить названия эмиратов и даже «ханств», и причудливо сочетая в своем устройстве черты запада и востока, вполне процветали. Потомки пришельцев с востока сильно цивилизовались, хотя это не означало автоматически изнеженности и развращенности. Именно эти земли страны и стали объектом хищных притязаний со стороны Турана. Кесем даже сочинил под свои грабительские походы некую доктрину (вещь прежде не столько немыслимую, сколько ненужную). Будто бы все земли, на которых побывало копыто гирканского коня, должны принадлежать ему, как наследнику славы древних великих ханов. При этом первые походы Кесема не имели завоевательного характера. Это были скорее грабительские набеги. Военных сил городов-государств не хватало, чтобы оказывать сопротивление ударам войска, сочетавшего кочевую маневренность и выносливость и характерной для более развитых государств, дисциплиной и выдержкой. Практически каждый год армии Кесема вторгались в одно из сопредельных государств и уходили с большой добычей. Самым ужасным для жителей пострадавших земель было то, что туранцы попросту охотились на них, чтобы обратить в рабство. Рабство на долгие века станет одной из основ Турана. Кесем умер довольно молодым человеком, но в случае его смерти отсутствует обычная легенда об отравлении или убийстве. Владыка Турана вел крайне разгульный образ жизни, злоупотреблял спиртным, чудовищно растолстел, и в жаркий полдень его, отходившего от очередного многодневного пира, хватил удар. Но за свое недолгое правление, Кесем успел заложить основы политики Турана на ближайший век. Постоянный натиск на Запад стал своеобразной идеей фикс для следующих поколений туранских султанов. Так же обозначилось будущее жестокое противостояние со Стигией из-за владычества над Шемом. При этом туранские султаны надолго отложили решение «зуагирского вопроса», потому что пустынные разбойники продолжали существовать у них под боком, совершенно игнорируя то, что фактически живут на землях Турана. Северное направление политики станет для Турана важным позднее, во время формирования в северном Приморье новых государств. Добавлено через 10 минут Иранистан Иранистан вернулся из небытия и снова явил себя миру в результате великого, и воистину героического деяния. После смерти страшного Бухэ, гирканская власть над Иранистаном первое время казалось непоколебимой. Внуки жестокого хана продолжали управлять его владениями, стараясь придерживаться политики деда. Хотя какие-то поблажки оседлому населению делались. Бухэ родился за Гирканскими Вратами, а его внуки в Иранистане, и как ни старался дед сохранить в них первобытную ненависть к оседлым народам, рассматривали тех как подданных, а не как кровных врагов. На иранизацию гирканцев история попросту не дала времени. Гирканцев постигла кара за злодеяния их отцов и дедов. Едва почувствовав ослабление власти потомком Бухэ, иранистанцы подняли грандиозное восстание, которым предводительствовали князья рода Бахромов. Этот воинственный клан религиозных фанатиков являл отчасти новое явление в истории. То были люди, с одной стороны отчаянной храбрости, поколениями воспитывавшиеся в воинских традициях. Но при этом они были истово религиозны и видели в борьбе, которую столетия вел их род, не только посюсторонний смысл борьбы за власть, но и придавали ей характер священной войны с абсолютным злом. В общем и целом, можно сказать, что Бахромиды были не только полководцами, но пророками своей веры. Одним из основных постулатов которой стал невиданный прежде монотеизм, объявлявший все прочие религии заблуждениями, а “чуждых” богов - демонами. Десятилетия партизанской войны против Бухэ, которые вели укрывшиеся в горных районах Бахромиды, не только позволили им выковать клинок своего воинства, но и отшлифовать его религиозной составляющей, которую Бахромиды умели излагать так, что она была понятной и простому пастуху. Объявленная священной войной против порождений мрака, война иранистанцев против гирканцев продлилась около десяти лет. Примерно столько же когда-то понадобилось Бухэ, чтобы завоевать Иранистан. Начало краху Бухэидов положил стигийский Царь Скорпион, когда с большим войском устроил на Иранистан грабительский поход. Не ставя целью завоевание, деспот Юга нещадно ограбил все иранистанские города и села, до которых успел дотянуться. При этом именно грозная слава Сетнахта позволила ему сохранить жизни многих своих воинов. При одних только слухах о появлении великого воителя, иранстанские города спешили откупаться, выгребая подчистую сокровищницы своих храмов и карманы граждан. Попытка гирканских хозяев страны организовать сопротивление провалилась. Они сами оставались захватчиками, а не виделись как легитимные правители. Поэтому иранистанские князья попросту саботировали призывы встать единой силой против страшного врага. Гирканских сил для полновесной войны не хватало, хотя пощипать караваны отступающих стигийцев гирканцы смогли. Уход Царя Скорпиона положил начало великому иранистанскому восстанию. Парадоксальным образом, предсказания старого хана насчет того, что подлым землепашцам нельзя давать спуску, сбылись. Иранистанцы мстили с изощренной жестокостью. Изначально успех сопутствовал повстанцам во всем. Гарнизоны, размещенные в городах, были истреблены, попытки карательных походов отбиты. У гирканцев даже не получалось укрыться в степных районах, потому что силы восставших (не стоит представлять крестьян с мотыгами, восстанием предводительствовали князья) настигали былых угнетателей, угоняли их стада и жгли имущество, а самих степняков убивали, не считаясь с полом и возрастом. Князь Давран провозгласил себя правителем Иранистана и призвал все население на священную войну со степняками. Но все же столетия войн были за спиной Бухэидов, и потому быстро разгромить захватчиков не вышло. Собрав среди сородичей, кочующих к северу, большие подкрепления, заручившись поддержкой могущественного Карраса, гирканцы ударили по северным пределам Иранистана с такой силой, что казалось, времена Бухэ вернутся. Несколько городов было разорено. Население уже привычно разбегалось, проклиная не только гирканцев, но и Даврана и всех Бахромидов, которые навели на их головы гнев ужасного Каррагана. Вообще, войска Карраса составляли едва ли не три четверти гирканских. Очевидно, он собирался, посадив на трон одного из Бухэидов, сделать его своей марионеткой. Трудно сказать, что заставило Карраса прервать успешно развивавшуюся кампанию. Ссора со своими союзниками, или желание перебросить войско на другое направление (все происходило уже в преддверие великой войны Леса и Степи). Возможно, имели место другие соображения, но великий каган, получивший в иранистанских летописях имя Губитель Городов, отвел свою армию. Одни, без поддержки могущественного Карраса, внуки Бухэ продержались еще несколько лет. Но ситуация повернулась так, что теперь скорее они выглядели бунтовщиками, которых преследовала вся мощь возродившегося государства. Мстя за пережитые ужасы, иранистанцы убивали всех без разбора, вырезали лагеря гирканцев, где находились их женщины и дети, угоняли скот, чтобы лишить степняков запасов пищи и боевых коней. Наконец, оставив попытки не только вернуть власть над Иранистаном, но и даже сохранить собственную независимость, степняки запросили мира на любых условиях, готовые принять подданство великого шахиншаха. Но Давран ответил, что каждого гирканца выше тележного колеса ждет смерть. После этого гирканцы бежали в панике, бросая не только имущество, но и старых, больных, раненых, ослабевших. Попадавших в плен Давран казнил с жестокостью, поражавшей даже современников Карраса. Путь на север, в степи праотцев, под защиту киммерийского кагана, был отрезан иранистанскими армиями. Пришлось уходить туда, где еще были шляхи, не перекрытые закованными в броню всадниками Бахромидов и их союзников. На юго-запад, в пустыню. Наконец, сохранившие едва ли пятую часть от своей изначальной численности, гирканцы под предводительство третьего внука Бухэ - Лаблаха, добрались до границ со Стигией. Там они взмолились о милосердии. Слово «милосердие» было всегда чуждо стигийским владыкам. Хотя о тогдашнем стигийском царе действительно шла слава, как о человеке милостивом, но одним только мягкосердечием Семеркета (сына грозного Царя Скорпиона Сетнахта), его поступок не объясняется. Гирканцы, даже разгромленные, и изнуренные дорогой через пустыни, оставались воинами-всадниками. Стигийский повелитель согласился предоставить гирканцам убежище. Условие было обычным - военная служба. В скором будущем гирканские изгнанники составят своего рода сословие конных лучников и будут сражаться во всех войнах великой державы Юга. В том числе и во всех пяти стигийско-иранистанскиих. Все это дело хотя и близкого, но будущего. Сейчас же иранистанцы не стали преследовать беглецов после их ухода в пустыни. Отчасти они рассчитывали на то, что безводные земли, полные песков и солончаков сами прикончат разгромленное воинство Лаблаха. Но самой главной причиной было то, что только-только вернувшемуся из небытия независимому Иранистану требовалось время, чтобы укрепиться. Война с находившейся на пике могущества Стигией не входила в планы Даврана, над которым с севера продолжал нависать грозный Киммерийский Каганат. Возблагодарив своего (единственно истинного) бога, Давран не только возложил на себя корону древних царей и провозгласил начало новой эры. Он не ограничился декларациями. Иранистанский шахиншах действительно стал строить новую страну, хоть она и позаимствовала от прошлого Иранистана многое. Но прежде мир не видел еще столь монолитной деспотии, возглавляемой обожествленным при жизни правителем. Возвышение Иранистана, его войны за владычество над Югом с Тураном и Стигией - тема другого рассказа, который легко займет не одну сотню страниц, столько великих подвигов и злодеяний совершат правители этой удивительной страны. Окончательно утвердившись в Иранистане, шахиншах Давран в котором честолюбие сочеталось с религиозным фанатизмом, спланировал и осуществил успешную войну против Турана. Новый Туран династия Сияхкуртов строила с опорой на гирканские кочевые племена и главные города Западного побережья Вилайета. Во время распада единого Турана, вызванного гирканскими вторжениями, города юго-востока, как и остальные, обратились в самостоятельные «княжества», «эмираты» или «ханства». Самым богатым и сильным из них был Ховаризм, сумевший восстановиться после погрома, учиненного Аруладом во время Западного Похода. Некогда и сам Ховаризм, города, находившиеся в его сфере притяжения, были сильно затронуты иранистанским влиянием. Вообще до эпохи Переселения иранистанское присутствие в Туране было весьма велико, не стоит забывать корни старой династии падишахов Аграпура. За время, проведенное под властью Бухэидов, Иранистан, точнее говоря, его правящая верхушка, не забыли полностью о своих прежних великодержавных претензиях. Какие-то связи с обратившимися в ритуальные фигуры падишахами Аграпура были восстановлены почти сразу же после того, как сам Иранистан провозгласил себя независимым государством. К Сияхкуртам Давран относился как к узурпаторам, присвоившим то, что должно по закону принадлежать «аграпурской» династии. Конечно у Иранистана, недавно пережившего тяжелые войны, не было сил, чтобы выступить против Хакана, а после - его сына, в качестве «объединителей» Турана. Для большинства туранцев (как «коренных», так и туранизировавшихся пришельцев из-за Вилайета) Иранистан был просто чуждой страной. В лучше случае нейтральной, в худшем – врагом. Но именно на юго-востоке некоторая про-иранистанская тенденция сохранялась. Местная знать старалась поддерживать с Давраном хорошие отношения. Быть может не из сентиментальной привязанности к «старым добрым временам», а скорее из желания всегда иметь второй источник силы, на который можно было бы опереться в случае проблем с Сияхкуртами. Ни у Хакана, ни у Кесема не хватило времени, чтобы утвердиться в юго-восточных пределах Турана. Они продолжали оставаться полунезависимыми, хотя формально и признавали власть султана. Времена, когда целые регионы представляли из себя слабые конгломераты всевозможных мелких государств, уходили в прошлое. Наступала эра империй. Подобно тому, как Хакан умер, не успев взять Аграпур, его сын покинул мир, когда готовился, прервав череду успешных западных походов, повернуть на восток, чтобы покончить с полунезависимостью Ховаризма. Со смертью Кесема сам Туран оказался под угрозой. Кесему было лишь немного за сорок лет, смерть его стала неожиданной, никого из сыновей он приемники не готовил. Совершеннолетия достигли лишь два сына султана, рожденные от разных матерей. Старшего звали Джем, легенда приписывает ему карранидскую кровь, что не является чем-то невозможным. Но с другой стороны, непонятно, почему предполагаемое родство с карранидами остается на уровне слухов и городских легенд. Если бы Кесем, в самом деле, заполучил в жены или наложницы, женщину из рода Царя-Дракона, он, скорее всего, объявил бы об этом во всеуслышание. Достоверно о матери Джема известно только, что она была родом из Степи. В год смерти отца ему исполнилось шестнадцать лет. Младшего сына Кесема звали Кудрет. Он был на два года младше брата. В наши дни это возраст последних детских игр, но принцы в то время взрослели рано. Пока каждый из братьев готовился к борьбе за трон, сын Даврана – воинственный и столь же фанатичный как его отец, Кереш, перешел Ильбарские Горы и тридцатитысячным войском вторгся в пределы Турана. Как и половина завоевателей своего времени, где все считали себя реставраторами былого, (часто уже мифологизированного), прошлого, Кереш объявил поход будто бы для «возвращения трона законному падишаху». Но на Аграпур разумно не пошел, а двинулся, почему-то, прямо к Ховаризму. Мирно доживавшего век в на подаренном ему крошечном островке, последнего падишаха быстро убили. Но закованные в бронзу конные армии Кереша это не остановило. За лето он разгромил все отправленные против него туранские войска, одинаково успешно расправляясь и с конницей и с «новой армией» регулярной пехоты. В стане туранских полководцев воцарилась паника и некоторые горячие головы, кажется, готовы были принять Кереша как нового султана Турана. Настолько блестяще выглядел победоносный принц, сын грозного шахиншаха Даврана, насколько несокрушимыми казались его воины. Но у Кереша изначально не было плана захвата всего Турана. Предложение занять трон Кереш отверг, вряд ли из скромности, скорее из понимания, что удержаться в чужой стране у него не получится. А вот значительный кусок туранских территорий Кереш захватил. В Ховаризме он спешно включил эти земли в состав державы своего отца, принял титул сатрапа Ховаризма, и приготовится оборонять новоприобретенные владения. Впоследствии Кереш пожалеет о таком решении, будет говорить, что стоило идти прямо на Аграпур, где часть туранской знати действительно могла бы провозгласить его султаном. Но такой поход был возможен только в момент междуцарствия. Уже к осени Джем взошел на престол, брат его бежал за пределы Турана. Новоиспеченный султан тут же двинулся во главе войска на восток – отбивать обратно утраченные богатые земли. Двухлетняя кампания показала примерное равенство сил. Дело шло к миру. Джем, у которого не вышло разбить захватчиков, боялся, что в отсутствие военной удачи может лишиться и власти и головы. В военном плане дела Кереша выглядели лучше, но удаленность от родины не давала возможности пополнять армии. Местные жители неохотно воевали на стороне сатрапа, который успел продемонстрировать свой крутой нрав. Должно быть, ховарезмская верхушка не раз успела пожалеть о своих прежних заблуждениях. Кереш, которого воображали как «спасителя от туранского гнета» оказался тираном. В свою очередь, и сатрапу теперь тоже следовало опасаться восстаний в тылу, и заговоров против себя. В этих условиях обе стороны готовы были пойти на уступки. Но на переговорах случилась легендарная «история с половой губой волчицы». Убийство посла это то, что лелеявшие свои степные корни Сияхкурты не могли простить ни при каких обстоятельствах. Война затянулась. По итогам Иранистан сохранил контроль над Ховаризмом и небольшим куском вилайетского побережья. Девять лет военных действий стоили обоим сторонам больших потерь. И теперь уже никто не готов был уступить ни пяди политой кровью земли. Потом до Кереша дошли слухи о прогрессирующей душевной болезни отца, который обратил столицу Иранистана город Аншан в настоящее царство ужаса. Вернувшись на родину, Кереш сверг отца, которого не убил, а велел ослепить и заточить в башне. Священный же огонь, зажженный в честь шахиншаха, Кереш велел поддерживать и дальше. Таким образом, он как будто отделил конкретного человека, Даврана Бахромида от его статуса главы священной державы. Взойдя на трон, второй шахиншах Иранистана обнаружил себя правителем утомленной долгими войнами и внутренним террором, страны. В сравнении со своим отцом Кереш выигрывал уже в том, что был вменяем в обычном смысле слова. Он разделял сверхъидеи отца на счет величия вверенного им Огненным Богом государства. Но приступы безумной ярости и паранойи ему были не свойственны. История об убийстве туранского посла этому не противоречит. Кереш был терпим и благоразумен - по меркам ранних Бахромидов. Ему не приходило в голову, например, сдирать с вызвавших его гнев сановников, заживо кожу. А позже – набивать эту кожу соломой, ставить чучела в своих покоях, и вести с ними беседы. У Даврана ко времени свержения во дворце было больше сотни таких «собеседников». Всех их Кереш велел придать огненному погребению. Во время правления Кереша случилась первая из Иранистано-Стигийских войн. Принято считать, что в основе ее была вражда за власть над Золотыми Горами – горным хребтом, отделявшим Иранистан от Зембабве. Горы были действительно богаты золотом. Золото, кроме своей очевидной ценности как универсального платежного средства, для иранистанцев было священным в прямом смысле слова. Из него изготовлялись культовые предметы. При этом иранистанское жречество освоило какой-то вид магии, (которая, скорее должна именоваться анти-магией). Золотые реликвии огнепоклонников обладали лишь одной сверхъестественной силой – рядом с ними переставала работать любая другая магия. Разить врага молниями или исцелять раны золотые изображения крылатых львов или окруженных языками пламени духов-хранителей, не могли. Но при этом практически любое колдовство, кроме того, что черпало свою силу в древнейших, допотопных амулетах, теряло силу, становилось ничем. Кроме того наличие хотя бы крошечного кусочка золота в доме считалось залогом благополучия. Золото играло огромную роль в дворцовом церемониале, который у Аншане достиг такой изощренности и пышности, что даже Аграпурский двор стремился только подражать ему. Стигийцы относились к золоту практичнее, хотя роскоши тоже не чуждались, а священным ореолом окружали скорее камни. Обозначение же противостояния Стигии и Иранистана как «войны из-за золотых приисков» не выразит и десятой доли того ожесточенного фанатизма, с которой их войны велись.
	Последний раз редактировалось Зогар Саг, 06.02.2025 в 22:50. Причина: Добавлено сообщение For when he sings in the dark it is the voice of Death crackling between fleshless jaw-bones. He reveres not, nor fears, nor sinks his crest for any scruple. He strikes, and the strongest man is carrion for flapping things and crawling things. He is a Lord of the Dark Places, and wise are they whose feet disturb not his meditations. (Robert E. Howard "With a Set of Rattlesnake Rattles")

07.02.2025, 16:16	#2
Михаэль фон Барток лорд-протектор Немедии Регистрация: 11.11.2007 Сообщения: 3,731 Поблагодарил(а): 84 Поблагодарили 314 раз(а) в 174 сообщениях	Re: Иранистан, Туран и земли вокруг Вилайета грамматика, конечно, местами, что руки бы себе же оторвать (и по морде надавать). сам вроде бы писал, а будто гугл-перевод... такое впечатление, что нужен кто-то третий, для ликвидации откровенных косяков и впихивания всего в логичный тайм-лайн. ну Хакан и Каррас - современники, окей, значит где-то там и зарождение Казакии и Соня рубит головы. но кто б увязал все с датами...
	http://ru.ark.wikia.com/wiki/Главная_страница

07.02.2025, 20:52	#4
Зогар Саг Король Регистрация: 12.01.2009 Сообщения: 4,500 Поблагодарил(а): 367 Поблагодарили 557 раз(а) в 347 сообщениях	Re: Иранистан, Туран и земли вокруг Вилайета Иранистанские войска, приняв благословение в храме Священного Огня, готовятся к очередному походу за веру:
	For when he sings in the dark it is the voice of Death crackling between fleshless jaw-bones. He reveres not, nor fears, nor sinks his crest for any scruple. He strikes, and the strongest man is carrion for flapping things and crawling things. He is a Lord of the Dark Places, and wise are they whose feet disturb not his meditations. (Robert E. Howard "With a Set of Rattlesnake Rattles")

23.02.2025, 00:25	#6
Зогар Саг Король Регистрация: 12.01.2009 Сообщения: 4,500 Поблагодарил(а): 367 Поблагодарили 557 раз(а) в 347 сообщениях	Re: Иранистан, Туран и земли вокруг Вилайета Великая Степь Великий каган Каррас, вошедший в историю как Жестокий, или как Царь-Дракон после своей смерти был практически обожествлен. Образ его слился с важным для всех народов Гиркании образом змея-дракона. Это было тем более просто, что сам Каррас избрал дракона своим символом, и своего рода личным духом-покровителем. Грозная слава Карраса-завоевателя слилась в народном воображении с его гербом и таким образом его стали воспринимать как буквального дракона, человека способного принимать облик огнедышащего чудовища. Любопытно здесь то, что именно в правление Карраса зафиксировано первое применение взрывчатых веществ и огнестрельного оружия на войне. Быть может память о пушках, снесших каменные стены Согарии, отчасти послужила основой для формирования образа Карраса как огнедышащего дракона. Хотя есть предположение, что главной причиной слияние образов великого полководца и дракона, стала беспримерная даже по меркам Степи жестокость Карраса. Так что исследователям тем вроде “образ Царя-Дракона в легендах горных джиков” найдется работа на многие десятилетия. А величайшее творение Карраса – Киммерийский Каганат, распространивший свою власть на земли от Гирканских Врат до берегов Вилайета и от южных границ Венеты и Патении до севера Вендии и Иранистана, просуществовал недолго. Фактически, еще тело Карраса не было предано земле, когда началась война между бесчисленными претендентами на престол. Главные имена этой затянувшейся на полтора десятилетия войны история хорошо сохранила. В итоге как единая держава Киммерийский Каганат прекратил существование. На его месте возникли следующие страны. Восточное побережье Вилайета, с выходами к северному приморью, населенному камбрами, часть Озерного Края, Согарию и несколько других городов Великого Нефритового Пути сохранил за собой брат Карраса - Адар. впоследствии ему удалось передать власть по наследству. Несмотря на по-прежнему большую роль военно-кочевого образа жизни, Западный Каганат оказался достаточно развитым государством с сильным культурным влиянием со стороны Турана и Иранистана. Со временем, сохраняя славу конных воителей, владыки Западного Каганата сумели создать “регулярное” государство. Восточный Каганат, удержавший за собой большую часть Озерного Края, малое внутреннее море, и земли т.н. Глубокой Степи сразу определил свою роль как чисто кочевое, степное государство, хотя и не без опоры на ресурсы Озерного Края. В целом Восточный Каганат оказался более консервативным в деле сохранения наследия Карраса. Наиболее жестокие законы, вроде казни за незначительные проступки, запрета степнякам задерживаться в городах, или обращаться в любую веру, кроме традиционной, сохранятся несколько веков. В Восточном Каганате воцарился шурин Карраса - Мадан, который так же оставил власть наследникам. Как только Каганат начал рассыпаться, великий эмир Афгулистана Керим провозгласил независимость своей страны. Но в войнах с обоими Каганатами, а так же другими соперниками - иранистанцами будущего шаха Даврана (Сияющего Золотом), неподвластными никому мелкими степными племенами и Империей Зермиг, опорой Керима неожиданно стали киммерийцы. Керим был женат на дочери Карраса - Каре. Их брак, изначально был решением Карраса, который воспринимал этот ход в том духе, что он дарит Каре целое царство, а Керим идет в придачу. Но между супругами воцарилась если не пылкая страсть, то, во всяком случае, полное согласие. В качестве приданного Кара привела с собой личную гвардию из киммерийцев. Когда империя Карраса рухнула, многие степные киммирай предпочли пойти на службу дочери великого правителя. Кара погибла в бою с воинами Плато, спасая жизнь мужа. Керим, у которого было от нее четверо детей, не мог, да, наверное, и не хотел уже избавляться от киммерийских всадников. За свою долгую жизнь великий эмир одержал множество военных побед. Он расширил владения Афгулистана вглубь Степи, окончательно покорив родственные аваханам народы пархов, дарнов и хонитов, постепенно влившиеся в его державу. Так же он завоевал несколько Золотых Городов северной Вендии. Керим заложил основы того великого Афгулистана, что на долгие века останется главным центром силы в своем регионе. Вместе с активным религиозным прозелитизмом (Керим был истовым огнепоклонником), культурной экспансией и развитой городской экономикой, одной из основ силы Эмирата была армия, значительную часть которой составляли степные киммирай. Со временем они сменили религию, но все же многие поколения сохраняли обособленность от основного населения Эмирата (тоже неоднородного). После смерти Кары эмир больше не женился, и вряд ли дело только в верности памяти его отважной жены. Скорее всего, он не хотел стать родоначальником еще одной линии принцев, которые сцепились бы с его старшими сыновьями. Поэтому наследников Керима можно считать Карранидами. Хоть со временем потомки дочери Царя-Дракона и ассимилировались в афгульской культуре, но родовую память старались сохранять. Отсюда их доживший до позднейших времен обычай отправлять принцев на воспитание в дальние кочевья, где они должны были закалиться, занимаясь охотой и войной, как, и положено потомкам Царя-Дракона. Так же вновь провозгласила себя независимым государством горная страна Джикия. Теперь, ее территория теперь включала большой кусок вилайетского побережья, где на равнинах кочевали киммирай. Правила тут боковая ветвь Блатмаков, чье родство с Каррасом было таким отдаленным, что это важно только для степняков, с их любовью к родословию. Эти Блатмаки, как и их воины без какой-то внутренней борьбы, довольно скоро переняли от джиков и их версию огненной религии, и некоторые обычаи. Вообще, новая Джикия представляла скорее два разных государства, единство между которыми держалось на династических браках знати и военном союзе. Разница укладов, да и просто физического облика горных и равнинных джиков пройдет через века, но и некое чувство общности все-таки сформируется. Джикия долгое время будет оставаться страной, о которой известно лишь то, что ее знать живет в горных башнях и бесперечь воюет друг с другом, пока с открытием Морских Врат роль ее не вырастет до прежде невиданных размеров. Наверное, самая удивительная история произошла на крайнем Востоке великой Степи. Старший из живых на тот момент сыновей Карраса - Дагдамм, собрал большую кочевую орду, которая была на удивление разноплеменной. Кроме собственно киммирай, Дагдамм сплотил под своей властью много гирканцев, а так же часть степных асов, ванов, торманнов, тунгов, и даже вентов. Во главе этого удивительного сборища, Дагдамм ушел на Восток, где сначала гирканцами Восточного Ветра, а потом и остальными дунгу был признан воплощением Собирателя. Сплотив вокруг себя восточно-гирканские племена, Дагдамм, который, в самом деле, был потомком Тогака, сумел закончить то, что не успел в юности - разгромил Патению, практически снеся с лица земли таинственное государство царей-жрецов. После этого, окончательно покорив восточную часть Степи, Дагдамм обрушился на Кхитай. Как и все прежние завоеватели Кхитая, Дагдамм остановился на непреодолимой преграде большой реки. Так появилась держава Сяо Луй, образование удивительное, кочевая империя, основанная в традиционно кхитайских землях выходцами с северо-запада Хайбории. Дагдамм был отравлен кхитайцами, но те просчитались, если рассчитывали, что смерть кагана разрушит Сяо Луй. Сын Дагдамма, Тогак, сумел удержать власть, а в будущем начнет завоевательные походы в Великую Степь, где сойдется в битве со своими дальними родичами из Восточного Каганата, Афгульского Эмирата и Алой Орды. Сама же Сяо Луй быстро, как это обычно и бывало в кхитайских пределах, подвергалась всесторонней кхитаизации. Кажется, главным оружием кхитайцев во все времена были не их неуклюжие боевые колесницы или громоздкие дао-мечи, а ритуалы чаепития, причудливая мода и ползучая проповедь своих ценностей. Через несколько поколений мощное сложение, грубые черты лица и отливающие то в рыжину, то в золото, волосы еще будут отличать сяолуйцев от коренных кхитайцев, но халат они будут запахивать на кхитайский манер, и обустроят в своих владениях кхитайскую чиновную иерархию. Алая Орда - наверное, последний осколок уходящих времен первобытной степной вольницы и свирепости. На арене Истории эта грозная сила появляется примерно через сорок лет после смерти Карраса. Народные легенды считают и ее предводителя, Конана, про прозвищу Разрушитель, карранидом, расходясь только в том, чьим сыном он был, самого ли Карраса или Дагдамма. Это был прирожденный вожак, скорее успешный главарь разбойников, чем государственный ум. Казалось, что время таких людей прошло даже в Гиркании. Но сирота, выросший где-то на берегах пересыхающей Запорожки, не имевший за собой ничего, кроме безрассудной отваги и смутной легенды о происхождении от Карраса, сумел собрать вокруг себя большие силы. Прежде всего, к успешному налетчику, которому все равно, кого было грабить, уходили степняки, недовольные установлением в их странах элементов регулярного государства. Конан, как будто, предлагал им возрождение прежней вольницы. Поэтому под его знамена одинаково охотно шли и казаки, и киммирай, и джики, и западные Гирканцы. Ему удалось захватить большую часть Озерного Края, оторвав тот у обоих Каганатов, находившихся в состоянии вечной вражды друг с другом. Опираясь на благодатные оазисы Озерного Края, Конан, который, как и все подобные ему “освободители” оказался тираном хуже тех, против которых боролся, начал свою бесконечную войну. В чем была его цель, едва ли мог бы сказать даже сам Конан. Во всяком случае, в отличие от большинства Блатмаков и Карранидов Степи, он никогда не объявлял о попытках восстановить державу Царя-Дракона, хоть и принес однажды жертвы своему предполагаемому отцу.Свирепая, недоговороспособная Орда под предводительством человека, который принципиально сражался без доспехов, кажется, просто любила воевать. В определенный момент он оказался сначала союзником, а следом - заклятым врагом императора Сяо Луй - Тогака, который был его предполагаемым братом. Наконец, странному, противоестественному союзу Западного Каганата, Восточного Каганата и Афгульского Эмирата удалось разгромить Алую Орду. В сражении пал, проявив обычный для него героизм на грани безумия, и сам тезка древнего аквилонского короля, и великое множество его воинов. Оставшиеся предпочли принять подданство Западного Каганата, а впоследствии оказались участником одного из последних Великих Переселений (последними в настоящем смысле слова, стали зуагиры). Но история возникновения Казакии в новых границах, относится уже ко временам Катастрофы. Тут мы оставим народы Великой Степи, чтобы обозреть их ближайших соседей и заклятых врагов.
	For when he sings in the dark it is the voice of Death crackling between fleshless jaw-bones. He reveres not, nor fears, nor sinks his crest for any scruple. He strikes, and the strongest man is carrion for flapping things and crawling things. He is a Lord of the Dark Places, and wise are they whose feet disturb not his meditations. (Robert E. Howard "With a Set of Rattlesnake Rattles")

23.02.2025, 23:51	#7
Зогар Саг Король Регистрация: 12.01.2009 Сообщения: 4,500 Поблагодарил(а): 367 Поблагодарили 557 раз(а) в 347 сообщениях	Re: Иранистан, Туран и земли вокруг Вилайета Война Леса и Степи История, любит быть ироничной. Величайший триумф грозного киммерийского кагана – Карраса Жестокого, не только не положил начало многолетнему доминированию Каганата на землях к востоку от Вилайета, как о том, мечтал великий правитель. Великая победа была началом конца самого Киммерийского Каганата, распад которого как будто ознаменовал собой конец эпохи варварских, кочевых империй. Отчасти эти процессы были вызваны закрытием Кхитая и последовавшим за ним прекращением международной торговли. Но отчасти сыграла роль и утрированная военнизированность степняков, которые сорвались в пучину междоусобиц. Это все очевидно только задним числом. В момент, когда войска Карраса уничтожали Радож, никто не мог предвидеть, что достаточно скоро Великая Степь начнет терять свое значение для мира, утратит роль многовековой жуткой угрозы, и вообще Эпоха Варваров сойдет на нет. Современникам же, и тем более непосредственным участникам Война Леса и Степи казалась наоборот, предвестником новых великих нашествий из Гиркании, которые как будто бы должны были окончательно уничтожить только-только воспрянувшую цивилизацию. И если у стран, от Степи отдаленных расстояниями, еще была надежда, что все обойдется, то в Туране и Иранистане храмы полнились плачущими людьми, которые молили своих богов спасти их от гнева Царя-Дракона. Боги услышали молящихся, или просто так решило повернуться Колесо Истории, но вскоре после своего великого триумфа страшный степной владыка пал жертвой заговора. После его кончины в Каганате вспыхнула междоусобица, после которой Великая Степь на долгое время утратит свой наступательный порыв. Поводом к войне послужило событие столь ничтожное, что парадоксальным образом, о нем стало известно всем и каждому и оно стало казаться значительным. Венты давно уже покинули свою лесистую родину и принялись расселяться в Приморье, где захватывая земли силой, а где просто занимая пустующие. Не утрачивая связи с Венетой, они быстро перенимали более подходящие для нового места привычки, нравы, обычаи. Где покоряя и сгоняя с земли, где вырезая под корень, а где довольствуясь формальным выражением покорности, венты включили в состав своей державы до полудюжины народов севера Степи. В свою очередь, Киммерийский Каганат так же непрерывно расширялся во всех направлениях, вбирая в себя не только кочевые орды, но и оседлые цивилизации в горных или речных районах Степи. Это были варварские империи, не обзаведшиеся еще положенной регулярному государству бюрократией (хотя попытки и предпринимались с обоих сторон). Управлялись и вентские владения и Каганат силой и волей разросшихся династических семей – Блатмаков и Лютичей. Долгое время державшиеся лесостепной зоны и крупных рек венты, почти не пересекались с киммерийцами, которые не проявляли никакого особенного интереса к своим северным пределам. Небольшие племена гирканцев Леса, а так же приморские городки степных асиров, ваниров и торманнов платили дань то Венете, то Каганату, в зависимости от того, чьи воины приходили в прошлый год. Разумеется, не обходилось без небольших стычек между передовыми отрядами сорвиголов, игравшими роль разведчиков. Однако, не было не только никаких регулярных дипломатических сношений, но и даже настоящего представления друг о друге. Венты знали, что землями к югу от Разадана владеют степняки-киммерийцы, но кажется, не представляли себе настоящей силы и размеров Каганта. По всей видимости, они считали киммерийцев всего-лишь очередным кочевым племенем Гиркании. Киммерийцы точно так же долгое время не представляли себе ни размеров, ни силы и богатства северного соседа. Венета медленно ползла на юг, присваивая все больше вилайетского побережья. Каганат столь же медленно двигался на север, подчиняя себе небольшие кочевые и полукочевые народы Двуречья. Наконец, чтобы обозначить свою власть над этими землями, Каррас приказал основать в среднем течение Разадана небольшую крепость Баглараг, которую через два года князь Буйволк захватил. Возможно, державы и смогли бы как-то договориться, но вместо выражения обычных в таком случае сожалений и извинений, Буйволк принялся глумиться над Каррасом. Он написал письмо, в котором рассказал, что крепость взяли в осаду и гарнизон перебили некие «разбойники», а сам он занял только пустующий Баглараг. Чтобы окончательно обозначить издевательский характер письма, князь добавил, что если каган от кого-то услышит, что Баглараг взят воинами под знаменем Буйволка, то верить этому нельзя ни в коем случае. Потому что де, знамена у него были украдены теми же самыми «разбойниками», что вырезали гарнизон крепости. Согласно легенде, именно неуместное чувство юмора Буйволка стоило народам Венеты таких ужасных страданий, какие давно не испытывал никто в Хайбории. Нет сомнений, что Каррас впал в гнев, получив глумливое послание. Но кроме задетой чести великого кагана, на кону стояла еще и власть над богатым Двуречьем, так что к подготовке войны Каррас подошел тщательно. На следующий год он отправил на север своего внебрачного сына Нейла, который во главе нескольких тысяч отчаянных сорвиголов прошел грабительским набегом по южным границам владений вентов. Сильно потрепанное, как ввиду яростного отпора вентов, так и ввиду полководческого бездарности Нейла, воинство к осени вернулось в степи, сохранив едва ли треть от своего числа. Между тем свою роль разведки боем этот поход выполнил, киммерийцы собрали много важных сведений об удобных для прохода войска шляхах, о расположении ручьев, колодцев, рек, о манере вентов сражаться и тому подобных материях. В свою очередь венты той же зимой пробовали с моря атаковать некоторые подвластные Каганату прибрежные города. По всей видимости, Каррас превосходил своих противником как полководец и в целом как государственный ум. Два года он потратил на сбор информации о противнике, заслав к вентам множество лазутчиков под видом торговцев, посланников или даже перебежчиков. Каррас так же собрал большие средства, как податями, так и займами у иранистанских купцов, игравших большую роль в Каганате. Он заказал оружейникам огромное количество наконечников стрел, копий, шлемов и другого дешевого, массового оружия, которое готовился раздавать представителям беднейших кочевых кланов. Каган через открытые и тайные каналы начал вербовку воинов, не только собственно киммерийцев, но и со всех вассальных и сохранявших независимость племен. Венты же, вдохновленные разгромом отряда под предводительство Нейла, продолжали недооценивать противника. Степняки предприняли еще несколько набегов, которые так же были отбиты. Одновременно с этим Каррас стягивал все большие силы к Разадану, но под прикрытием серии мелких набегов и слухов о большом походе в Иранистан, для восстановления над ним власти Бухэидов, эти приготовления прошли незамеченными. В то же время Каррас рассорился со своим сыном Дагдаммом, который ушел на службу к князю Видославу. Пока Дагдамм претерпевал у вентов самые разные приключения, его отец двинул к границам самое большое войско, какое Степь видела со времен Тогака. Во главе различных частей гигантской орды стояли опытнейшие полководцы Карраса, прошедшие с ним множество успешных военных кампаний на пространствах от Джикии до Патении. Превосходная дисциплина, опыт кочевой жизни и проведенная заранее разведка позволили степнякам избежать проблем со снабжением, эпидемиями и тому подобными бедами, всегда затруднявшими передвижение больших масс людей. В результате в начале лета почти стотысячная орда хлынула на просторы южных вентских земель. Самая сильная армия, которую вел лично Каррас, шла на столицу Видослава – город Радож. Шурин Карраса – князь Мадан повел свое войско на другой богатый и сильный город – Акамир. Во главе отборных отрядов сильно вперед ушел лучший воин Карраса – Гварн Шрамолицый, яростный рубака, прославившийся во время отражения набегов с Плато Зермиг. Кроме легкой гирканской конницы и тяжелой киммерийской, войско степняков включало необычно большое число пехоты, в основном из киммерийцев с Островов, но так же из других народов Каганата. Для передовой разведки боем использовали даже диких овражников-людоедов. В течение лета Каррас трижды разгромил вентов в больших сражениях. Буйволк попал в плен, и Карррас мучительно казнил его, принеся княжескую кровь в дар теням павших героев. Поход вообще сопровождался жестокостями, редкими даже для Великой Степи. Вместо привычного буйства дикой орды это была расчетливая, бездушная жестокость великого завоевателя, стремившегося навсегда сломить дух противника. Цель была простая – так запугать вентов, чтобы они утратили волю к сопротивлению. Для этого использовалось все, от изуверских казней пленных, до вырезания поголовно населения и гарнизонов стоявших на пути крепостей. Локальные успехи вентов в виде засад или нападений на переправах ничего не могли изменить. Киммерийцы катились вперед неостановимой лавиной. Только Мадан хвалился тем, что сжег восемь городов. И хоть по городами не стоит понимать нечто, подобное Тарантии, разгром был полный. Венты частью устремились на север, искать спасение на старой родине, но караваны беженцев беспощадно избивались или целиком попадали в плен. В разгар осени Каррас уничтожил армию Люта, который пришел с севера на помощь терпящему крах Видославу. Лют с немногими верными людьми бежал на север, но там вскоре пал от рук Дагдамма, который сломал похвалявшемуся своей силой венту хребет, и бросил его умирать на снегу.Видослав стянул сохранившиеся силы к Радожу, готовясь оборонять крепость до последнего. Наступала зима. Отчаянной попыткой переломить ход войны, было покушение на Карраса, которое организовал сын Видослава – юный Часлав. В яростной рубке погибло несколько телохранителей Карраса, сам он получил легкую рану, но его жизнь спасла легендарная воительница Рыжая Соня. Впечатлившись отвагой Часлава Каррас предложил тому перейти на сторону Каганата, но юный княжич отказался. В виде особой милости Каррас казнил его быстрой смертью. Соня одним ударом отрубила голову княжичу. Город Радож, взятый в осаду, не смог долго продержаться. Киммерийцы использовали (кажется, впервые в истории Великой Степи), огнестрельное оружие, подведенные под стены мины и иные средства, которых обычно не было у степняков. Зверски расправившись с Видославом, Каррас какое-то время оставался в столице убитого князя, и взял в наложницы его дочь Весею. Но при первых признаках того, что в войске началось разложение от обремененности добычей, повернул обратно в Степь. Южная часть Венеты была совершенно разгромлена, и если количество убитых летописи склонны преувеличивать, то совершенно нет сомнений, что бесчисленные множества людей разбежались искать спасения в сопредельных землях. Как единая военная сила и сколько-нибудь сплоченное государство южная Венета более не существовала. Каррас отвел потрепанную боями, но сохранившую еще наступательный дух, победоносную армию в междуречье, места богатые травами, где заранее приказал готовит зимники, чтобы сохранить лошадей – главнейшее оружие его воинства. Временной столицей Каганата стал крошечный Баглараг, взятие которого послужило проводом к войне. Там же, ранней весной следующего года страшный Царь-Дракон был убит в результате заговора своих родичей Блатмаков, решивших, что он становится единоличным тираном, попирая все старые клановые законы.Вентам однако, не суждено было перевести дух. В самом деле в первые недели после смерти кагана в лагере степняков началась смута, пролилось немало крови. Но в итоге власть сумел захватить Адар - младший брат убитого Карраса, опытный полководец и жесткий человек. Адар не имел такой славы легендарного героя и такого ужасного злодея, как его брат, потому что всю жизнь оставался вторым после Карраса, следуя за ним кровавому пути к власти. Каррас ступил на этот путь в тринадцать лет, когда искалечил и оскопил одного из своих старших братьев. Теперь, в пятьдесят лет, Адар, всю жизнь бывший вторым, наконец-то заполучил в свои руки абсолютную власть.Сын убитого Карраса, Дагдамм, между тем вырвался из Венеты и на берегах Вилайета сумел провозгласить себя «королем камбром, тунгов и торманнов». Пользуясь легендарным родством с древним героем Конаном Скитальцем , Дагдамм, слывший самым сильным воином Каганата, сплотил вокруг себя племена, которые считали себя настоящими хозяевами Приморья, а вентов – лесными дикарями и недавними захватчиками. Быстро обьединившись со степными асирами, ванирами и перешедшими под его власть киммерийцами, Дагдамм нанес следующий удар по Венете. Он попытался пойти на север, но как и отец испугался непроходимой местности. Потому повернул на Запад, и в течение полугодового похода просто снес все вентские городища в недавно захваченном ими туранском пограничье. Вернувшись, Дагдамм принялся укреплять свое новое королевство, одновременно претендуя и на трон отца. Адар продолжил грабить вентов и угонять их в рабство, но все же по масштабам эта война сильно уступала великому походу Карраса. Признав формально главенство Адара, другие киммерийские князья не провозгласили его каганом, предложили довольствоваться положением старшего в роду, а не полновластного правителя. И один за другим, принялись провозглашать себя независимыми правителями. Великая Война Леса и Степи перерастала в войны степняков между собой. Но венты и на третий год не получили мира. В этот раз на территории того, что еще недавно было южными владениями Венеты, сошлись в битве Дагдамм, бастард Карраса, провозгласивший себя каганом полукровка Наранбатар и поднявшие мятеж против киммерийцев гирканцы племенного союза Белых Шатров. Вентов же привычно разоряли все стороны конфликта. Впрочем, часть вентов уже сражалась в тот на стороне того или иного степного правителя, кто-то рассчитывал на добычу, а кто-то на возвышение с помощью недавних завоевателей. Неизве6стно, чем бы все закончилось, если бы не мистические видения Дагдамма, который, вдохновленный ими, собрал огромную орду и двинулся на Восток, где впоследствии стал основателем империи Сяо Луй. Но откочевка Дагдамма не положила конец существованию «королевства камбров, тунгов и торманнов», которое включило в себя так же степных асов, и очень скоро взяло себе гордое имя Нордланд. В общей неразберихе завладели собственной землей даже амазонки, которых Каррас некогда почти уничтожил. На крайне западных землях Великой Степи, тех, что огибая Вилайет как будто врезались в мир оседлых хайборийских государств, вскоре возникнет Казакия. Но все же, полной победой Степи завершилась великая война с Лесом. Вентам понадобится время и усилия, чтобы вернуться на арену истории в качестве серьезной силы. Их восстановлению и новому возвышению будет посвящена следующая глава нашего рассказа "Строго говоря, даже по легендарному киммерийскому родословию, Дагдамм не был потомком Конана Скитальца. Его мать происходила из клана, который числил своим родоначальником Ниала Сильного – отца Конана, но крови самого Скитальца в нем не было."
	For when he sings in the dark it is the voice of Death crackling between fleshless jaw-bones. He reveres not, nor fears, nor sinks his crest for any scruple. He strikes, and the strongest man is carrion for flapping things and crawling things. He is a Lord of the Dark Places, and wise are they whose feet disturb not his meditations. (Robert E. Howard "With a Set of Rattlesnake Rattles")

04.03.2025, 06:18	#10
Михаэль фон Барток лорд-протектор Немедии Регистрация: 11.11.2007 Сообщения: 3,731 Поблагодарил(а): 84 Поблагодарили 314 раз(а) в 174 сообщениях	Re: Иранистан, Туран и земли вокруг Вилайета Вампирелла, зачем ты покрасила волосы в рыжий?
	http://ru.ark.wikia.com/wiki/Главная_страница

Здесь присутствуют: 1 (пользователей - 0 , гостей - 1)

Опции темы
Версия для печати Отправить на email
Опции просмотра
Линейный вид Комбинированный вид Древовидный вид